Властитель груш

– Да-а, пожалуй, что так. В какую сумму Вам встанет уладить это дело, если оно всплывёт? Двадцать марок? Тридцать, сорок?

По правде говоря, он опасался, что у капитана рожа побагровеет от уха до уха, но нет – зелёные огоньки погасли. Видя это, Штифт смело продолжал:

– Скостим до двухсот марок. И будем считать, что империя должна лично Вам услугу.

– Две, – спокойно поправил патриций. – Две услуги, мессер Штифт. Если ты успел позабыть, я обещал приоткрыть для вас городской арсенал. С хорошими клинками, секирами, аркебузами, запасом пороха и прочими милыми вещами, на которые иначе грушевые мальчики могут только слюной истекать.

Что ж, пожалуй, цена справедливая.

– Продано, – проговорил шпион, склонив голову.

– И я хочу ещё одно одолжение прямо сейчас.

– Ничего не обещаю, но слушаю Вас.

– Твой проныра, – его палец обвинительно ткнул в сторону Язвы, очень, очень польщённого пристальным вниманием, – он показал рекомендательное письмо от графа Роберта фон Мартена, чей род связан с моим давними кровными и дружескими узами. Ловкая работа, ничего не скажешь. Я желаю знать: письмо поддельное?

Послание с рекомендациями от Его сиятельства содержало личную информацию, вызнать которую… В сущности, можно, но ценой неоправданно высокой. Поверит ли Манциген, что они всё же ухитрились её добыть?

– Нет. Письмо настоящее.

– Значит, старик уже у вас на крючке? – капитан усмехнулся.

Штифт бесстрастно покачал головой.

– Скажем так, он задолжал нам услугу. Большего сказать не могу.

– Да мне больше и не надо, – пробормотал Лодберт; собачку каждого пистолета он вернул в спокойное и ленивое положение.

– Клаус!

За дверью послышались ровно два тяжёлых шага, прежде чем она распахнулась и явила лейтенанта во всём грозном великолепии. Сколько же услышал верзила из того, что ему не перескажут после?

– Проводи мессера Штифта до двери. А мессера Проныру я оставляю в качестве залога и для связи заодно.

Оружие исчезло под столом, будто и не появлялось, и чистая рука патриция сделала в сторону лакея короткий повелительный жест.

– Распорядись подать мне и фрау фон Манциген ужин в библиотеке. Да только не смей сам за блюда хвататься, ясно?

– Да, герр капитан, – Йохан сноровисто изогнулся, и все трое вышли прочь.

Штифт снова оказался лицом к благородному профилю лейтенанта.

– Вы братья?

– Почти, – коротко отозвался Клаус и потопал в обратном направлении.

Язва был более многословен.

– Сводные, – заметил он вполголоса, плотно закрыв дверь кабинета за собой. – Младший герр Манциген не один, кому по вкусу неприступные девственницы.

– Ты, Проныра, учился бы язык за зубами держать, – спокойно посоветовал офицер, не поворачивая головы. – Нам с тобой пару недель торчать вместе, пока сделка не закроется.

– Я зову его Язвой, – заметил Штифт.

Через миг его нутра коснулся ещё одна нотка удовлетворения: Клаус покачал головой и коротко хмыкнул.

– И узрел Господь его язвы, его струпы, раны его отверстые… – тихонько затянул Язва и тут же свернул на кухню.

Низкорождённый и незаконнорождённый остались наедине в тёмной комнате над парой мокрых вонючих башмаков.

***

Он избавился от промокшей обуви и плаща, ослабил завязки портов, вытянулся на жёсткой узкой койке в комнатушке, скудно освещённой единственной свечой – и только после этого почувствовал страшную ломоту в пояснице и коленях. Как всякий хороший старший агент, Штифт обладал исключительно дисциплинированными и выверенными болями. Они настигали его, только пока он лежал. Вечером, чтобы отвлечь от дум о делах и направить телом и духом к совершенно необходимому отдыху. А потом с утра, чтобы заставить поскорее поднять задницу и взяться за дело, только бы отвязаться от них.

Бледное лицо Паренька вынырнуло из полумрака, как страшная рожа исповедника, нависающего над смертным одром. Жутковатую картину Ренато видел в библиотеке графа Мартена – и почему-то она в памяти застыла много ярче, чем сотня натуральных сцен из квартирок и лачуг.

– Как прошло?

– Он с нами, – пробормотал Штифт с полуприкрытыми глазами. – Даст оружие. Людей – нет.

Без нужды не стоит называть имён, даже дома. Особенно дома. «Не помню, говорил ли я Дагмару об этом?» – невольно мелькнул в голове вопрос. Однако, отняв потяжелевшую ладонь от лица, он сделал манящий жест и сказал другое:

– Твоя очередь.

– Не нашёл я Тихого, – проворчал Паренёк, недовольно скрещивая руки на груди. – Вчера вечером пошёл с зелёными кушаками в кабак и после как сквозь землю провалился.

Большей частью Красильного Угла распоряжаются цеховики, но тамошний кабак принадлежит банде Пестряков, что у Даголо на подхвате. В чьи лапы хуже попасть – вопрос хороший.

– В кабаке пропал, говоришь?

– Да нет. Я нашёл его приятеля, из кушаков. Говорит, они вместе выходили. И у реки разделились.

Дело и впрямь худо – да только, кажется, не из-за пёстрых самогонщиков. Ах, Эгберт-Эгберт, неужели драные ткачи всё ж таки тебя обставили? Как же часто нужно оглядываться, если даже Тихий не доглядел?

«Проклятье, неужто всё-таки придётся кого-то ловить в канале?» – жалобно простонала поясница.

– Я почёл за благо убраться поскорее.

– Правильно сделал, – Ренато шевельнул головой. Достаточно и одного пришитого.

– Завтра встречаемся с Цвергом?

– Встречаемся… – Он вздохнул. – Сделай мне грогу. Надо подумать, где достать для него новых людишек.

Вот счастье-то привалило. Мало ему отчитываться перед шефом имперской разведки и канцлером, так и в Кальваре ещё одним командиром обзавёлся. И перед ним тоже оправдывайся, какого хрена такие скудные результаты при таких обалденных тратах. И уж хладнокровный коротышка, который задумал играть на все, гора-аздо сильнее тех двоих господ жаждет обнадёживающих вестей. Канцлера-то, небось, не выпотрошат на глазах всего города из-за одного промаха.

Хорошо бы «жубов» у него за эту неделю прибавилось. Целиком и полностью разобрать его ругань Штифт желанием не горел, а вот услышать внятные хотя-бы-очертания-плана было бы очень кстати.