Город скорби

Я иду по улицам, стараясь не смотреть по сторонам, но что-то мешает мне. Пелена застилает глаза, не даёт мне нормально видеть, плотный дым заползает в мой рот. И спустя пару шагов я растворяюсь в центре локальной катастрофы. На моих глазах горит деревянный дом. Двухэтажный, в преклонном возрасте, но с кондиционером (старого образца). Он трещит и говорит что-то. Но его слова – сплошные помехи. Вокруг стоят тихие люди.

Огонь зачаровал их. Приковал к дому любопытные взгляды. Пожарники обступили его полукругом, их глаза впились в оранжевый танец, они смотрят, как танцует всепожирающий огонь. Огонь, про который они так много знают. Огонь, который так много пожрал. Он ненасытен.

Его искры подобны искрам памяти. В его искрах я вижу все предыдущие жертвы, всех проигравших. В его искрах я вижу гараж.

Из дыма проявляется Трусово, его контуры, улицы, очертания. Проявляется тёмная земля, жёсткая земля, неприветливая. Видна цепочка старых гаражей, а мы прыгаем по ним. Мы смеёмся, падаем, забираемся на ржавые кости вновь. И видим, как один из гаражей дышит. Как его распирает, как он чихает дымом, как он кряхтит и смеётся на прощание. Что вызвало в гараже возгорание? И почему там беззвучно сгорел человек? Владелец гаража погрузился в сон вечный. А огонь продолжил свой бесчеловечный путь.

Продолжил наполнять воздух мукой и скорбью. Продолжил создавать иллюзию. Он держал нас в заложниках, хотел, чтобы мы видели вкрапления инфернального измерения.

Хотел, чтобы мы очнулись в горящем общежитии. Оно пылало, в нём почти не осталось чистого воздуха. Воздух был грязный и чёрный. Всё гудело от боли и страданий. Стёкла были готовы лопнуть, проводка выплёвывала противный запах. Но нужно было лезть вперёд, нужно было добраться до двери.

Ты будишь соседа, которому тяжело открыть глаза, он держится за тебя, впивается в твою одежду, а ты ползёшь медленно по полу. Наблюдая за дверью. Не исчезнет ли она? Не растворится ли она в адском пламени? Ты стучишь в неё, пытаешь открыть, а потом чувствуешь, как тебя хватают сильные руки. Как ВАС хватают сильные руки. И ты знаешь, что вас тащат на воздух. К солнцу. Туда, где уже не будет скверной огненной улыбки.

И всё это огонь, готовый зародится в любом месте. Кажется, что ты можешь контролировать его. Кажется, что ты можешь им повелевать. Ты жжёшь бумагу, картон, плавишь пластилин. Засматриваешься на огонь и обжигаешься. Эти шрамы остаются на всю жизнь.

Шрамы есть и на небе. Трассы от чёрного дыма. Копоть оседает на облаках. Гарь хлопьями падает на землю. Кажется, что что-то случилось. Началось извержение вулкана? Но нет. Это горит астраханская свалка. Она частенько горит, но обычно по ночам. Отравляет воздух, впрыскивает в него свой яд. Люди открывают летом окно, а гарь пробирается в маленькие щели, обгоняет комаров, игнорирует мух. Гарь пробирается в человека, наполняет его. И утром кажется, что человек полностью состоит из гари: он кашляет, у него болит голова, он зол.

Ему хочется излить свою злость на окружающих. А злость подобна огню. Он берёт канистру с бензином, берёт спички, идёт к дому своего соседа. Сосед уже давно не даёт спать по ночам, шумит, шуршит, делает что-то ненормальное. Но днём его не должно быть дома, нужно проучить его, это ведь частная территория. Это уже окраина. Тут можно практиковать иные методы наказания.

Полить его крыльцо бензином, не жалеть горькой жидкости, огонь уже просится наружу, нужно выпустить его, дать ему волю. Он сжирает спичку, а потом касается бензина. Он распространяется по дому, откусывая куски побольше. Он съедает всё, в том числе и соседа, ведь тот, к сожалению, был дома. Цикл завершился.

Огонь любит проводку, людей, квартиры. Горит свалка, а грязный смог укрывает здания. Люди жалуются куда-то, но всё бесполезно. Они в заложниках у огня. Он готов пробудиться от малейшего касания, на моих глазах он пожрал проводку целого подъезда. Съел чью-то квартиру. Уничтожил остатки сухого куста. Огонь путешествует по городу. И вы тоже можете ему в этом помочь.

Человек на четвёртом этаже курит сигарету (таких людей много). Он курит её, но не решается затушить. Он просто бросает бычок вниз, а бычок закручивается в воздухе, тлеет, встречает порыв ветра. И ветер пинает его в сторону открытой форточки.

Огонь наметил себе новую цель. Бычок попадает в квартиру, падает на линолеум. А в квартире никого нет, все на работе. Но огню это и неважно.

Он впился зубами в пол, он рад тому, что здесь столько горючих элементов. Его ждёт самый настоящий пир. Он многое успеет сделать до приезда пожарных. «Спасибо, куряга, однажды я пожру и твои лёгкие тоже».

Огонь начинает свою трапезу, а чёрный смог заволакивает улицу. И так будет всегда. Мы будем ходить, натыкаясь на вихрь из сгоревших надежд, людей, жизней.

И мы тоже будем гореть.

Малые маргиналии

Мэри Шэлли

Квартира 45. Темно. В темноте крови пятна больше похожи на разводы от кофе. Или от чая. Кто-то плеснул горячий чёрный чай в лицо себе или своему глупому оппоненту. И таким образом оппонировал. Компрометируя всё вокруг. Не только кипяток (кровь) сползает с лица, но и кожа, но и слюна. Жидкости смешиваются, переливаются, блестят в свете луны или бледной лампы. Впитываются в ковёр, в пол, в то место, где сейчас ты.

Квартира 45. Коридор. ТУК-ТУК-ТУК Сжимаю кулаки. Какая-то сволочь (явно пьяная) идёт по коридору. Возвращается домой, а может сбегает из дома. Выпил, выпил ещё, поднял ребёнка над собой, а затем опустил его на пол (об пол). Выпил ещё, принял стойку Брюса Ли (как хороша его философия).

– Ты шлюха, а он не мой. Шлюшка ты, он ещё и немой.

И ударил жену в живот, коленом в лицо, локтем по спине. Потом перешагнул, вышел, начал топать.

Я покрепче сжал табельный пистолет. Но успокоился, отпустил его. Хотя стоит признать, что ручка влекла меня.

Каждая капсула смерти звала меня, они хотели, чтобы я всадил их в его пьяную голову. Чтобы пролилась кровь и хмель. Чтобы эту пыльцу в себя впитал шмель.

Крепче сжимаю свои грубые кулаки.

Бью не грушу, а эту топающую тварь. В подъезде сыро и темно, где-то ползают тараканы – маленькие и большие. Кому-то пришёл счёт, а кому-то почта, а кто-то получил письмо от приставов. Ещё чуть-чуть, потом уже в дело пойдёт его почка.

Хватаю мудака (от него воняет) и бросаю его в сторону окна.

Там стоит старое кресло, припаяна к стене ржавая батарея, на подоконнике чёрная икона с Богородицей. От окна веет холодом, но кричит не роженица, а мой противник.

Град ударов хлещет его по лицу.

Льётся кровь.

Прихожу.

Снова я – это я. И снова я в квартире 45, где можно разгуляться. Тут больше никто не живёт. Хозяйка квартиры лежала мёртвая на кровати. Кто-то зарезал её, а потом попировал на костях и мусоре. Стрёмная хата, никто тут не мыслил в категориях энтропии и порядка, только женское тело освящало бардак этот.

Это нужно как-то расследовать. Мне нравилось думать, что я единственный в Астрахани менталист. Или алиенист. Скажу проще (но один раз, учись уже думать) – я специалист по поведению человека. Бихевиорист. Но и не только, граней у меня много. Больше, чем у тебя, побольше, чем у убитой тёлки. Я сотрудник следственного комитета, у меня самый большой процент раскрытых дел.

Если я чую кровь, то я обязательно выйду на открытую рану. Кровь пульсирует, стекает из этой раны, а я вставляю туда свои пальцы, делаю больнее. Я всегда делаю больно преступникам.

Мне интересно то, как они устроены. Интересен их визг. Крики их услада для ушей моих. Скорбные рожи их сладкий мёд для губ моих.

Полномочия можно превышать.

Я вдыхаю аромат женских вещей. Жаль-жаль, больше дама их не наденет. Нюхаю её трусы. Провожу пальцами по рюшечкам лифчика. Подушечки пальцев чувствуют шершавость. Хм, так было и внутри неё? Проверить не смог, слишком много людей. Каждый из них рохля. Каждый жуёт сопли. А я вживаюсь.

Становлюсь убийцей, чувствую себя жертвой, иду по следу.

Эта квартира для меня не просто поле боя, тут у меня сцена. И я веду своё представление. Закрываю глаза, вижу всё, во всех деталях.

Она впустила его внутрь. В себя или в квартиру?

Они пили дешёвое пиво и вино. Цель – упиться вусмерть.

Она его не знала, а он её да.

– Что думаешь про женское обрезание? – говорит мужчина.

Она молчит.

– Что скажешь, если отрежу тебе клитор?

Она сглатывает.

– Я не люблю секс, но мне очень хочется вставить.

Блестит острый нож. Нож входит в тело и выходит. Извращённый половой акт.

Я открываю глаза.