Индульгенции

– Очень смешно, – с укоризной качаю головой.

– И да, ты знаешь, на что я намекаю. Ирка, когда ты включишь голову, а?

– Не понимаю, о чем ты, – поглядываю по сторонам, вроде как в поисках туалета или вроде того.

– Я каждый раз говорю тебе одно и то же. А ты что?

– А что я, Жень? Я тебе уже не раз объясняла.

– Что он – отец твоего ребенка, и что все это подставы и бла-бла-бла, так?

– Жень, ну, не надо опять, мы ведь поссоримся.

– А я лучше с тобой поссорюсь, чем буду молча смотреть на это, – Женя со всей серьезностью отставляет стакан из-под кофе в сторону и придвигается ко мне, понижая громкость. – Ну, не бывает бывших зэков, милая, не бывает.

– Бывают люди, которых круто подставили их партнеры. Как у тебя с твоей первой девушкой, помнишь?

– Там меня просто развели по неопытности, признаю, – поднимает руки в защитном жесте. – Но ты-то уже не в тех годах, дорогая моя. Не тебе рисковать.

– Он ведь действительно отец моего ребенка.

– Это единственное, что оправдывает его присутствие в твоей жизни.

– Нет. Не только.

– А что еще?

– Либо мы закрываем тему, либо я ухожу, – сложив руки на груди, делаю ультимативное заявление.

– Все, sorry. Проехали, – неожиданно быстро пасует Женя.

Я озираюсь вокруг, стараясь отвлечься от мыслей о вещах, в которые снова решила зачем-то залезть Женя и чувствую какую-то тревогу в мире вокруг. Все движется, все по стандарту выходного дня в «Галерее» на Восстания, но где-то в глубине зреет эта самая тревога.

В этом подвешенном на ниточке деловитом спокойствии окружающего мира варится нечто, что по готовности взорвется и закидает всех нас горячей лавой, но крупицы моего счастья, рассеянные по моему дому, я должна уберечь. Уж не знаю, какой ценой и кого мне придется потерять по дороге. Но точно уйдут знатоки жизни. Все знают, как лучше. С небольшой ремаркой – лучше для них, а не для меня. Я надеюсь, что Женя не вступит в это общество правильных ребят, представители которого осуждают, не разбираясь, всех, кто мне дорог, вместо того, чтобы…

{20}

…но сейчас я веду так осторожно, как никогда. Плавно разгоняюсь и замедляюсь. Осторожно оглядываюсь по сторонам даже чаще, чем следовало бы. Глупо переживать, что какие-то внешние силы могут помешать нам с Андреем добраться домой. Но сейчас для меня все совсем не просто.

Мы едем молча и молчали с момента, когда он вышел из-за ворот. Последние дни ожидания после решения об освобождении подготовили нас обоих достаточно, и нам даже нечего было обсуждать. Нужно было просто сжаться в один комок и дотянуть до этого часа. И мы это сделали.

Мы это сделали. Теперь только мы. Я больше не хочу говорить только «я». Кто бы знал, как от этого безумно устаешь. И вообще от слов – множества бессмысленных объяснений очевидных вещей кому-то, кто плевать хотел на все твои мысли и желания и действует только во благо своих интересов.

Мы подъезжаем к дому, и тут полно парковочных мест, и как только я встаю на одно из них, включаю «паркинг» и дергаю ручник, из моих глаз начинают ручьями литься слезы. Я не могу никак их прокомментировать и не могу пошевелиться. Просто сижу и рыдаю. Андрей обнимает меня, кладет мою голову к себе на плечо, и я – вся такая мокрая и сопливая, – впервые за эти годы чувствую себя действительно кому-то нужной.

– Все позади. Все хорошо, – поглаживая меня по голове, шепчет Андрей. – Мы справились. Теперь все будет иначе.

Я хочу что-то сказать, но только утвердительно мычу в ответ, потому что у меня еще есть запас непролитых слез, и ему нужно иссякнуть, прежде чем я смогу продолжить.

Вечером мы сидим в ресторане, пьем «кюве престиж» и решаем, с чего начать новую жизнь. Я попутно рассказываю о том, чего мне удалось добиться на работе, которая проходила практически без отпусков все это время, и Андрей говорит, что я делала невозможное, что я героиня, и что за меня он хочет поднять бокал стоя и произнести тост, как я того заслуживаю.

– За женщину, без которой моя жизнь не имела бы смысла! – громко декламирует Андрей, жутко смущая меня под взглядами сидящих по соседству.

Он опустошает бокал залпом, встает передо мной на колено и целует мне руку, чем вызывает аплодисменты пары-тройки свидетелей этой сцены.

– Ну, все, все, не вгоняй меня в краску, – тушуюсь и хлопаю его по плечу, чтобы он побыстрее встал. – Я к такому не привыкла.

– Привыкнешь, любимая, – он снова целует мою руку и возвращается на свое место.

– Я уже и забыла…

– И правильно забыла. Теперь все будет еще лучше, чем когда-либо. Вот только…

Он уводит взгляд в бокал, берет бутылку и наливает немного на дно. Крутит бокал, наблюдая за большой вращающейся каплей на дне.

– Что? Что не так? – отставляю свой бокал, не донеся до рта.

– Ир, я знаю, что твои родственники, друзья, коллеги – все наверняка в курсе нашей истории, и я понимаю, как они отнесутся к тому, что мы снова вместе…

– И что?

– Просто я не хочу, чтобы ты страдала из-за этого, ссорилась с кем-то, – он смотрит мне в глаза, и в его взгляде – глубокая печаль, которой только что и следа не было. – Я пойму, если ты не захочешь, чтобы мы…

– Нет, – я аккуратно хлопаю ладонью по столу, чтобы прекратить его бессмысленное объяснение. – И я не хочу больше слышать ничего такого от тебя. Есть только мы – я, ты и наша малышка. Остальные – приложение, необязательное и заменяемое.

– Но родные, близкие – ведь тебя будут осуждать, и это все не так просто…

– Кто меня будет осуждать? Подруги, от которых месяцами, а то и годами ни слуху, ни духу? Мать, которая почти отреклась от меня и только недавно вспомнила, что я у нее есть? Перед ними мне должно быть стыдно за что-то?

– Нет, не стыдно, ни в коем случае, – Андрей активно жестикулирует, чтобы меня успокоить, но куда там.

– Так мне плевать на них на всех. Если ты не хочешь остаться со мной – я это пойму. Годы многое меняют. Но больше никто мне не указ. Я люблю тебя и нашу маленькую, и в этом смысл моей жизни сейчас.

– Прости, – он хватает мои ладони и крепко сжимает их, передавая мне свое тепло. – Я не хотел тебя обидеть. Для меня главное – чтобы ты была счастлива. И Маша – ты ведь понимаешь, что я для нее пока не отец, что она меня толком не знает. Это так…

– Это так неважно, – активно мотаю головой, чтобы он даже не думал продолжать. – Она тебя узнает. И полюбит. И все начнется сначала. Мы должны зажить так, как всегда хотели. Главное – чтобы никто нас больше не тронул. И вот это – уже твоя задача.

– Я буду беречь всех нас. И себя тоже, – закрыв глаза, четко выговаривает Андрей. – Клянусь тебе, что никто не посмеет нам навредить. А если посмеет сунуться – я сделаю все возможное и невозможное, чтобы это пресечь.

– Только не рискуй больше, не связывайся с ними, хорошо?

Он открывает глаза, и в них – первые слезы, которые я вижу у него за это время. Он долго держался, но он живой, он все чувствует, и он не может оставаться спокойным в этот момент. Это и есть доказательство того, что все происходящее – правда. Что я победила.

– Если бы я только знал, что все так закончится, я бы сам пошел договариваться с ним, – качает головой Андрей. – Но сделанного не воротишь.

– Давай забудем об этом. Давай?

– Да, кстати, – он деликатно вытирает слезы салфеткой и доливает себе вина, – есть у меня знакомая. Она не один год работала няней, хороший специалист. Если она еще в деле – можем к ней обратиться. Это лучше, чем оставлять Машу со знакомой, как сейчас.