Индульгенции

– Мы изначально маршрутами разошлись. Я ее со среды не видел.

– А, ну понятно.

Несколько секунд он пыхтит на том конце, и я подумываю сказать, что жутко занят, но вспоминаю о своей основной цели и продолжаю выжидать.

– Не хочешь ко мне заехать? Потрещали бы, выпили немного.

– Да, можно. Твои не против будут?

– Че за вопросы-то? – бесцветно, без каких-либо полутонов в голосе произносит Олег. – Да и вообще, нет их пока.

Спрашивать, будет ли он продолжать искать Лену и где Алина, я даже не стану. Не столько потому, что уже мысленно закопал их брак и семейные взаимоотношения еще в прошлом году, сколько из-за моего полнейшего к этому безразличия. Мы договариваемся встретиться через полчаса, и я вызываю машину до Веселого Поселка и втыкаю покрепче вакуумные наушники, чтобы заполнить весь этот мир и себя заодно истеричными песнопениями Джареда Лето.

– Ну, хорошо, – когда выпито уже по первой поллитре пива, решаюсь я. – Теперь рассказывай мне, как оно было. Что ты, что Лена, явно что-то не договариваете, и по ней это вообще налицо.

– А по мне типа незаметно, – грустно хмыкает Олег. – Да, че тут рассказывать. Типичная бабская дичь.

– Типичная? Ну, ладно, тогда поясни, где вообще Алина? – понемногу начинаю давить я.

– У бабки, – недовольно отвечает Олег. – Решили ее, так сказать, уберечь от травли.

– Кому надо – и там найдут, нет?

– Да хер знает, – вздыхает Олег. – Не факт, что она вообще там. Федь, вот ты чувствуешь, как я устал от этого всего говна? Мне даже по хер, где они обе, лишь бы люди подуспокоились, и тогда уже можно будет колеса менять, если тачку не сожгут.

– Есть немного. Но пока этот Коля на зоне, велики шансы, что и не успокоятся.

– Он еще не на зоне, – Олег нервно цокает по пустой бутылке ногтем. – Он еще пока в СИЗО. И поэтому его братия думает, что можно забрать заяву, и все будет нормально, вот только хер там был, потому как дело запущено, и назад дороги нет. Это ж малолетка.

– Короче, Склифосовский, – применяю лексику, способную вызвать у Олега приступ лояльности. – Поясни, в чем цимес, тогда можно будет и подумать, что делать.

– Ну, во-первых, это все не впервой, – первая же объяснительная фраза Олега заставляет меня напрячься и прислушаться, потому как вот сейчас стало действительно интересно. – Полтора года назад была похожая история, и тогда парень круто прилип и сел. Но у него тут никого толком не было, он был приезжий и тупо в клубе ее снял. Когда выяснилось, в чем суть да дело, – а выяснилось уже наутро, после их зажигалова, – эта курица – мамаша ее, – решила с него потребовать сумму с пятью нулями за молчание. Парень зажался. Написали заяву.

– И парень сел, нет?

– Так точно, – Олег кивает и отставляет пустую бутылку на пол, после чего, почесав подбородок, идет к холодильнику и достает еще две бутылки – с пивом для меня и с «зеленкой» для себя.

Совершив обряд продувания рюмки, он молча наливает себе, поминая, что я тяжелый алкоголь давно не пью, мы чокаемся бутылка о стопку и после его молниеносного закидывания за воротник рассказ продолжается.

– Ну, там все было просто. Она несчастная жертва, он садист и педофил, и все, вроде бы, понятно. Парню восемнадцать было, ей шестнадцать уже, все четко. Хотя, зная, какие у нее уже были сиськи и как она красилась, немудрено, что он повелся.

– Насиловал? – решаюсь спросить я.

– Да хрен победишь, – пожимает плечами. – Я ему думал бороду бить ехать, но моя уговорила дождаться, пока менты все решат. Менты и решили. Ей богу, я бы его отмудохал, и на этом его приключения закончились, так нет же.

Я ставлю отметку на том, как легко и непринужденно говорит о самом факте соития своей родной незрелой дочери с каким-то совершеннолетним одноразовым хахалем Олег, но вслух ничего на эту тему не говорю.

– В этот раз – и ей почти возраст согласия, и ситуация своеобразная, – продолжает Олег, деликатно наполняя по ходу пьесы еще стопку до краев. – Была вписка, народу тьма. Все на хате ее подруги, за городом, семья у подруги уважаемая, так что отпустили ее туда без вопросов.

Он замирает на несколько секунд, потом опрокидывает стопку, закусывает крохотным кусочком какого-то дешевого сыра и продолжает.

– Да и попробуй ты ее не отпусти куда сейчас, – вздыхает Олег. – Короче, дело к ночи, точнее – час. Звонок на материн мобильник – так, мол, и так, приезжайте спасайте, меня изнасиловали. Полумертвым шепотом. Я уже тогда почуял, что какая-то джигурда нездоровая пошла, но все равно первая мысль – все, жопа кому-то сегодня, если найду.

– И ты поехал убивать, ага?

– Я поехал ее спасать. Врываемся мы, значит, в нужную комнату в той хате, где они гудели, а там – картина маслом. Алина сидит губы кусает, чувак какой-то на кровати спит, и на простыне кровь кое-где. Я охренел, конечно, бросился его поднимать, и тут меня тормозит эта малолетняя дрянь, едва на ногах стоящая и с перегаром – таким, что я, взрослый мужик охренел… ик…

Он делает паузу, наливает еще стопку, но отставляет пока в сторону.

– Короче, говорит, вы не психуйте, все нормально, просто перепихнулись, но он совершеннолетний, так что у него будут проблемы, и все такое. Там еще много всякого было сказано, но по итогу я пришел убивать насильника, а по щам досталось-то ей.

– За дело? – только и спрашиваю я.

– Еще как, – кивает. – Короче, состряпали историю, что она спала, а он пришел и взял ее силой. Парень проснулся, начал возбухать, и тут вот у меня пошла дилемма.

– Ага.

– Вот и ага. Надо было решить – либо я включаю заднюю, забираю эту шалаву, и мы все забываем, либо продолжаем цирк. Моя, само собой, орет, что ему песец, что мы уже чуть ли не с ментами приехали, Алина начинает плакать, как будто у нее «айфон» украли, а я стою, как хер на именинах и думаю, как быть. Ну, и не выдержал.

– Все-таки его отделал? Или думал на бабки поставить?

– Куда там. Кто-то из молодежи в тусовке, как услышал про изнасилование, вызвал ментов. Кровь сыграла, на самом деле, решающую роль. Этот парень-то, как рассмотрел всю картину на простыне, сел, голову руками накрыл, и ни слова больше не сказал. Он, наверное, сам поверил, что жестко ее насиловал.

– А по факту?

– Да, месячные у нее были, второй день. А местные менты особо не разбирались. Браслеты – и в отделение. С поличным взяли чикатилу малохольного. Эксперты тоже быстро отработали – малолетка, че тут думать – от изнасилования до совращения один шаг.

– Повезло.

– Не говори, – Олег пьяно, неровно вздыхает, снова нервно чешет подбородок и уничтожает еще стопку. – Но самое хреновое то, что там до хера народу видели, как она его клеила, и потом они оба пропали. И вот как теперь это все обернется – непонятно. Ну, точнее – на тот момент было непонятно.

– А теперь понятно всей стране?

– Да всему миру, сука, понятно, – едва не плача, резко отодвигается от стола вместе со стулом Олег. – Осталось только разобраться, на хера это было делать. Я Ленку спросил, так она говорит – если публично заявить о такой херне, то все будут на нашей стороне. И нет, чтобы успокоиться и дождаться, как суд решит – сдуру написала туда, на канал, а им только того и надо – зверинец свой пополнить. Сюжет сляпали, все сняли, смонтировали – и запустили в работу. Несчастная, сука, жертва.

– Могете, – вздыхаю, отпиваю пива и чувствую, как снова начинается приступ, но стараюсь не подавать вида.

– Теперь, пока Коля не сел или не оправдался, надо в каком-то бункере место искать.

– И хрен знает, какой исход лучше, – пожимаю плечами.

– Ага. Вообще неясно.

В целом, меня такой расклад совершенно не удивляет, потому как я самую малость знал, как воспитывалась и росла Алина. Она всегда была просто малолетней шаболдой, с самого раннего возраста – лет с четырнадцати, – старалась назначить себе цену среди парней, показать, что знает ее, а лучше – каждый раз эту цену повышать. Но с учетом своеобразной, хотя и симпатичной отчасти внешности, удавалось эту цену повысить далеко не всегда. И потому девочка старалась изо всех сил, так что неудивительно, что она решила стать femmefatal, когда выяснилось, что обналичить ее сексуальные услуги не удается.

Вообще, я даже отчасти сочувствую ей. Трудно быть по жизни пустоголовой курицей – пустышкой с колоссальными запросами. Вся трудность даже не в поиске спонсора, а в том, что пустота в душе не заполняется этой всей херней с суммами на ярлычках дорогих шмоток и «айфонов», и более того – увеличивается с каждым днем, превращаясь в пропасть, шансы выбраться из которой все меньше и меньше. И начинается игра в сверхчеловека, который должен кому-то да поднасрать в этой жизни. А по итогу, все это приводит к настоящему, серьезному и непоправимому одиночеству. Самодостаточный человек не бывает фатально одинок – либо он чем-то занят, в чем он тонет с головой и чему радуется, либо его находят без труда те, кому он нужен. Пустышке никак не заполнить себя ни вещами, ни вниманием. Для многих даже наличие стабильной пары, семьи, детей – это те же самые попытки заполнить пустоту. И зачастую – совершенно безуспешные – истерические всхлебывания и потрясания руками в поисках, за что бы зацепиться, утопая в собственной тупости и предубежденности. И самая главная ошибка – это постоянно искать куски строительной смеси, чтобы закрыть осыпающуюся яму собственной обреченности жить с пустотой внутри, – яму с хрупкими краями, за которые нельзя зацепиться, – каждый раз надеясь, что вот-вот все станет зашибись, и яма начнет заполняться.

Разговор с уже изрядно поддатым Олегом понемногу рушится, и я понимаю, что моя миссия выполнена. Я выслушал, поддержал, даже попытался что-то посоветовать, но в нейтральном ключе. С этими дровами всей этой святой троице – отец, мать и несвятая дочь, – им теперь жить весь остаток дней. Формально, парень был не прав. Да, можно надраться и перепихнуться, если ты подросток, но если тебе восемнадцать, и ты понимаешь, что есть шансы нарваться на пограничный вариант – либо спрашивай паспорт, что будет выглядеть идиотски, либо просто забей на эту идею. Но это лишь мое мнение, и сидящих срок за малолетку оно, конечно, совершенно не касается – у них своя логика.