Индульгенции

Захлопываю страницу и торопливо выхожу, стараясь не обращать внимания на бешено скачущие в голове мысли о том, что только что прочел, равно как и на ноющую боль где-то в районе задницы. Иногда все это выглядит так смешно, что не верится, что со мной могло…

Зависть

…хотя, я припоминаю, что в этом ресторане были косяки с выносом вторых блюд, которые приходилось ждать по полчаса. Не стоит портить людям настроение – благо, у Алены и Юли оно точно приподнятое.

Юля – девушка институтского друга Алены, которого зовут Дима и который, судя по всему, вылил на себя весь флакон духов с утра, чтобы наверняка выделиться из множества других тупых клерков в своем офисе. Вторая пара – это Андрей, которого я знаю здесь лучше всех и который является одним из немногих нормальных, доступных для свободного общения знакомых Алены, – и его пассия, имени которой я не расслышал, потому что был увлечен переброской какой-то чушью про ближайшие концерты Linkin Park с Юлей. Она у нас большая любительница альтернативы, хотя внешне – обычная серая мышь. Она это называет своим клубом чертей в ее тихом омуте – посмотрите, мол, какая я разносторонняя. Раньше Андрей приходил на подобные посиделки с Ольгой, и эта новая девочка – внешне полная ее противоположность – высокая, блондинка, с приличной грудью. Андрей словно сменил немного подержанный «фокус» на «авентадор», вот только радости от этого на его лице я не наблюдаю – только сдержанные дежурные улыбки. Впрочем, у Ольги тоже были своих плюсы. Маленькая, хрупкая и нежная на вид, она мне нравилась в чем-то даже больше этой девицы.

– Да ладно, вы занимались реконструкцией БДТ? Серьезно? – проявляет невиданный интерес к рассказу Юли про какой-то проект архитектурного бюро, где она работает, девица Андрея.

Я стараюсь следить за его реакцией на все, что она говорит, и пока не заметил ничего, кроме скептических усмешек или полного безразличия – иногда обращаемого в интерес к происходящему у него в «айфоне».

Пока Юля рассказывает про этот проект, стараясь подбирать наиболее простые выражения, потому как даже слово «реконструкция» эта девица подбирала и выговаривала очень долго и мучительно, я предлагаю Алене подумать над заказом, и мы обсуждаем меню, и она периодически пристально на меня смотрит, будто замечая то, как меня иногда подергивает от пульсирующей периодически боли, хотя мне казалось, что я уже научился это дело скрывать.

– Как ваше маленькое счастье поживает? – поймав подходящий момент, когда тема архитектуры уже всем успела надоесть, спрашивает Юлю и Диму Алена. – Еще в школу не пошел?

– Сплюнь, – морщится Дима. – Я разорюсь, когда это все начнется.

– Ой-ой, а на эту няню ты, смотрю, бабла не жалеешь, – театрально разводит руками Юля и поворачивается от Димы к нам. – Даже слышать не хочет о замене, хотя нанял девицу из дорогущей конторы, в которой, по ходу, заодно элитных проституток держат – у них как раз два телефона на сайте.

– Так, забота о Грише – это святое, здесь нужно брать самое лучшее, – поднимает палец вверх и смеется Дима.

– Хитрый ход, – впервые вписывается в эту болтовню Андрей, пока его девица тупо улыбается, глядя на свой бокал с шардоне.

– Вот и я так считаю, – фыркает Юля.

– Да что вы все несете? – всплескивает руками Дима. – Ничего у нас не было с этой няней и не планируется. И второй номер там не для вызова жриц любви, а потому что клиентов слишком много.

– Ну, понятное дело, – кивает Юля. – Эта мадам приходит к нам в чулках в сеточку, с декольте, в коротких юбчонках, топиках каких-то – хорошо еще, не черных и не с плеткой.

– Вот именно – не черных и не коротких, на ней все пастельных тонов и довольно приличное, – промочив горло пивом, замечает Дима. – И вообще, это обусловлено наукой, дорогая, не нам это осуждать.

– Сексологией? – усмехается Юля.

– Конечно, – радостно разводит руками Дима, едва не разливая пиво. – По одной из педагогических методик, мальчик с малолетства должен быть окружен женской сексуальностью, и тогда он к ней привыкнет, и точно вырастет гетеросексуалом.

– Два ноль в нашу пользу, – уже откровенно смеется Андрей, и эта реплика даже меня заставляет улыбнуться, хотя весь этот диалог не вызывает у меня особого восторога, и на то есть веская причина.

– Более того, – не унимается Дима. – Именно грубость, отцовский прессинг и волосатые задницы в «семейниках» – это то, что притягивает ребенка подсознательно к гомосексуальным наклонностям. Доказано учеными, Юленька.

– Британскими, по ходу, – вздыхает Юля. – Ладно, надеюсь, она его хотя бы не совратит до школы, а то будет очередная история, как с той училкой с размалеванными губами.

Приносят закуски, и разговор понемногу переходит в другое русло, но мысли о том, что я, вероятнее всего, не смогу иметь детей, меня все также не покидают. Занятно, но боли чисто физического характера усиливаются, когда переживаешь. Казалось бы, сомнительная связь – чем больше нервничаешь, тем больше должно быть не до физических страданий, но по факту все наоборот. Эффект суммирующихся факторов. Кстати, надо будет забрать результаты спермограммы. Если там уже все плохо из-за нарушения кровообращения, то шансы на то, что Алена станет матерью моего ребенка, почти нулевые. А от нее подобные мысли поступали все чаще – до того периода, пока мы не стали общаться реже, конечно.

Наивный чукотский парень, Федя. Ты думаешь не об этом, на самом деле. Ты думаешь о последствиях, которые, вероятнее всего, уже почти наступили. И ты пытаешься лечить причину и думать, как быть с ней, но уже упустил вожжи, и сейчас Алена поглаживает твое колено и жмется к твоему плечу просто по привычке, а не потому, что ей этого действительно хочется.

Все обезболивающие остались дома, а просить у Алены но-шпу, нурофен или еще какую ересь из ее сумочки будет как неудобно, так и неэффективно. Уже в районе десерта боли ниже пояса становятся сильны настолько, что я вынужден отпроситься сполоснуть руки, и я вваливаюсь в туалет и с грохотом захлопываю дверь и пытаюсь сесть на закрытую крышку унитаза, но мои планы исправляет потрясающей силы спазм, и я из полуприседа опускаюсь на пол и скручиваюсь на полу рядом с унитазом, благодаря местных рестораторов за удобные и просторные туалеты.

Приступ проходит через несколько минут, в течение которых я стараюсь не шевелиться и как можно реже дышать, как будто это, на самом деле, поможет. Пользоваться по назначению туалетом я категорически отказываюсь, потому как последствия в виде очередного приступа и еще больших мучительных спазмов я предпочитаю отложить до дома. Смывая с лица выступившие весьма неслабо сами по себе слезы, я машинально замечаю, что приступы стали жестче, чем раньше, и длительнее. Еще полгода назад я терпел несколько секунд – и все проходило. Даже мыслей о том, чтобы пойти с этим к врачу, у меня и зародиться не могло. Несколько месяцев поменяли мою точку зрения, а поставленный диагноз вообще порушил многое из того, что я планировал, потому как жить с бомбой замедленного действия между ног – задача весьма обременительная. Феминистские шуточки высылайте почтой, я обязательно отвечу на все.

– Ты домой? – Алина немного нервозно облизывает губы и переминается с ноги на ногу.

Конечно, она ждет правильного ответа. А я понятия не имею, что придумать на этот раз. Я не прикасаюсь к ней уже черт-те сколько недель, потому что даже спустить вручную стало для меня чем-то вроде русской рулетки, в которой только одно место в барабане свободно. По сути, можно закинуться обезболивающим, и хуже не будет, но сложность, на самом деле, не в этом. Сложность в том, что у меня едва стоит, и это, конечно, не связано с самой болезнью, а скорее – с моей неуверенностью в том, стоит ли вообще начинать, а потому я совершенно не хочу вовлекать Алену в унылый процесс экспериментального секса с грядущим импотентом. Все же, я ее люблю, и мне чертовски хотелось бы сначала вылечить это дерьмо.

– Да, что-то я сегодня подустал.

– Что у тебя с работой? – она скрещивает руки на груди и чуть поднимает тон. – Ты словно полуживой в последнее время, ей богу.

– Да, такой период… – снова пытаюсь найти хоть какую-то вменяемую конструкцию, чтобы как можно эффективнее и художественнее уложить лапшу на маленькие, украшенные тонкими золотыми сережками уши Алены. – Заказов море, штата не хватает…

– Что с нами происходит, Федя?

В этот раз она явно настроена серьезно. Никогда еще Аверин не был так близок к провалу. И чертовы боли опять обостряются.

– Послушай… – я совершенно напрасно тороплюсь с тем, чтобы хоть что-то сказать, потому что в голове гуляет ветер, огибая пики боли, рези и спазмов.

– У тебя кто-то есть? Вот только честно. Тебя кто-то утомляет? – плотный, крепкий голос, которого я никогда в исполнении Алены не слышал; она всегда звучала гораздо нежнее, даже когда была откровенно недовольна.

– Ты думаешь, я мог бы таить это от тебя? Думаешь, стал бы?

– Я не знаю, что думать сейчас. Я тебя – такого, каким я тебя вижу последние месяца два, – не знаю.

Хочу посмотреть ей в глаза и сказать что-то, что ее успокоит. В принципе, ее можно успокоить только посмотрев в глаза – это ее фишка. Любая примитивная дичь из области типовых извинений становится работоспособной, если смотришь ей прямо в глаза. И вот именно сейчас, когда нужно спасти это жалкое утлое суденышко, которое на всех парах мчится в сторону айсберга, убившего Титаник, я не могу поднять взгляда, а смотрю куда-то в сторону ресторана, и уже через две минуты подъедет «убер», а я все еще не знаю, чем для меня закончится этот разговор.

– У меня никого, кроме тебя, нет, – выговариваю полушепотом, чтобы просто заполнить пустоту. – И я не знаю, есть ли у меня ты.

– Так это тебя надо спросить, – раздраженно разводит руками Алена и хватает меня за плечи. – Федя, что с тобой происходит? Я не могу поговорить с тобой ни у тебя, ни у себя дома, так хотя бы здесь и сейчас скажи мне, в чем проблема?

– Я устал. Такой период.

– С тобой что-то не так? У тебя снова какие-то проблемы со сном, с нервами? – она приближается ко мне, обнимает, почти шепчет на ухо. – Скажи, я все пойму, и я не считаю это твоей виной или вроде того. Ты знаешь, что я всегда с тобой, просто дай мне тебе помочь.

– Мне не очень, – признаюсь и понимаю, что совершенно напрасно это сделал; дал слабину. – Но я справлюсь. Ничего такого, с чем нельзя было бы справиться самому.

– Точно?

– Да. Давай, я немного отдохну, и все будет, как прежде. Хорошо?

– Хорошо.

Мобильник тревожно сообщает о том, что машина подъехала, и я усаживаю Алену в машину, а сам иду пешком, потому что до моего дома отсюда не больше десяти минут. Я совершенно опустошен. Остатки того, что помогало мне держаться все это время, ушли в этом разговоре и в воспоминаниях о том, как жутко меня клинило пару раз от переутомления, когда я вскакивал по ночам в панике прямо на глазах изумленной Алены, и я уже не знаю, что скажу в следующий раз, когда она потребует от меня определенности, и сколько времени у меня есть до этого следующего раза. Мне нужно с кем-то поговорить, мне ни в коем случае нельзя оставаться одному, но я не знаю, куда пойти.

Ответ на этот вопрос обрушивается на меня совершенно неожиданно, когда мобильник сообщает мне о том, что со мной хочет поговорить Олег Шумихин.

– Здорово, Федь.

– И тебе не хворать. Какими судьбами?

– Да, я чет помню, моя к тебе собиралась. Вы давно разошлись?