Индульгенции

– Есть такое. За нее еще полтора ляма не выплачено, – вздыхает Володя. – Ну, ниче, тачка как раз лям стоит. Продам – уйдет на погашение. Если она согласится, конечно.

– Ну, че я могу тебе сказать, – пожимаю плечами. – Накосячил. Как думаешь, оно того стоило?

– Да хер знает, – уныло бормочет Володя. – Я получал, что хотел. Все получали, что хотели. Таньке проще было оставить все, как есть. Ребенка завести – и пусть бы с ним упражнялась, тогда и разводиться не пришлось бы.

– Думаешь, ее бы это остановило?

– А куда бы она делась с дитем в подоле? Сидела бы дома, занималась постоянно чем-то. А так – одной работы явно мало было, чтобы внимание отвлечь.

– А о том, что ей тебя не хватало, ты не думал?

– Да, херня это все, – отмахивается Володя. – Гнилая тема. Закрыли.

Тему мы, конечно, закрываем, потому как привычки лезь в чужую постель со своим осуждением я не имею. Но уже по дороге от Володи, пробираясь пешком к метро, я не могу не крутить в голове мысли о том, насколько алогично рассуждают люди в подобных ситуациях. Ставя во главе угла свежесть и новизну в самой простой форме – взять новую бабу и мутить с ней, – легко забывают обо всем том, что вообще привело их к тем отношениям, которые уже стабильны и которые следовало бы раскрашивать обоим их участникам. Забавно, но ситуация эта – скорее правило, чем исключение. Людям постоянно мало друг друга. Люди движутся друг к другу, движутся вокруг друг друга, вокруг общей цели, идеи, а потом все это иссякает, и каждый находит свои интересы, потому что оба боятся той статики, неподвижности, которая наступает в какой-то момент. И оказывается, что самое сложное – это сдвинуть с мертвой точки позиции друг друга – самых близких людей, – для того, чтобы по-настоящему друг друга понять. Жены не хотят становиться нежнее и ласковее, мужья не хотят быть ответственнее и романтичнее. Всем насрать на желания друг друга, и лучший вариант – это инерция, в которой люди живут друг с другом просто потому, что так привычнее и комфортнее. И тут, в пику этой статике, появляется движение нового знакомства, новых интересов, и плюнуть на то, что было еще вчера, оказывается легче, чем с этим разбираться. Изменяющая сторона всегда прикрывает совесть тем, что ее обидели, не уделили должное внимание или тем, что родившая недавно жена уже не та, что была, или тем, что страсть угасла – опять же, из-за того, что жена стала как-то не так сексуальна. И во всей этой жалкой, убогой игре альфа-самца или альфа-самки, которая играющему кажется сражением времен Второй Мировой под его личным предводительством, совершенно забывается тот момент, что там, дома – все та же статика. А природа не терпит неподвижности, и то, что остается статичным, либо быстро умирает, либо деградирует и медленно умирает – на вкус. Есть ли вообще возврат из этого? Черт его знает. Жена Володи вот, например, считает, что нет. И все, что он построил вместе с ней за эти годы – материальное и моральное, – теперь делится и рушится. По мне, так оно того точно не стоило, но каждый решает для себя сам. Мне, как застрявшему в статике с Алиной, судить кого-либо не положено.

Мысль о том, чтобы поискать в «яндексе», сколько человек может прожить без еды, чтобы перестать есть на этот срок, уже выглядит не такой безумной после очередной попытки попить чайку, завершающейся в обнимку с белым другом. После первой «химии» казалось, что все в порядке, и головокружение и тошнота пройдут достаточно быстро, но не тут-то было. Жизнь после операции превратилась в одно сплошное перемещение от клиники домой, и пока никто не может объяснить, почему у меня такая реакция на эти процедуры, но прогнозы, что все наладится, не меняются, и мне остается только верить. Алена приезжает ко мне почти каждый день, но сказать, что у нас все еще отношения, я не готов. Я вообще не понимаю, есть ли у меня сейчас хоть какие-то отношения хоть с кем-то или я совершенно один, потому что все общение с окружающими сводится к постоянному «Как ты?» и соболезнованиям в моей дерьмовой ситуации.

– Слушай, я все понимаю, правда. Прекрати это самобичевание, это глупо.

Заранее подготовленные, отполированные словечки, которые она пытается выдать за экспромт. Я сижу за столом, пытаясь съесть хоть один кусочек этой шикарной нежной говядины, но в горло ничего не лезет.

– Какие планы на выходные? – стараюсь изобразить вящий интерес, но в результате слышу только свой вялый и бесцветный голос.

– Да, ничего особенного. Если не уеду с ребятами, как предлагали тут недавно, буду дома. И приеду к тебе, конечно.

– Я бы предпочел, чтобы ты уехала, – бормочу, стараясь быть недостаточно услышанным.

Она молчит. Отставляет стакан с минералкой. Долго не поднимает взгляда.

– Ты же с ним уедешь, скорее всего, – почти шепотом вбиваю еще один, уже не такой большой гвоздь в крышку гроба этого разговора.

– Федя, – Алена быстро поднимает взгляд и быстрым, упругим движением сплетает побелевшие пальцы своих рук. – Я не знаю, что ты там себе надумал, но это все уже слишком. Тебе нужно больше гулять, больше общаться с людьми. Ты окончательно свихнешься в своих фантазиях о том, с кем я и что я делаю. Поехали со мной в эти выходные. Увидишь, в каких оргиях я участвую, ага?

– Не хочу. Вообще ничего не хочется, – отодвигаю от себя тарелку. – Ты прости, я… Не знаю, что на меня нашло.

– А я знаю. Давай так, ты отдохнешь сегодня, и если будешь чувствовать себя более-менее нормально, я за тобой приеду вечером пятницы, хорошо?

– Созвонимся, – бурчу я, отпиваю немного воды и продолжаю сидеть, тупо уставившись в тарелку с остывшей едой.

Остывшей, как и все, что было между мной и Аленой.

Звонит Андрей. Он интересуется, как у меня дела и не нужно ли чего. Говорю, что все нормально и едва не предлагаю ему встретиться и погудеть, лишь в последний момент вспоминая, что завтра у меня очередная «химия», а сейчас я с трудом дохожу до туалета, чтобы не стошнить. Симптоматические я, как всегда, откладываю на полку – на случай, если будет совсем хреново. Только обезболивающие принимаю, потому как шов ныл первые дни адски, и сейчас не хочется усугублять состояние.

– Ты сам-то как?

– Да, только из Австрии вернулся. Командировки одна за другой.

– Ты раньше, вроде, не так часто гонял.

– Ну, теперь же у нас глобальная цель – нагнуть всю Европу. Растет оклад – растут проблемы.

– Ну, я в этом плане свободный человек. Больше семидесяти в месяц никогда не получал.

– Твое счастье, – усмехается Андрей. – Можешь дышать свободно. И не ходить на обед в конкретные полублатные рестораны только потому, что там можно поздороваться с нужными уродами. Знаешь, как я радуюсь походу в «Две палки» вместо очередной гинзовской помойки на Крестовском?

– У тебя жемчуг мелковат, что уж там.

– Просто забей.

– Можно личный вопрос?

– Ну, раз с общественными закончили – давай.

– Почему Ольга – все?

– Потрахушки устроила.

Я ждал лицемерия и формулировок с двойным дном, но не дождался.

–Теперь-то все как надо? С новой?

– Она беременна.

– И все как надо?

– Нет.

– Почему?

– Потому что в последнее время мне кажется, что мне вообще никто не нужен.

– Давно это?

– После Ольги.

– Не хочешь вернуть? Ну, попробовать, если бы это было возможно, если бы не ребенок.

– Я ее хотел бы удавить. Наверное. Но на самом деле, даже этих чувств уже нет.

– Что-то знакомое.

– Ага. Сначала они хотят, чтобы ты не был бесчувственной скотиной, а потом делают тебя ей, вдоволь наигравшись с твоими чувствами.

– Ну, не все же.

– Наверное. Просто мне так везет.

– Но все же…