История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.)

История села Мотовилово. Тетрадь 10 (1927 г.)
Иван Васильевич Шмелев

Александр Юрьевич Шмелев

Более 50 лет Шмелев Иван Васильевич писал роман о истории родного села. Иван Васильевич начинает свое повествование с 20-х годов двадцатого века и подробнейшим образом описывает достопримечательности родного села, деревенский крестьянский быт, соседей и родственников, события и природу родного края. Роман поражает простотой изложения, безграничной любовью к своей родине и врождённым чувством достоинства русского крестьянина.

Часть вторая

Тетрадь № 10 (1927 г.)

Рождество. Святки

Наступил 1927 год. Зима. Кончалась пора Никольских морозов. Стужа несколько смякла. Деревья на улице покрылись инеем, сделавшись нарядными, словно в сказке. Снежинки, освещенные солнцем, отражая солнечные лучи, блестя играли всеми цветами радуги. В ночь на новый год погода разбуянилась, запуржило: снегу намело до самой повети. А к утру небо несколько повыяснилось. На мутном небе появилась бледная луна, вокруг ее большое, светлое кольцо (по народным наблюдениям) предвещающее стужу. На рассвете совсем выведрило; в беспредельной глубине синего неба, появились звезды ? горохом рассыпавшись по всему небесному куполу. Начинались рождественские холода, беспощадно давя на землю.

В Рождество, у Савельевых в верхней комнате, за семейным чаепитием с душистыми кренделями и медом, Любовь Михайловна, для своих детей продекламировала запомнившийся ей еще с детства, рождественский стишок.

? В детстве, когда я училась в девичьей школе: ? сказала она, ? мы всем классом после христаславления пели так: «По небу, полуночи ангел летел, и тихо божественно песню он пел: Слава вышних богу и на земли мир, в человецех благоволение! Алилуя! Алилуя! Алилуя!

? А я в детстве, помню, пела: «Маленький птенчик, принес Христу венчик. Христа величает, в дудочку играет. Где Христос родился, там рай отворился!» ? стараясь, подражать, по-детски, тонюсеньким голоском, пропела бабушка Евлинья внося, в общую, семейную, морально-нравственную и поучительную беседу, свою лепту.

Под воздействием, этих благочестивых песенок, у детишек, еще выше поднялось праздничное настроение. Они с большим вниманием прослушали их, а Ванька прекратив пить чай, даже рот разинул от пристального внимания к пению матери и бабушки. Пристально слушали и Ванька с Володькой. Даже полуторагодовалый Никитка и тот присмирев перестал капризничать, просясь на руки к матери.

Не успела семья вылезти из-за стола как к ним в дом пожаловала Анна Гуляева.

? Здорово ли живете! Чай да сахар! ? поприветствовала она хозяев дома.

? Поди-ка добро пожаловать! Садись к нам чай пить! ? пригласил гостью к чаепитию Василий Ефимович.

? Нет, спасибо! Сейчас только дома чаевничала, ? соврала она.

? Вы что, за покупками-то идете? ? обратилась она.

? За какими покупками? Куда? ? недоуменно и с удивлением спросил Василий.

? Как куда? В новую лавочку!

– В какую лавочку? ? спросила и Любовь Михайловна.

– Вы, дома сидите, и видно ничего не слышите! Чай, вон в Грунькиной мазанке: Крисламовы-Рыбачковы торговую лавку открыли. И, больно много всякого, местного товару в неё навозили.

? А мы и не слышали. Вот и понимай! Совсем рядом, а кабы не ты, мы бы и не знали, ? высказал удивление Василий.

? Ну вот, я вам пришла известить! – с угодливостью встрепенулась Анна.

? Уж больно она у нее мала, мазанка-то, и как только в ней разместилась всякая всячина? ? усомнился Василий Ефимович.

? Вам бают! Всего навезено полным-полно! – уверяла Анна. – Я уж там была и кое к чему приценилась. Только вот, купить-то пока у меня не на что. Лавочка открылась, можно сказать у меня прямо под носом, да в нее не сходить, да ничего не купить, это порок для меня! – заискивающе лебезила Анна. – Ты, Василий Ефимович, не выручи ли меня трёшенкой денег? – в ноги брякнусь, весь век не забуду, отплачу!

– Кланятся в ноги, положим, не надо, это ни к чему, без кланянья выручу! – посулил Василий Анне денег и открыл свой заветный сундучок с деньгами. Он вынул оттуда, трехрублевую зеленую бумажку и хрустя ею меж пальцев улыбаясь подал ее Анне.

– Вот спасибо, вот спасибо за выручку, – смеясь и кланяясь всем станом затараторила Анна. – Теперь я пойду и накуплю чего моя душа желает.

Место где стоит Грунькина мазанка ходовое – на перекрестке двух улиц. К этому месту примыкают три многолюдные улицы: Главная, Слобода и Кужадониха. По замыслу Крисламовых, это ходовое место будет способствовать их бойкой торговле и много принесет дохода и барыша. По улицам села, круглый год, продавали с возов всякие товары: горшки-крынки, гребни-бёрда. То и знай, горланили: «Ведра починить!», «бабье делай трепье!», «Телят палых, кошек собак, нет ли!» Ходили коновалы. Дегтярники орали: «Дегтю! Дегтю!», другие: «Луку, Вишни, Яблоков!», «Масла, Патоки, Свиней, рыбы, воблы!» Насмотрелись на это Крисламовы и решили заняться торговлей, местными товарами. Не смотря на малые размеры мазанки, товару к открытию было завезено действительно много. На изготовленных полках были размещены: белый хлеб (каравай руками сожмешь, а он снова, как пружина выпрямится), конфетки, пряники, семечки, орехи, рыба и отменная колбаса. За прилавком торговал Алексей, а брат его Иван занимался вопросами доставки товаров. На крыше мазанки виднелась, невзрачная небольших размеров вывеска: «Бакалейная лавка М. Ф. Крисламова».

Во второй день Рождества, в день начала святок, Санька Савельев тоже посетил вновь открывшуюся лавку. Он попросил Алексея, взвесить ему для пробы колбасы пятьдесят грамм.

– Эх много! – удивились люди стоявшие в лавке и смотрели пока не покупая, прицениваясь, приглядывались к товару. – Разве, ты сэстолько то сразу съешь?

А когда увидели, что продавец подает Саньке совсем небольшой кусочек колбасы, все снова пришли в удивление. – Эх, маленький кусочек-то! А я думал, пятьдесят грамм целая кокурка! Таких-то кусочков, я с десяток съем и не помянится! – высказался в счет Санькиной покупки, присутствующий тут Мишка Жирный Терехин и выказав этим свой аппетит (незаурядный).

Давно Санька Савельев, намеривался себе гармонь приобрести. В этот день он сходил в Верижки и там за сходную цену (за 16 руб.) у мастера по починке гармоней Ваяки, купил гармонь четырехпланку. Сразу же, он принялся разучивать играть песни. Больше всего ему задавалась песня «Златые горы».

– Где это ты, такую диковинку поддеконил? – спросил его сосед Серега Федотов.

– В Веригино сходил, там и приобрел! – ответил ему Санька. – Уже на святки, к девкам, в кельи пойдем с ней! Играть, забавлять музыкой девок будем! – восторженно пообещал Санька.

Вечером придя в келью, к девкам, Санька долго продувал свою гармонь оберегая ее от быстрого перехода температуры от уличного холода к избному теплу.

– Сань, а ты сыграй нам чего-нибудь на гармошке-то! – первой из девок, обратилась с просьбой Наташка Статинкова.

– От холода, руки, что-то, не маячут, а гармонь сама не гармонирует! – с присущим, гармонистам, зазнайством, ответил ей Санька, продолжал, нарочисто долго продувать гармонь, выжидая когда его, сыграть, попросят вторично.

– А чего вам сыграть-то? – наконец спросил Санька, закончив продувку гармони.

– Ну хотя-бы «Златые горы». И он начал играть.

– Саньк! – дай-ка гармонь-то, я вальс девкам-то сыграю, – попросил у Саньки товарищ Андрей Садов, видя, что Санька еще плохо научился играть. Андрюшка умело лавируя гармонью начал играть вальс «Дунайские волны».

– Как плохо нот негде достать, а то бы я, по нотам-то, быстро играть выучился! – прогудел над ухом Андрея Санька.

– А я, вот, совсем не понимаю, в этих нотах, и совсем не знаю. Что есть там за до-ре-ми-фи-лья, – в тон этого замысловатого изреченья перебористо игранул на гармони Андрей, – а вот играть, на гармони, как видишь без нот научился!

– Талант! Его за деньги не купишь! – с завистью отозвался Санька, принимая с плеча Андрея ремень гармони, и снова наигрывая «Златые горы».

Издревле так повелось, что на святках молодежь вольно себя ведут: девки поют песни – припевают женихов, любезничают и пользуясь отсутствием глаз взрослых целуются с женихами. Пары же, на святках, особенно развязано себя ведут: здесь полый разгул вольности, фольклора, фокусов, вообще анархия; кто во что горазд. Санька Шеварушка, оказался ни только развязанным озорником, но он оказался большим забавником и фокусником. К удивлению всех присутствующих, он в келье к полу приморозил чугун, который, такой силач, как Мишка Жирный, и то не смог отодрать от пола. Санька при помощи ножа и лучинки, подвесил к столу ведро с водой; завязал узел на ремне; развязал замысловато узелок на веревочке; напускал «гусей» в рукав, простовато-недогадливому парню Ваньке.

А под конец показа своего искусства, Санька затеял драку. Дело в том, что Санька и Колька, ухлыстывая за одной девкой оказались соперниками из-за нее, тороча ее себе в невесты. Поэтому -то, Санька подойдя вплотную к Кольке вызывающе, тронул его пальцем по носу. Колька, не отреагировав на этот вызов промолчал, продолжая спокойно сидеть на месте. Саньке не унялось: он вторично подошел к Кольке и ладонью дерзко хлопнул его по щеке, нахально проговорив при этом: «А ты, субъект, как сюда попал!». Колька снова терпеливо промолчал, но предупредительно заметил: «Я думаю, третьего удара не последует». Эти слова на Саньку подействовали отрезвляюще, он в Кольке почувствовал сильного и непокорного врага. Пока, Санька, встав с табуретки, перебранивался с Колькой, кто-то убрал из-под него табуретку. Санька пятясь назад хотел снова сесть, но сиденье-то убрано и он раскоряченно грохнулся на пол. В келье грянул взрыв веселого смеха, который не в меру обозлил Саньку. Раздраженный этим, Санька силком втолкнул соперника Кольку на улицу, на ходу подсучивая рукава, готовя руки к драке.

– Саньк, смотри, так и знай, тебе несдобровать! Отуськает тебя Колька! – предупредительно унимали распетушившегося Саньку. Выйдя на улицу, они подрались, взаимно помяв и испятнав друг друга. Особенно, досталось Саньке – его бока оказались в синяках, а лицо в багровых подтеках. Санька затаив злобу, решил отомстить Кольке при подходящем моменте, не в зависимости от давности.

Сватовство. Женитьба Саньки Лунькина

В Святки, многие парни стараются и пожениться; благо на святках выбор невест неограничен – ходи по кельям и выбирай себе невесту, которая тебе нравиться и сватай её. Парни, себе выбирают невесту по разным признакам: который выбирает самую красивую, который работящую, а некоторые подбирают себе под стать веселую, или песенницу. Наташкина артель девок не умела песни петь. Гуляя по улице они пробовали спеть, но у них никак не получалось: запоют, а потом вразнобой заборонят, кто в лес, кто по дрова. И частенько им в след кричали: «Не песню поете, а целину бороните! – Бороны!» На что, девки не сердились, а только озорно расхохотавывались.

Содержательницу девичьей кельи, бабушку Гуляеву, мужики и бабы, часто упрекали: «Вот, это Булалейка, устроила у себя в дому притон девок с парнями! Они у нее там вольничают, того гляди, беда какая стрясётся. По всем ночам шалберничают! Дрова, на протопление воруют!» – со злостью к Анне, наговаривали мужики. Но Анна на злобную критику почти не обращала никакого внимания, продолжая вертеться среди девок, перекипая в сутолоке и суматохе веселившейся молодежи.

Санька Лунькин, имея от роду двадцать восемь лет, а это считается уже преклонный возраст для парня-жениха, решил все-же жениться. Имея упитанное тело, неимоверную силу, он только и знал по зимам и летам точил каталки, азартно тушил пожары, да занимался чтением книг. Женский вопрос у него на заднем плане.

Но как ни говори, природа сказывается на каждом живом человеке, и своё требует. Толи от чрезмерного чтения толи, от неприкосновения к женскому полу, у Саньки, люди стали наблюдать, что «ум за разум заходит» и ему бабы порекомендовали жениться. Свахой вызвалась Анна Гуляева. Она в купе с другой бабой Настасьей, согласились подыскать Саньке невесту: по годам ровню и по наружности чтобы была под стать. В поисках невесты обходя Кельи, они с улицы через стекла окон, выбирали невесту для Саньки. Они, одну девку, совсем-было хотели предложить Саньке, но как увидели на стекле тень обличия ее лица, они ее тут же забраковали, потому, что ее лицо на стекле окна неприглядно вырисовывалось наподобие овечьей морды. Тень не человечья, а овечья – не пойдет!