Лерочка

– Проститутку в шестнадцать лет. Её друг привез на дачу. Мы там что-то с ней выпили… и я впервые…

– То-то у тебя такая любовь к девушкам легкого поведения!

– Конечно. Мой первый раз был не по любви. Зато второй, вот это да. Вот это было дело. Тоже на даче, хах. Буквально через неделю или две.

– Тоже с соседкой?

– Да нет, привезли там одну барышню. Мы с ней тут же начали встречаться. А потом она меня резко бросила. И у меня осталась какая-то… ненависть, что ли. Но не к ней. Я её толком не помню уже. К женщинам, в целом.

– А причем тут все женщины?

– Не знаю. Просто тогда я понял, что они способны на разные гадости. На ложь, предательство… нечестную игру…

– А ты не способен, что ли?

– Раньше я был другим. До той самой барышни в пятнадцатом году. Мне было шестнадцать. А жизнь разделилась на «до» и «после». Раньше я фантазировал, думал… вот скоро появится девушка: мы с ней поженимся, заведем детей… купим себе частный дом… а потом… у меня появилась девушка… и резко меня бросила. Но без причин. Без причинно-следственных связей. Ей было «просто по приколу». Она позиционировала себя «хищницей». Сердцеедкой. Фу, какая гадость, если честно.

– А затем?

– Затем… десятый класс… какие-то дамы появлялись… разные… по пьяни, в основном. Тогда было проще. Выпили и тут же… ну ты понял. Это сейчас уже… старость…

– Ну не скажи. Тебе же не так много лет.

– Я чувствую себя на сорок. Или сто пятьдесят. Здоровье уже не то. Да и интереса, как такового… нету того блеска в глазах. Нету цели… причины, чтобы проснуться. Чаще хочется… повеситься.

– Мне тоже.

– …

– У меня была девушка. Прямо, как твоя Саша. Но дура набитая. Вечно выпендривалась, выёживалась, артачилась. Любил её безумно. Вечно о ней трясся… и вот уж сколько лет прошло, а я всё об одном и том же…

– Да, Сашка была такая. Вредная, статная, горделивая. Чуть что – сразу драться. Но верная. И честная. Дурак я был… такой дурак…

– Жалеешь всё-таки.

– А то, как же. Когда-то… жалел каждый день. А потом годы прошли… синева всё перекрыла, задурманила… уж и не вспомню многих деталей…

– А как вы познакомились-то? Ты вроде рассказывал, но по синьке же, хах.

– Это помню. На даче было дело…

– Да твоя дача! Что за вертеп разврата!

– Хах, что правда, то правда. Мы с ребятами шли вечерком по большой размашистой дороге, единственной, освященной на тот момент. А впереди ковыляли две барышни. Ну и один мой дружок им крикнул: «Девчата, привет!». А я ему: «Ты дурак, что ли, это ж малолетки, пойдем лучше нажремся нормально». А он не угомонился. Ну догнали в общем. Как-то разговор вроде и клеился, да вроде не очень. Ну обменялись страницами в «ВК». И общались потом… иногда…

– Долго общались?

– Да слушай… ну года полтора, наверное…

– Виделись?

– Бывало. Я в Москву уезжал учиться. Возвращался на каникулы. И вот, когда школу закончил… начали с ней встречаться.

– После Аньки уже, что ли?

– Да, после Аньки.

– Долго встречались?

– Целый год. Ровно триста шестьдесят пять дней. С первого января… по первое января.

– А потом?

– А потом две тысячи девятнадцатый. И спился я… собственно говоря.

– А ты про Сашку, часом, не писал стихов?

– Про какую Сашку? Я вообще стихи не пишу. Я же не Вольнов. Ну в смысле… ну не этот вот… словоплёт.

– Да ты же умеешь! Ну не прикидывайся! Слыхал я, как ты по пьяни рифмуешь, хах.

– Ну это по пьяни. А так-то я… не фанат.

– Ну давай я тебе мотив накину, а ты зарифмуешь!

– Чего! Больной, что ли. Давай лучше с балкона поссым, и то толку выйдет больше.

После девятой рюмки.

«Здравствуй, Саша. Вот пишу тебе письмо,
Знаешь, Саша. У меня всё хорошо,
Светит солнце. Всё нормально у меня,
А в Москве стоит туман.
Ты не знаешь, как мы шпарим в кабаках,
Ты не знаешь, как бывает трудно нам,
Как проходят – наши юные года,
На душе царит война.
Под шум и взрыв гранат шагает наш отряд,
По печени моей прошла стрельба,
Под шум и взрыв гранат окурки пролетят,
И от разрывов вся болит душа.
По пьяни вертолёт, но мы идём вперёд,
И не отступим мы с тобой назад…
Но я же не дурак, и я же не осёл,
И по частям себя смогу собрать.
Ушедшее ушло, но время дребезжит,
Храня кусочки всех моих речей,
С тобою на краю, с тобою на межи,