История города Москвы. От Юрия Долгорукого до Петра I

От Тохтамыша до пришествия Тамерлана прошло ровно 13 лет (1382–1395) и вот опять еще ровно через 13 лет от прихода Тамерлана по повелению царя Булата под Москвою явился в 1408 г. новый Татарин, Едигей, со множеством войска, с Ордынскими царевичами и прочими князьями. Это было в зимнюю пору, 1 декабря, как случилось и первоначальное Батыево нашествие. Москва не ожидала такой зимней грозы. Татарин устроил свой стан в селе Коломенском и распустил полки на грабеж по всем городам Московского Княжества, приказав и Тверскому князю идти к Москве «с пушками, тюфяками, самострелами, со всеми сосудами градобойными», чтобы до основания разбить и разорить город Москву. Однако Тверской князь, соблюдая договоры с Московским, по отзыву летописца, сотворил премудро, вьшел с малою дружиною да от Клина и воротился назад, угождал и нашим и вашим, и Москве и Едигею.

Почти все обстоятельства повторились, как было в приход Тохтамыша. Вел. князь, услыхав об опасности, ушел к Костроме собирать ратных. В осаду сел Храбрый Владимир Андреевич с племянниками, а с ним многое множество тмочисленно сбежавшегося со всех сторон народа, «ради твердости града», ради каменных его стен. Опять был выжжен посад вокруг города самими посадскими. Хорошо помня Тохтамышев разгром, все были в великом страхе и отчаянии и по-прежнему, надеясь только на милосердие Божие, молились и постились. А Едигей собирался и зимовать над городом, пока не возьмет и не разорит его. Готовя свирепую осаду, ожидая Тверской помощи, Едигей пока не приступал к городу, а стоял все время в Коломенском, целые три недели. Но милосердием Божим и молитвами Чуд. Петра грозные обстоятельства переменились. В то самое время в самой Орде настала усобица и по повелению царя Едигей должен был немедленно возвратиться с полками в Орду. Тая от осажденных это обстоятельство, Едигей запросил у них, что если дадут ему окуп, тогда он и уйдет от города. Для осажденных это было Божие помилование. Они собрали казну и отдали Татарину, вероятно по его запросу, 3000 р.

20 декабря, на память преставления св. Чуд. Петра, Едигей, стоявши под городом целый месяц, ушел со всеми своими силами, везя за собою награбленное добро и ведя пленных тысячами. Жалостно было видеть, говорит летописец, и достойно многих слез, как один Татарин вел по 40 человек пленных, крепко привязанных гуськом друг к другу.

Но еще жалостнее было разгадывать, как это нашествие по всем видимостям было устроено крамолою Московского боярства против вел. князя, т. е. против коренной Московской идеи тесного государственного единения. Московская область по этой крамоле была опустошена Едигеевыми полками от Рязанских пределов до Галича и Белоозера, «бысть тогда во всей Русской Земли всем христианом туга велика и плач неутешим и рыдание и кричание, вся бо Земля пленена бысть»…

Как упомянуто, Едигей ушел от города 20 декабря, накануне празднования св. Петру митрополиту в память его преставления. Благочистивые москвичи не могли не видеть этой особенной благодати Божией, избавившей их от конечной беды именно молитвами Святого Чудотворца, еще при жизни своей превозлюбившего Москву паче всех других городов и с того времени во всех Московских делах и бедствиях подававшего городу молебное заступление и охранение. В Московской истории не мало было случаев, где чудесная таинственная помощь святителя Петра с очевидностью подтверждала и укрепляла эту искреннюю веру Московского народа.

Как великий Христов мученик Димитрий, замечает летописец, избавлял многажды град свой Солунь от нашествия Срацин, так и сему граду Москве и людям, в нем живущим, дал Бог Чудного Святителя, могущего заступать и спасать от преходящих зол.

Едигей с дороги прислал великому князю письмо – замечательнейший памятник, ярко рисующий тогдашние внутренние дела Москвы, именно отношения прежде столько славного Московского боярства, всегда единодушного, а теперь разделившегося в своих интересах на две стороны, по той причине, что стала делиться на части и Великокняжеская семья. Старые бояре негодовали на молодых любимцев вел. князя, занявших передовые места на его лавках.

Татарин с большим выговором писал, что в Москве теперь делается не так, как было прежде. «Спросил бы ты об этом, – писал он вел. князю, – своих старых бояр, какое добро Орде было при них. Добрые были нравы, и добрые дела, и добрая дума была к Орде. А нынче ты старых не слушаешь. С молодыми засел и из их думы, из их совета и из их слова не выступаешь. Вот уже третий царь сидит в Орде на царстве, а ты ни к которому не бывал, ни сына, ни брата, ни старейших бояр не присылал. Доброе ли дело ты так делаешь? Над таким улусом старейший ты Великий Князь, а все дела твои не добры. Вперед того не делай. Собрал бы ты старших бояр и старцев Земских и думал бы с ними добрую думу о старой пошлине, чтобы твоим крестьянам в твоей державе не погибнуть до конца».

При этом Едигей наименовал некоторых бояр, кого следовало слушаться и которые по всему вероятию заявляли в Орде свои жалобы на новые порядки. Это были бояре Илья Иванович, Петр Константинович, Иван Никитич.

Здесь скрывался уже зародыш будущих смут и усобиц, выпадавших на долю несчастного сына Вас. Дм., Василия Васильевича Темного, против которого и действовали некоторые из упомянутых Едигеем бояр.

Началась и в Москве, как бывало в Киеве, домашняя усобица дяди с племянником, а потом племянника с двоюродными братьями. Началась она в тот же день, как помер вел. князь Василий Дмитриевич, и продолжалась с мирными перерывами, с переходом победы или поражения то на ту, то на другую сторону, в течение целых 27 лет (1425–1452). В то же время и татары не спали и внезапным набегами на Москву грозно напоминали свое разбойное владычество.

Во время этой усобицы, в 1439 году, в пятницу, 3 июля, внезапно пришел к Москве Ордынский царь Махмет. Гонимый от Орды своим братом, он пришел на Русь и поселился в Белеве. Вел. князь выслал на него большую рать, предводимую двумя Юрьевичами. Рать сначала одолела Татар, а потом была побита. Мстя такую встречу, Махмет появился у стен города. Вел. князь не успел собрать войско и удалился на Волгу, а в городе в осаду посадил князя Юрия Патрикеевича с бесчисленным множеством народа. Царь пожег посады, стоял под городом 10 дней, взять его не мог и ушел домой, опустошив по пути Коломну.

В 1445 г. тот же Махмет, теперь царь Казанский, с двумя сыновьями, побуждаемый Дм. Шемякою, стал опять воевать из Нижнего к Мурому. Вел. князь вышел против него. Услыхавши об этом, царь воротился в Нижний, но потом выслал на вел. князя своих двух сыновей. Вел. князь снова должен был идти в поход на этот раз с малым числом войска, вследствие чего и случился несчастный бой под Суздалем, у Ефимьева монастыря, на котором сам вел. князь попался в плен, потому что бился добре мужественно, весь был изранен. Это случилось в среду 7 июля. Татары привели его в монастырь, сняли с него кресты-тельники и послали их в Москву к матери вел. князя, Софье, и к его жене, Марье.

Татарин Ачисан привез эти кресты; плач великий и многое рыдание разнеслось по всему городу. В страхе Москвичи сели в осаду, ожидая и к Москве скорого прихода Татар. По-прежнему в город собралось множество и из других городов, кого только застала здесь недобрая весть.

К этому несчастию присоединилось еще другое. Ровно через неделю по пленении вел. князя, в среду же, 14 июля, в ночь загорелось внутри города (Кремля) и выгорело дерево все, так что и церкви каменные распались, и стены каменные упали во многих местах. Людей погорело великое множество, потому что здесь огонь, а из заградия боялись Татар и никто не знал куда деваться. Казны многие выгорели и всякого товара бесчисленно. Вел. княгини и с детьми, в числе которых был и пятилетний Иван Васил., а также и с боярами своими успели уйти к Ростову. Горожане остались опять, как овцы без пастыря, в великом волнении и страхе; как и при Тохтамыше, чернь, по-прежнему завладела положением и стала укреплять город, сколько было возможно, начав устраивать городовые ворота. «А кто хотел бежать из города, тех стали хватать, бить, ковать». Таким порядком и утихло волнение. Все сообща начали город крепить и всякий пристрой готовить. Шемяка торжествовал, тем более, что царь прислал к нему своего посла с радостною вестью, что вел. князь пленен. Шемяка отпустил посла со всем лихом на вел. князя, чтобы не быть ему на Великом Княжении.

Но Татары руководились не политикою, а жадной корыстью и потому, где надеялись больше получить, там и продавали свое слово и свое обещание, лишь было бы выгоднее. Так случилось и теперь. На Покров Богородицы, 1 октября, царь, дошед уже Курмышля, отпустил вел. князя, утвердив его крестным целованием, что даст за себя окуп сколько может больше.

В Москве в тот же самый день, в 6 часов ночи, люди слышали редкое явление: «потрясеся град Москва, Кремль и посад весь, и храмы поколебались. Спящие не слыхали, но не спавшие в большом страхе ожидали, что пришел конец мира».

На радость своей семье и всему городу вел. князь возвратился в Москву 17 ноября и, так как город еще не обстроился после пожара, остановился во дворе своей матери, Софьи, за городом на Ваганкове, а потом уже перешел в город на новый двор князя Юрия Патрикеевича.

В 1451 г. внезапно появился под Москвою Ордынский царевич Мазовша. По всему вероятию и в это время Москва содержала в степях особых сторожей-вестников из тех же Татар, получавших, конечно, щедрые награды за надобные вести. Таким путем была получена в Москве весть и о царевиче Мазовше. Вел. князь, не успев собраться ратными, все-таки пошел к Коломне навстречу Татарину, предполагая, что он еще далеко, а он уже приближался к Оке. Вел. князь поспешно воротился в Москву, дабы укрепить город в осаду, а небольшой свой полк отпустил с князем Иваном Звенигородским на Оку, чтобы замедлить Татарам переправу через реку. Князь Звенигородский рассудил однако также уйти к Москве, конечно, другой дорогой от вел. князя. Татары пришли к берегу, ожидая встретить московскую рать, и никого не встретили, кругом все было пусто. Спокойно переправившись, они быстро устремились к Москве и с восходом солнца явились под городом в пятницу, 2 июля, на праздник Положения Ризы Прч. Богородицы. В один час они зажгли все посады, а сами со всех сторон начали приступать к городу. Вел. князь Василий посадил в городе матерь свою, вел. княгиню Софью, да сына своего Юрия и множество бояр и детей боярских, а прежде всего отца своего, митроп. Иону, и Ростовского архиепископа Ефрема со всем священническим и иноческим чином и со множеством народа. Сам он с сыном Иваном по обычаю удалился к Волге собирать ратных, а свою княгиню с меньшими детьми отправил в Углич.

При пожаре посадов огонь со всех сторон объял весь город. Была при этом и великая засуха. Загорались и храмы, от дыма нельзя было и прозреть, а к городу, ко всем воротам и где не было крепости каменной приступали Татары. Горожане не знали, что делать; настало отчаянное сокрушение и скорбь. Молились к Пр. Богородице, крепкой Помощнице и Молебнице, «ее же празднику приспевшу».

Когда посады погорели, люди вздохнули свободно от великой огненной истомы и дыма и стали на вылазках отбивать Татар. Наступил вечер; в сумерках Татары отступили. А граждане, ожидая на утро приступа, начали поспешно пристрой градной готовить, пушки, пищали, самострелы, оружие всякое и щиты, луки и стрелы. Но ожидания граждан оказались напрасными. Взошло солнце и никого не было видно под городом. Горожане стали выходить, осматривали места и нигде никого не находили. Послали вестников в Татарские станы и узнали, что вся Татарщина исчезла, оставив на местах все тяжелое от меди и железа и много другого разного товара. Народ прозвал этот набег скорой Татарщиной – в какой день пришла, в тот же день и прочь побежала. И с каким усердием помолились люди, благодаря Господа и Пресв. Матерь Его и Чудотворцев за это изумительное спасение города. Митрополит Иона в ознаменование этого события в построенной им палате основал себе домовый храм в имя Положения Ризы Пр. Богородицы, который потом был выстроен особо у юго-западного угла Успенского собора, существующий и доныне.

Через 8 лет (1459 г.) те же Татары Седи-Ахматовой Орды похвалились опять идти на Русь и, конечно, разгромить Москву. На берегу их встретил сын вел. князя Иван Васил., со многими силами и не перепустил их через реку, так отбил их от берега, что они без оглядки побежали. Победа была славная, почему митрополит Иона и этот набег ознаменовал ради Татарской похвальбы постройкою небольшой каменной церкви во имя Похвалы Богородицы, пристроенной к алтарю Успенского собора возле южной двери.

Известно, как потом окончились Ордынские нашествия в 1480 г., когда пришедший на р. Угру царь Ахмат постыдно побежал от Московской рати, которая с таким же стыдом побежала в то же время и от его полков. «Дивное чудо тогда совершилось, – замечает летописец. – Едини от других бежаху, а никто не гнался. И тако избави Бог и Пречистая Русскую Землю от поганых».

Целых сто лет прошло от Мамаева побоища до этого чудного обоюдного бегства, и мы видели, сколько раз после Тохтамыша Москва в отчаянии ждала своей погибели от этих нашествий; но миловал Бог и город оставался по-прежнему нерушимою твердынею и в своих каменных стенах, и главное в народном стремлении свивать крепче и хранить твердо это гнездо Русского единения.

Как видели, народ после каждого разгрома Московского посада снова покрывал опустошенные местности тысячами жилых дворов, то есть снова неутомимо гнездился вокруг каменных стен города.

Но от времени постройки этих стен (в 1367 г.) протекло почти целое столетие, в течение которого город, постоянно испытывая неизобразимые бедствия или от Татарских нашествий, или от домашней усобицы, или от мора, голода, не упоминая о пожарах, не мог собраться с силами и средствами для должного своего устройства соответственно политическому единодержавному своему росту, быстро развивавшемуся наперекор всем затруднениям и препонам.

Столетняя бедность города явственнее всего выразилась в незначительности и малом количестве каменных построек. Летописцы заботливо упоминали о таких постройках, как о редкостях, выходящих из ряду обычных деревянных строений.

Еще до постройки каменных стен, как упомянуто, митрополит Алексей в основание своего монастыря (Чудова) построил в 1365 году небольшой каменный храм во имя Чуда Арх. Михаила.

В 1393 г. вел. княгиня Евдокия, вдова Донского, соорудила у своих хором каменную церковь Рождества Богородицы на месте, где прежде стояла малая деревянная церквица Воскрешение Лазарево, которая при новой церкви была устроена пределом близ алтаря с южной стороны. Вел. княгиня богато украсила свой храм иконами, многоценными пеленами и всякими церковными узорочьями, а также и стенописью.

Само собою разумеется, что Великокняжеский дворец после каждого разгрома или пожара немедленно приводился в надлежащее устройство и при накоплении средств украшался и новыми зданиями, но все-таки деревянными. Вероятно, около того же времени, как вел. княгиня Евдокия строила храм Рождества Богородицы у своих хором, с западной стороны дворца, ее сын, вел. князь Василий Дмит., с восточной стороны дворца построил каменную церковь Благовещения, за которой в 1404 г. поставил даже вельми чудные часы и с луною, стоившие более полутораста рублей, а потом в 1405 г. украсил новый храм стенописью. Часы своим устройством произвели такое внушительное впечатление, что летописец нашел необходимым описать их в подробности. «В лето 6912 (1404) князь Великий замысли часник и постави е на своем дворе за церковью за Св. Благовещеньем. Сий же часник наречется часомерье; на всякий же час ударяет молотом в колокол, размеряя и рассчитая часы нощныя и дневныя; не бо человек ударяше, но человековидно, самозвонно и самодвижно, страннолепно некако створено есть человеческою хитростью, преизмечтано и преухищрено. Мастер же и художник сему беяше некоторый чернец, иже от Святыя Горы пришедый, родом Сербин, именем Лазарь; цена же сему беяше вящьше полувтораста рублев».

Незадолго до своей кончины вел. княгиня Евдокия основала себе девичий монастырь возле Фроловских ворот у самой стены города и в 1407 г. заложила в нем церковь Вознесения, в которой, еще только застроенной, и была погребена. Храм этот сооружался более 60 лет. Совершала его и вел. княгиня Софья Витовтовна и довела стены и своды только по кольцо, где верху быти, но верху не сведе. Постройка с горем пополам была окончена уже в 1467 г. вел. княгинею Марьею, вдовою Василия Темного. Существующей доныне храм Вознесения, по свидетельству Арсения, архиеп. Елассонского, построен при царе Федоре Ивановиче.

Таким же образом строилась и церковь Успения в Симоновом монастыре. Она была освящена 1 октября 1404 г., по первом основании ее в 26 лето.

Все это служит достаточным свидетельством, какие затруднения в средствах переживал город в это бедственное столетие.

В 1411 г. Ростовский епископ Григорий построил в Дорогомилове на своем дворе каменную церковь Блоговещения.

В 1450 г. Владимир Ховрин заложил на своем дворе церковь каменную Воздвижения, на месте первые церкви, каменной же, что распалась в пожар 1445 г.

В тот же год митрополит Иона заложил на своем дворе палату каменную, а в ней потом, как упомянуто, устроил домовую церковь Положения Ризы Пресв. Богородицы.

В 1458 г. построена в Кремле на Симоновском подворье церковь Введения с палатою.

В 1459 г. пристроен небольшой предел у южных врат Успенского собора во имя Похвалы Богородицы.

В 1460 г. построена на Троицком подворье в Кремле церковь Богоявления.

В 1461 г. построена в Кремле же у Боровицких ворот церковь Рождества Иоанна Предтечи.

В 1462 г. была поновлена стена городная от Свибловы стрельницы до Боровицких ворот каменем, предстательством Вас. Дмитр. Ермолина (Изв. А. Н. т. VIII, кн. 4, с. 77).

В духовной вел. князя Василия Темного 1462 г. упомянута каменная церковь Егорья на посаде (Георгиевский монастырь). По случаю пожара в 1472 г. упомянута церковь Богоявление каменное, чудное, как его именовали (Богоявленский монастырь).

Вот все каменные постройки в течение столетия, о которых упоминают летописцы.

Может быть, встретятся и еще свидетельства о таких постройках, но и они не послужат опровержением той истины, что город целое столетие не обладал достаточным богатством для своего устройства.

Однако и в это небогатое устройством города время в Москве стали процветать некоторые художества, в особенности иконописное и стенописное, насажденные еще при митрополите Феогносте и к началу XV ст. достигшие полного расцвета с именем Русского мастера Андрея Рублева и под руководством и учительством иконника гречина-философа Феофана.

В 1394–1395 году он с Симеоном Черным и учениками расписал церковь Рождества Богородицы у хором вел. княгини; в 1399 г. собор Архангельский; в 1405 была расписана Благовещенская церковь на Великокняжеском дворе, а в 1408 г. собор во Владимире мастерами Даниилом иконником и Андреем Рублевым.

Очень любопытно и то обстоятельство, что Новгород и Псков при своем богатстве и при постоянных сношениях с Немцами, не успели водворить у себя надобные художества и по нужде обращались все-таки в Москву. Псковский летописец рассказывает такой случай. В 1420 г. Псковичи наняли мастеров Федора и дружину его «побивати церковь Св. Троицы свинцом, и не обретоша Псковичи такова мастера во Пскове, ни в Новгороде, кому лити свинчатые доски. К Немцем посылали в Юрьев, погании не даша мастера. И приехал мастер из Москвы от Фотия митрополита и научил Федора мастера Св. Троицы, а сам потом отъехал на Москву, И тако побита бысть Св. Троица Августа во 2 день и даша мастером 44 руб.».

Мы упоминали, что в 1342 г. Московский же мастер Борис лил колокола для Новгорода.

В то время все такие художества и ремесла сосредоточивались у Божьего храма и главным образом во дворе митрополита под защитою тех льгот, какие были даны митрополиту от Ордынских царей. Известно, что все церковные люди, состоявшие в ведомстве митрополии, были освобождены от всяких даней и пошлин, а к церковным людям принадлежали и ремесленники, писцы, каменные здатели, древоделы и иные мастера, каковы ни буди, как упоминалось в царских ярлыках-грамотах.

Очень понятно, что при этих льготах под крыло митрополичьего ведомства собиралось все сколько-нибудь выдающееся достоинством своего мастерства, и таким образом митрополичий двор становился доброю школою для всякого художества и ремесла на церковную потребность.