Круги по воде. Записки провинциала

Далее, разложив мои стихи на столе, она стала указывать мне текстологические погрешности, сбои и нарушения правил речи. Оказывается, считая себя «поэтом», я не знал даже самых простых правил стихосложения, поэтических «азбучных» истин. И она начала рисовать передо мною ритмический рисунок на примере стихов Лермонтова, а потом продемонстрировала схему моих «стихов», ударный-безударный, ямб-хорей. Но потом вдруг, улыбнувшись, сказала:

– Тем не менее, поэзия здесь есть. Работайте. Если хотите, можете попробовать себя и в публицистике, напишите о том, что вас волнует, и приносите мне.

А потом Шевченко добавила, мол, есть у нас в городе такая молодёжная студия «Пилигрим», к ним бы вам походить, повариться с ними в одном котле…

Домой я вернулся в таком унылом виде, что моя молодая супруга испугалась. Наверное, на мне, действительно, была такая грустная физиономия, которую сейчас бы назвали «печалька». Я передал всё, что мне рассказала Ирина Леонидовна. Лена меня успокоила, мол, ритм и размер я тебя научу просчитывать, всё объясню, мы это учили, и, просмотрев за пару дней мои стихи, она обнаружила, что большая часть моих работ была написана именно с природным чувством ритма и размера. А по поводу образования мой тесть сказал: «Тебе нужно возвращаться в вечернюю школу».

Разбитый и низложенный, я не всё сделал, как сказала Ирина Леонидовна. Я не пошёл к «пилигримам», я пошёл в юношескую библиотеку и записался в читальный зал, где помимо городских литературных изданий, я постоянно брал литературоведческий словарь, читал статьи, упорно конспектировал их и учился сам просчитывать ритм. А мой тесть пошёл в вечернюю школу, которая на тот момент осталась одна на весь город, как раз рядом с Машиностроительным заводом, где он работал, и там, в архиве, где хранились документы всех закрытых сменных школ, нашли моё личное дело. Меня восстановили, и с первого сентября я пошёл в 12-й класс, и само собой, главный упор в учёбе я делал на русскую и украинскую литературу.

И только через полгода после моего похода к Шевченко, наконец-то, прорезались новые стихи, написанные мной по правилам стихосложения и просчитанные уже самостоятельно, к тому же некоторые свои старые стихи я привёл в ритмическую норму. И вновь появилось желание пойти в литературное объединение и принять крещение огнём и мечом уст наших литераторов. Но в это время Лена была беременна, свободного времени было мало – мы готовились стать родителями…

Весной 1999 года я, гуляя уже со своей трёхмесячной дочкой Настенькой, подошёл к киоску «Союзпечать» и спросил газету «Время». На первой полосе, сразу под заголовком было моё стихотворение «Опять Балканы». После нашего венчания и рождения Настеньки – это был третий по значимости день в моей судьбе. Моя первая публикация! Апрельский день стал для меня ещё более солнечным, более весенним. За меня рады были все: и жена, и мои родители, и особенно мой тесть, ведь именно он отнёс моё стихотворение в редакцию, которая была от нас через дом (ещё ближе, чем «Вечёрка»). Боль югославской трагедии была моей болью. Мне было стыдно за славянские народы, которые трусливо промолчали в тряпочку, когда НАТОвские ястребы стирали с лица многострадальной земли сербские города и монастыри. Стихотворение заканчивалось строками: «А мы – славяне равнодушно глядим, как братьев льётся кровь». Итак, это был первый шаг.

Через три месяца произошло ещё одно удивительное событие. В то время я работал на енакиевской шахте им. Карла Маркса, и рабочий автобус вёз нас домой не через Центр, а по кругу в обратном направлении – через Северную проходную, Пятый квартал, Бессарабку и Комсомолец, и эта дорога была настолько изматывающей, что я предпочитал ездить вместе с рабочими из Пантелеймоновки. Я вставал на остановке «Рембыттехника» и шёл пару километров домой пешком, по тенистой нечётной стороне проспекта Победы. И пусть я добирался всего на десять минут раньше, чем горловским автобусом, но зато чувствовал себя бодрее: в ЛАЗ-КамАЗе меня часто то укачивало, то раструшивало, и я себя чувствовал, то разбитым, то размочаленным, как отсыревшая вафля.

И вот 16 июля 1999 года, идя через площадь Победы, в тени каштанов возле магазина «Горловчанка» я увидел женщину лет за пятьдесят с короткой седоватой стрижкой, она стояла в светлых одеждах со стопочкой беленьких книжек в руках, а на её груди красовался приколотый булавкой плакатик: «Книгу продаёт автор». Я подошёл поближе, прочитал имя на обложке «Тамара Гончарова» и задал идиотский вопрос: «Так это вы?», а она ответила: «Да, это я». Конечно же, фамилия Гончаровых в Горловке была на слуху. Как человек, интересующийся литературой родного края, я не мог не знать этого имени. Я поинтересовался ценой. Денег с собой не было, а до дома оставалось всего 200 метров. Я сходил домой, взял деньги и вернулся. Тамара Ивановна подписала мне книжку, мы с ней разговорились о книгоиздании, она мне показала свежую публикацию в журнале «Донбасс», и новый альманах «Восхождение», такого номера в библиотеке ещё не было. Беседа получилась настолько увлекательной, что когда к нам подошла подруга Тамары Ивановны – поэт Антонина Никифорова (это имя я узнал позднее), Гончарова не смогла оторваться от разговора со мной, и Антонина Петровна, обидевшись, ушла. А я напоследок успел вставить, что и сам пишу, и это, как мне показалось, заинтересовало Тамару Ивановну, на том и разошлись. После этой встречи я пришёл домой и книжку прочитал за пару часов. На следующий день я её начал перечитывать более вдумчиво. Поэзия Гончаровой меня очень вдохновила, на какой-то период книжка Тамары Ивановны стала моей настольной, наряду с томиком стихов Николая Заболоцкого, которым я в то время очень увлекался. Поэтому, когда мы вновь встретились через неделю под густым каштаном на Площади, я ей выразил своё восхищение, мы вновь разговорились, и я пожаловался, как мало литературы в библиотеке, и она мне предложила воспользоваться её личной библиотекой. И вот в назначенный день я пришёл к Тамаре Ивановне в её квартирку на ул. Нестерова. На стенах были фотографии и рисунки, большой масляный холст с портретом Владимира Высоцкого, а на полках книги и тетради. Она мне дала несколько коллективных сборников горловских авторов и свою первую книжку, которая у неё осталась в единственном экземпляре, а также она мне подарила книжку «Шуточки» своего супруга Егора Гончарова. Сборники я прочитал довольно быстро, а её первую книжку отксерокопировал и сделал себе дубликат. Некоторые стихотворения из этого сборника «Снега нежные слова» я до сих пор помню наизусть и часто их цитирую в беседах.

Общаясь с Тамарой Ивановной, я с удивлением узнал, что в городе два литобъединения: «Забой» и «Кочегарка» им. Павла Беспощадного, это два осколка единой когда-то организации. «Забой», как поведала она, более демократичная организация, где всё решает коллектив. В ЛитО «Кочегарка» всё работало на имя одного человека. Мой первый вопрос был: «А Икрин, Полякова и Груздева, в каком?». Оказалось-таки – в «Забое» (а «Пилигримы» – это было дочернее молодёжное отделение). Тамара Гончарова пыталась меня привести в литобъединение как можно скорее, но я, как обычно, долго готовился морально. К тому же, в период предвыборной президентской гонки я подрядился после работы разносить социалистическую газету по домам. И только когда закончилась предвыборная кампания, я созрел.

Вернее, мы созрели.

Дело в том, что мой тесть Александр Викторович, весьма впечатлительная натура, и при этом увлекающаяся всем новым. Начитавшись моих произведений, он загорелся и решил, что способен и сам поупражняться в стихосложении. Он около года писал поэму о гибели Александра Меня и надеялся её кому-нибудь продемонстрировать. Сюжет у поэмы был, но в строках не было ни грамма поэзии – это была публицистика в столбик. А кто я был тогда такой, чтобы сказать, что это всё неудобоваримо и никуда не годится?

И вот 4 декабря мы пришли в здание бывшего ШСУ на ул. М. Тореза в литературный «Забой». В зале уже сидело множество людей, и тут я увидел Тамару Ивановну, рядом с ней было свободное место, и я пристроился у неё под крылышком. Тесть же сел на противоположной стороне, где было свободное место.

Руководитель ЛитО Пётр Навроцкий, мужчина старше средних лет с крупными чертами лица, с заметным центральноукраинским акцентом (с особым произношением мягких шипящих) поинтересовался кто мы, с чем пожаловали. Тесть решил, что в этот день читать буду я, а он понаблюдает за процессом. Меня записали в очередь. В этот день на суд принесли свои произведения три автора: Наталья Бугир, которую я уже встречал на городских мероприятиях (на тот момент она была ответственным секретарём «Забоя»), я и ещё один парень моего возраста, имя которого я не запомнил. Первая читала Наталья, отзывы были хорошие, но было несколько замечаний, которые Наталья приняла с благодарностью, а потом слово дали мне. Я прочитал свои стихи, обсуждение прошло бурно, но в принципе, мнение было такое, что в этом что-то есть, но нужно с текстами поработать, что-то поменять, при этом Антонина Никифорова мне сразу же сходу предложила изменить расстановку слов в строке, чтобы избежать двусмысленного сдвига. Тамара Ивановна тоже посоветовала подумать над некоторыми нюансами. Но вот мой кумир, мой литературный идол Андрей Икрин вынес свой презрительный вердикт: «Стихи „так себе“, под Фета или Тютчева». А Пётр Навроцкий сказал: «Стихи неплохие, но тебе нужно ходить на занятия, смотреть, слушать, делать выводы». Третьего парня разделали под орех. Я не помню, чтобы в тексте было что-то такое страшно-безграмотное, я бы не сказал, что он был намного слабее меня, но приговор был не самый обнадёживающий. Даже Виктор Самойленко – прозаик, поднялся и сказал, мол, из троих сегодня читавших, вам нужно больше всего работать над словом. Больше я этого парня не видел.

В следующую субботу мы с Александром Викторовичем вновь пришли в «Забой». В этот раз я опять принёс пять стихотворений, среди них два были написанные давно, ещё в «дошевченковский» период, в том числе и «Слишком поздно», и три стихотворения посвежее. Когда я окончил читать, заместитель председателя по поэзии (зампопо) Александр Савенков, просмотрев мои тексты, вдруг сказал:

– Друзья, поздравляю, нашего полку прибыло!

И Андрей Икрин вдруг подпрыгнул на месте, перечитав мои произведения с листка, его мои строки в этот раз зацепили. А Пётр Алексеевич Навроцкий все эти стихи забрал к себе в ветхую, но такую желанную папку для публикаций…

Ещё впереди был первый крах в виде ушата ядрёной критики (увидев такое моё «унижение», мой тесть больше ни разу не переступил порог ЛитО), ещё впереди были полтора года страха молчания и отсутствия публикаций, а также первое разочарование в литературном братстве. Но именно тогда, 11 декабря 1999 года, я почувствовал, что у меня появилась ещё одна семья по имени «Забой».

ТАЛАНТ – 2002 (21.03.2002)

Однажды, в конце 2001 года, мне в руки попалась предвыборная политическая газета ДемСоюза Украины, которую раздавали на площади Победы молодые люди. Я бы отошёл в сторонку и выкинул её в урну, чтоб не нести мусор домой, но на глаза попалась заметка «Молодёжный поэтический конкурс – „Талант – 2002“». Я был свободен в этот момент, и с этой газетой пошёл во Дворец Детско-юношеского творчества к Наталье Бугир.

Я – начинающий автор, который всего 2 года назад впервые переступил порог городского литобъединения «Забой», весьма заурядный, и не вполне удачливый. Мой приход в ЛитО и первые порции отборной критики вызвали в моей душе затяжной творческий сплин. К тому же, 2000 год для литобъединения был вообще провальным в плане публикаций, и жертвой этого провала был и я. Коллективная подборка вышла за весь год всего одна (да и то, я в неё не попал), альманах «Восхождение», который вышел из типографии в феврале, был сформирован в ноябре месяце 1999 г. и я на него опоздал буквально на неделю. Поэтому неудивительно, увидев в условиях конкурса, что планируется выход коллективного сборника, я загорелся мыслью – поучаствовать. Ради лишней публикации я был готов на многое. Но так как я в душе – не единоличник, решил, что участие должно быть массовым, а потому и пошёл, не раздумывая, во Дворец ДЮТ.

Почему именно к Наталье Бугир? Потому что Наталья Сергеевна уже не первый год окармливала молодых литераторов при ДДЮТ, она была им не только наставником, но и другом. Поэтому, несмотря на разницу в возрасте, она без обиняков попросила и меня обращаться к ней на Ты, всегда привечала в своём кабинете и, что, наверное, самое важное – давала почитать книги с её поэтической полки, которая была у неё в аудитории во Дворце. Она быстро запанибратски вошла в мой круг общения, наряду с Александром Савенковым, Тамарой Гончаровой и Андреем Икриным. Поэтическая молодёжная студия «Лира» на тот момент гремела на всю область, поэтому, нимало не сомневаясь, я пошёл именно к Н. Бугир с предложением отправить работы «лировских» ребят на конкурс, чтобы не упускать такую возможность. И Наталья Сергеевна не подвела.

Март 2002 года. Я, выкроив минуту в свой выходной день, иду в офис партии ДемПУ (которая входит в блок ДемСоюз), который располагается по ул. Академика Павлова. На улице умеренная весенняя погода, ещё не солнечно, ещё за углами прячется скукожившийся снег, но воздух по-настоящему весенний, я иду в хорошем настроении, и прилетевшие скворцы, расправляя свои крылья и топорща оперение, солидарны со мною. Я нахожу нужное мне здание морковно-горчичного цвета, поднимаюсь в офис на второй этаж и пытаюсь узнать судьбу наших конкурсных работ. Меня встречают, как родного. Дело в том, что именно сегодня привезли часть тиража сборника «Талант-2002», изданного в донецком издательстве «Лебедь», мне показывают пахнущую свежей офсетной печатью книжку, выдают список соавторов, и я нахожу рядом со своей фамилией ещё несколько знакомых имён горловских авторов. Во-первых, там значатся Максим Ангелин, Людмила Оксень, Светлана Петрикова, Алла Малахова и Наталья Дьячок, это все те, с кем я знаком лично, а во-вторых, ещё с десяток имён горловчан, знакомых по публикациям в четвёртом выпуске альманаха «Восхождение» и в городской прессе. Единственное, что мне не нравится в этой книжке, это то, что тексты выстроены не по левому краю, а по центру, ёлочкой, что делает сборник каким-то фривольным, что ли…

И вот женщина, руководитель пресс-службы, просит проконсультировать, где в ближайшие дни можно провести презентацию этого сборника. И я, конечно же, предлагаю Дворец детско-юношеского творчества, где в клубе-музее украинской культуры «Светлица» никогда не откажут. И сотрудники аппарата при мне звонят во Дворец, вызывают к телефону Людмилу Ильиничну Светлицу и договариваются с ней на 21 марта. С Людмилой Ильиничной Светлицей я познакомился три месяца назад, когда в угловом зале Дворца (аудитория 333) проходила презентация пятого номера альманаха «Восхождение». Познакомились весьма своеобразно. Она, согласно сценарию, пригласила меня на сцену, а я, приехавший на мероприятие с работы с чёрными от угля глазами и не в самом нарядном свитере, от неожиданного приглашения отказался выходить читать стихи (непонятно, а чего я ожидал от презентации?). Но, именно после этого демарша Людмила Ильинична меня запомнила.

И вот работники пресс-центра мне дают «партийное» задание оповестить и собрать соавторов сборника для презентации.

В те некоммуникабельные времена, к кому я пошёл в первую очередь? Конечно же, к Наталье Бугир, ведь это её птенцы сделали погоду в этой книжке, а самое главное – победителем стал Максим Ангелин – 1 место (знай наших!). Но вдруг выясняется, что Наталья Сергеевна уволилась из дворца, по словам наших соратников, из-за нового эксцентричного мужа, который не только заставил её уволиться, но и запретил ей общаться с литературной братией, которая атаковала её своими проблемами и просьбами целыми сутками напролёт. И поэтому я по старой привычке иду к Наталье Сергеевне домой. Дверь открывает она, но за её плечом сразу возникает поджарый мужичонка, свирепо смотрящий на мою перепуганную физиономию. Я пытаюсь объяснить причину моего появления, но Наталья на повышенных тонах заявляет: «Всё, я этим больше не занимаюсь!» И под мой недоумевающий вопрос: «А как же Ангелин, как же Оксень?», передо мною захлопывают дверь. И я ухожу под холодный мартовский дождь, не понимая, что теперь делать…

21 марта (очень символичный день, хотя о Всемирном Дне Поэзии мы к тому времени ещё не знали) я иду в ДДЮТ, ожидая провала. Но, чу! В клубе-музее уже пасутся несколько молодых ребят и девчат (то ли Наталья Сергеевна всё-таки нашла способ оповестить их, то ли этим занималась Людмила Ильинична – не знаю). Также в зале сидят зубры литературной Горловки – руководитель ЛитО «Забой» Михаил Цалко и руководитель ЛитО «Кочегарка» им. П. Беспощадного Николай Чайковский, а рядом «патриарх» литдвижения Егор Гончаров, и уже бывший «зампопо» (зампредседателя по поэзии) «Забоя» Александр Савенков, которого при Цалко на этом посту сменил Андрей Икрин.

Я, после вопиющего унизительного общения с Михаилом Леонидовичем Цалко, держусь от него на разумном расстоянии во всех смыслах этого слова.

Это особая история. Когда-то я по протекции Тамары Гончаровой, ещё до моего прихода в ЛитО, несколько раз ходил к нему в редакцию газеты «Кочегарка» со стихами, и он, как редактор отдела, обещал даже что-то опубликовать. Поэтому, когда я пришёл в «Забой», у меня было уже два «своих» человека. На обсуждениях моих стихов Михаил Цалко давал дельные советы, и в принципе, был весьма лоялен и учтив. Пока однажды я не пришёл к нему вновь в редакцию с просьбой пристроить мои стихи в «Кочегарку». Его отповедь меня не просто подкосила, она меня поставила в тупик. Он в грубой форме посоветовал отставить свои занятия литературой и найти себе другое более подходящее дело. Мол, ХОТЕТЬ быть писателем и БЫТЬ писателем – это разные вещи. Я пришёл к старшему брату и соратнику, а ушёл, словно нашкодивший ученик от директора, после моральных резонёрских нотаций. Само собой, после такого «разгона» общаться с Цалко мне было невыносимо. Поэтому, когда после смерти Петра Навроцкого в «Забое» прошли выборы и безоговорочно победил Михаил Леонидович, я особой радости не испытал, вернее, я был шокирован, что победил не Николай Новиков, и даже из-за этого реже стал ходить в ЛитО.

С Николаем Васильевичем Чайковским, сидящим рядышком с Михаилом Леонидовичем, как с представителем конкурирующей группировки, я никогда до сей поры не общался, знаю только, что он долгое время просидел в творческом затворе и в литературные круги вернулся не так давно (наш городской «король поэтов» Евгений Легостаев, играя в демократию, в лучших традициях Ивана Грозного, посадил его княжить в ЛитО, но по существу, Чайковский был просто зиц-председателем). Егор Гончаров, супруг Тамары Ивановны, живущий отдельно от неё в жилмассиве «Восточный», мне внушает безосновательный страх (особенно его альтер-эго «критик Иван Речицын»), а так как Александр Савенков сидит плотно с ними вместе, я держу дистанцию.

Но вот в зал заходит моя «старая» знакомая Наталья Кузема (которая к этому времени уже успела сменить свою эксклюзивную фамилию на фамилию мужа Дьячок) со своим молодым супругом Мишей, и я, обрадовавшись знакомым лицам, подсаживаюсь к ним. С Наташей я познакомился случайно, сестра моей жены проживала с ней в институтском общежитии в одном блоке для преподавателей ИНЯЗА. Когда золовка мне сказала, мол, моя соседка пишет стихи и назвала мне фамилию, я очень обрадовался, ведь буквально за пару месяцев до этого Наталья Бугир давала мне ознакомиться с поэтическим сборником студентов иняза, и там я читал стихи Куземы, поэтому я напросился на знакомство. Так что с Натальей на этот момент мы, можно сказать, уже являемся давешними друзьями-соратниками.

Хочешь-не хочешь, но зал полупустым уже не назовёшь, и презентация вот-вот начнётся. Хотя, Максима Ангелина в зале нет (как позже выяснится, он был в этот день на таком же мероприятии в Донецке, где ему вручали призы). Мы сидим в зале клуба-музея, который с одной стороны оформлен в театральном стиле: украшенный плакатами и макетами сценических декораций Горловского театра «Юность», а с другой стороны этнографической экспозицией, здесь есть что посмотреть, чему поразиться.

Но вот начинается презентация. И Людмила Ильинична представляет эту книжку, с бело-синей обложкой, оглашает некоторые цифры конкурса, например, сколько горловчан попали на страницы, сколько разделов, и возрастные категории, затем зачитывает некоторые понравившиеся строки. А потом небольшая капля дёгтя: в книге, говорит Людмила Ильинична, обнаружен вопиющий факт плагиата, одна из девочек, в стихотворении Якова Полонского «Затворница», заменив слово «девушка» на слово «мама», выдала его за своё. Конечно же, это камень в огород организаторов конкурса, которые не подумали о том, что жюри должно состоять из специалистов, но и издательство ООО «Лебедь», пуская в ход рукопись, могло бы ознакомиться с материалом. И следом слово переходит к соавторам. Выступают девочки из «Лиры», из которых ярко выделяется Люся Оксень, затем приглашается Евгений Маслюченко, молодой парень, который, как оказывается, работает на моей шахте им. К. А. Румянцева механиком АБК. Затем выходит Наталья Дьячок, а потом дебютирую, наконец-то, я. Людмила Ильинична, приглашая меня, предупреждает, мол, Иван Нечипорук обычно не желает выходить, но в такой уютной, и к тому же, не очень многолюдной аудитории, я не «выделываюсь», и, несмотря на дрожь в коленях, читаю своё стихотворение, вошедшее в эту книгу, успев от страха ляпнуть языком, что шахта Румянцева богата на таланты, дескать, помимо Евгения и меня, у нас ещё Андрей Икрин работает.

Затем берут слово поочерёдно Савенков, Гончаров, Чайковский. Последним из мэтров выступает Цалко, который заостряет внимание на том, что бо?льшая часть горловских авторов из этого сборника являются также соавторами альманаха «Восхождение», увидевшего свет в декабре прошлого года, в котором целый раздел был отведён воспитанникам «Лиры». «А публикации в двух таких литературных проектах, – говорит Михаил Леонидович, – это уже неплохой творческий багаж». Затем слово предоставляется партийцам из ДемСоюза, которое вполне скромно сдобрено агитацией, а после этого нам вручают благодарственные листы за подписью руководителя ДПУ Владимира Горбулина и раздают авторские экземпляры. Мероприятие заканчивается, я подхожу к стопке неразобранных книг и интересуюсь, можно ли взять ещё помимо авторского, и дамы благосклонно кивают, бери, мол. Хватаю ещё 4 экземпляра, а потом, предлагаю Наталье Дьячок подойти взять ещё пару книжек, но Наталья поручает это Мише, что он и делает. Я уже мысленно поделил свои сборники: родителям, своим преподавателям в вечернюю школу (с которыми я поддерживаю тёплые отношения) и т. п.

Я ухожу с Наташей и Мишей, успевая предложить новому знакомому Евгению Маслюченко, мол, приходи к нам в ЛитО, и мы покидаем дворец.

Увы, я не пояснил Евгению, какое именно ЛитО я имею в виду. И он, после моего ухода, подошёл к Михаилу Цалко спросить, куда нужно приходить, а Михаил Леонидович, занятый разговором, не удосужился ответить, чем и воспользовался Николай Чайковский, назвав ему Дом учителя. Так наши пути с Евгением в этот вечер и разошлись. Будучи приличным человеком, он, придя первый раз к «беспощадновцам», так и остался у них, не захотев быть перебежчиком. И, к слову, Евгений Легостаев, по рассказу самого Маслюченко, лично поблагодарил Чайковского за то, что он привёл такого автора.

А данный проект «Талант-2002» – стал моим первым выходом за пределы городского литературного поля. Этот опыт показал, что развиваться можно и самостоятельно, не ожидая милости от руководства своего литературного клана.

ПРЕМИЯ ИМ. Н. РЫБАЛКО (14.02.2004)

Осенью 2003 года я в очередном выпуске газеты «Вечерняя Горловка» прочитал объявление о приёме работ на областной конкурс имени Николая Рыбалко. Были указаны условия, адрес и сроки приёма работ. Правда Андрей Икрин рекомендовал сильно не распространяться об этом конкурсе (не думая о том, что тираж газеты на тот момент был 20 000), я не стал его слушать, поделившись этой информацией с творческой молодёжью – Женей Янченко, Алей Герасимович и другими.

Я помню, что мне было лень отпечатывать работы на пишущей машинке, к которой я на тот момент охладел (так как у меня разболтались 2 литеры, и после каждого использования букв «П» и «С» мне приходилось вручную прижимать их, чтобы они становились на свои места), и я просто взял уже давно отпечатанные стихи, вырезал их, наклеил на листы А4 формата и сделал ксерокопии, чтобы всё выглядело однородно. Мимоходом, гуляя по городу с дочкой, я зашёл на почту и отправил конверт со стихами заказным письмом. А потом я об этом благополучно забыл на полгода.

Вечером 10 февраля 2004 года я возвращаюсь с работы, где провёл половину дня, оформляя свой первый отпуск на шахте им. А. Ф. Засядько, и мне с порога моя супруга Елена сообщает: «Приходили сегодня из Партии регионов, просили передать тебе, что ты стал лауреатом премии имени Рыбалко». У меня, как у крыловской вороны – от радости в зобу дыханье спёрло. Оказывается, финансирует этот областной конкурс Партия Регионов, и оповещать лауреатов в мире, где мобильные телефоны ещё только входят в повседневную жизнь, приходится работникам «партаппарата». Лена говорит, что мне нужно подойти в отделение партии и найти Владимира Маяковского (какое совпадение) и он всё расскажет, что, где и когда.

От волнения еле дожив до утра, в первый день законного отпуска я прихожу в городское отделение Партии регионов, которое располагается на проспекте Ленина в помещении бывшей Ленинской библиотеки. Захожу в холл и интересуюсь у мужчины, сидящего за столом по центру, где бы мне найти Владимира Маяковского, и тут же из небольшого кабинетика со стеклянными перегородками появляется седоватый мужчина и приглашает к себе в этот закуток. Пресс-секретарь Горловского отделения ПР – Владимир Маяковский оказывается Николаевичем, и это не единственное отличие от великого трибуна. Наш горловский Маяковский оказывается маленьким и щупленьким человечком около 50 лет. Словоохотливый и торопливый, он за 15 минут выплёскивает на меня такой ушат информации, что мне тяжело всё сразу переварить, большая часть информации совершенно ненужная. Но, как оказывается, среди лауреатов сразу трое горловчан. И помимо меня, победителями стали Елена Мищенко и Евгений Легостаев (так что политика Икрина в плане конфиденциальности потерпела крах, и массовое участие горловчан стало тому подтверждением). Награждение пройдёт в торжественной обстановке в Донецком отделении Национального союза писателей Украины, по адресу: бульвар Пушкина – 30а. Начало 14 февраля в 12.00.

Так как я уже в отпуске, то я вполне благополучно собираюсь на мероприятие, не беспокоясь о переносах выходных. Я предлагаю своим близким составить мне компанию, но у жены не получается, зато со мной решается поехать моя сестра Аня в качестве группы поддержки, и мы договариваемся, что она приезжает утром и мы едем в Донецк на автобусе.

Днём 13 февраля начинается безумный снегопад, город утопает в снегу, но под вечер температура поднимается до +2 градусов, и я думаю, слава Богу, дорога к утру оттает. Но не тут-то было. Утром приезжает Аня, мы выходим на улицу и идём по ул. Кирова по глубокой полужидкой снежной каше. Город завален влажным снегом, но ни дворников, ни техники на улицах нет. Снегоборьбой даже не пахнет. На автовокзале собралась приличная толпа людей и ни одного автобуса. Оказывается, на трассе заторы, пробки и автобусы все где-то застряли. Но всё-таки минут через 20 появляется жёлтая «ГАЗелька», высаживает пассажиров в стороне, но многие из жаждущих уехать бросаются к месту высадки, не дожидаясь, пока автобус подъедет на платформу, среди жаждущих – я один из первых. С перепугу я занимаю три сиденья, и одно место мы уступаем мужчине с ребёнком на руках, у которого шансов занять место в такой ситуации не было. Мы с Аней облегчённо вздыхаем. Когда мы трогаемся, из-за угла появляется ещё одна «ГАЗелька», значит, транспорт прорывается потихоньку.

Я еду, любуясь заснеженным пейзажем за окном, но недолго – под Пантелеймоновкой мы попадаем в пробку: за Беевой могилой застряли фуры и ни туда, ни сюда. Машины по снежной каше едут очень медленно, объезжая виновников затора. Через полчаса мы делаем рывок и проезжаем это место, но через несколько километров за Красным Партизаном большой затяжной подъём и ещё больший затор. Я уже не нахожу себе места, и молюсь, и ругаюсь мысленно, я весь на нервах, но тем не менее в 11:20 мы въезжаем в Донецк, я внутренне радуюсь такому положению дел, но слишком рано. В городе движение затруднено всё той же злополучной снежной кашей под колёсами, и мы едем, пробуксовывая, невыносимо медленно, я в отчаянии. Когда мы подъезжаем к Крытому рынку – время 12 часов. Но я, плохо ориентируясь в центре Донецка, увожу нас не в ту сторону, и, сделав крюк по Театральному проспекту, мы выходим к Театру оперы и балета, а там бульвар Пушкина, и наконец-то – Союз писателей. Мы заходим в прихожую НСПУ, из правого крыла к нам тут же выходит симпатичная девушка с выразительными тёмными глазами, с короткой стрижкой, она представляется Екатериной Щуровой, тележурналистом телеканала К61, и спрашивает наши имена, я называюсь, и она меня успокаивает:

– Отдышитесь, пока идёт вступительная часть, у вас есть время прийти в себя.

Мы с Аней раздеваемся, и аккуратно, на цыпочках заходим в актовый зал и занимаем места рядом с Еленой Мищенко, которая, не пойми как, успела на награждение с королевской точностью, она тоже с «группой поддержки» в виде мужа. В зале я также вижу Владимира Маяковского, который сидит с группой партийных работников.

В президиуме сидят, как выясняется, руководитель Донецкой писательской организации Станислав Жуковский, ответственный секретарь организации Иван Билый, редактор журнала «Донбасс» Виктор Логачёв и другие литераторы. Сегодняшнее мероприятие проходит в день рождения поэта, сегодня ему исполнилось бы 82 года. На сцене выступают люди, знавшие Николая Рыбалко. Первый, кого мы выслушиваем – Геннадий Щуров, как я догадываюсь, папа Екатерины. Он рассказывает о рабочих взаимоотношениях с Николаем Рыбалко, в которых он выступал как редактор, а Николай Александрович – как автор, что звучит сухо и казённо, что ли. Значительно человечнее звучат воспоминания Владимира Пеунова. Но гораздо больше мне нравится выступление хрупкой маленькой женщины Елены Лаврентьевой, которая очень тепло рассказывает о знакомстве с поэтом, который, несмотря на то, что был слепой, не был беспомощным, он был крепким самостоятельным волевым человеком, хорошим собеседником, хорошим поэтом.

И вот начинается награждение лауреатов. Станислав Витальевич Жуковский, на правах хозяина этого зала, озвучивает цифры конкурса, количество представленных работ, и т. д. Первыми награждают самых юных авторов. В зале из трёх лауреатов присутствует только двое: дончанка Лада Сухолуцкая и Лёша Корниенко из Дзержинска. Затем лирическое отступление в виде небольшого документального фильма о Николае Рыбалко, после чего переходят к средней группе и объявляют:

– 1 место – Иван Нечипорук, Горловка.