Это она, конечно, преувеличивает, прав погибших мы храним в семейном склепе.
– Оставь это, Марианна! Ты и так запятнала честь семьи…
– Я? – не выдержала, каюсь, хоть этот бессмысленный диалог и был уже сотым. – Каким образом? Прекратила убой невинных душ?
– Спрячь клыки! Невинных душ? Да был бы жив мой супруг, великий Аристарх, я бы тогда…
Дальше слушать не стала. Если родственница села на любимого конька, воспевая дифирамбы собственному убийце, ничего толкового я не услышу. Пулей вылетела из квартиры и чуть не забыла запереть дверь. Даже куртку не взяла. Надеюсь, не замерзну в одной толстовке, все же еще только апрель. А мы, вопреки слухам, холод не любим наравне с людьми. Это оборотни, вот те своей мохнатостью от любого мороза защищены. Я на севере насмотрелась!
Глава 2
Возле изолятора парковаться было нельзя, поэтому целый квартал пришлось преодолеть пешком. Ветер не гостеприимно задувал под капюшон, наведя беспорядок и в без того спутанной шевелюре. Чуть вьющиеся волосы до плеч сейчас наверняка походили на мечту взбесившегося парикмахера. Ну и пусть, не на свидание иду! Вернее, на свидание, но совсем не такое, как хотелось бы.
Грузный вампир с усами и бровями, не уступающими по лохматости моей прическе, посмотрел на меня в окошко КПП со странным пониманием и жалостью.
– Девушка, вы уверены, что хотите его видеть? Вас обыщут при входе!
– И что? – не уловила намека.
– Убить его не получится, – подумал и добавил. – Не положено!
Ах, не положено тебе?!
– Меня зовут Марина Дубровская, и последнее, что я хочу сделать со своим братом – это убить! – процедила сквозь зубы, молча попрощавшись с надеждами на то, что в городе как можно дольше не узнают о моем возвращении.
Теперь дежурный смотрел иначе, но ожидаемо. Ненависть и презрение – то, что преследовало меня в первые годы так называемого бегства в страшных кошмарах.
– Явилась-таки, – оскалившись и выпятив довольно внушительные клыки, мужчина подался вперед, будто надеясь схватить мерзкую меня через пуленепробиваемое стекло. – Как хорошо жили без васссс! Давно пора гнать из Старовельска всю семейку, а не только твою продажную душонку!
– Аккуратнее в выражениях! – ответила не менее «ласковым» оскалом. – Как вы изволили выразиться, гнать нашу замечательную семью не за что.
– Твой зверек убил пятерых женщин! И ты говоришь – не за что?!
– Это еще не доказано! Суда не было! А пока, по Международной вампирской конвенции, он невиновен!
– Все вы невиновны… Отродья…
– Эй, повторяю, попридержи язык за клыками! У меня удостоверение с собой, я – представитель прессы! Не хотите по-хорошему, давайте направлю официальную жалобу начальству, – выдержала многозначительную паузу. – Через Москву, разумеется. Я ведь это умею, забыли?
Нет, а чего он? Первый начал! Знаю, сознательно наступила на самую больную мозоль – мои «связи» в столице. И пусть эти самые связи составляет один конкретный Петька Смирнов, здесь-то раздули такие сплетни, что я чуть ли не в аппарате президента побывала и лично ему «поклеп возвела» на «честного порядочного и порой даже слишком великодушного» бывшего мэра.
В любом случае, слова возымели действие, и уже через пятнадцать минут недовольные конвойные вели меня вглубь изолятора. Сумку, конечно, отобрали на входе, как и телефон, и, судя по недобрым переглядываниям, могли случайно «потерять». Да и демон с ними, потом разберусь.
Комната два на два метра, где нам разрешили встретиться, вмещала только стол и два стула напротив. В таких заведениях по долгу службы я бывала нередко, и удивляться не стала, спокойно усевшись на твердую холодную деревяшку.
Ждать пришлось долго. Что они, из подземелья его выводят?
Наконец, тяжелая дверь загремела, и внутрь буквально ввалился мой невезучий братец.
– Венька, – я бросилась к парню, кое-как успев поймать начавшее заваливаться тело, на котором живого места не было. – Бедный мой, что с тобой сделали?!
Парень посмотрел на меня мутными голубыми глазами. Глазом, второй заплыл и не открывался. Ему понадобилось несколько секунд.
– Марина…
– Эй, не положено, – в помещение зашел конвойный. – Телесные контакты запрещены!
Я вскинула голову и зашипела так, что он отшатнулся. Клянусь, если бы он сделал хоть один шаг, разорвала бы прямо здесь, и плевать на последствия! Мгновение – и мы снова одни.
Усадив брата на стул, я упала на колени и разорвала себе запястье клыками.
– Пей!
– Да ты что, Марин, какой смысл?
– Пей, я сказала!
Вялое сопротивление закончилось, и он, поморщившись, прижался губами к моей ране. Я смотрела, как он делает несколько маленьких глотков. На его отвращение внимания не обращала, следя за тем, как медленно пропадают синяки и кровоподтеки. Внутри все еще бушевала такая ярость, что хватило бы сил разнести это проклятое место по кирпичику!
– Все, хватит, Марин. Мне лучше, правда, – брат мягко отвел руку и, наконец, обнял.
– Венькааа, – я сграбастала его худосочные плечи и сжала. – Я накажу этих уродов, клянусь! Все будет хорошо, родной!
– Да ладно…
– Не «ладно»!
– Это отец тебя сюда вытащил? Зачем, Марин? Тебе же здесь…
– Неважно! Сейчас разберемся с тем, куда ты вляпался, и свалим навсегда!
– Зря ты вернулась.
Я отстранилась и заглянула в большущие глазюки братца.
– Да ну? Неужели не скучал?
– Скучал, конечно.
– Вот и заткнись! И рассказывай.
Парень впервые улыбнулся.
– Ты уж определись: заткнуться или говорить.
Несмотря на то, что виделись мы последний раз очень давно, созванивались регулярно, и в видео-чатах, и по мобильному, поэтому о его жизни я знала практически все. Когда я уехала, ему было семь, он только собирался в первый класс. Бывало, мы и уроки с ним вместе делали. Когда поступил на программирование, я гордилась достижением чуть ли не сильнее, чем новоиспеченный студент. И, пусть людей в Старовельске до сих пор негласно считались существами второго сорта, мальчишка научился не обращать внимания на порой предвзятое отношение. Да и с группой ему повезло: из тринадцати пятеро оказались той же расы. Правда, еще двое – оборотнями, эти совсем ненормальные и неуправляемые, но ничего, доучился…почти.
По существу он рассказать ничего не смог. Три недели назад в общагу ворвались четверо в камуфляже и балаклавах, скрутили и отвезли в центральный отдел полиции. Все произошло быстро, тот и пикнуть не успел, не говоря о звонке дяде или мне. Допрос велся почти сутки, с присущим некоторым сотрудникам органов пристрастием. В подробности он не вдавался, сама поняла по тому, как отводил глаза и подбирал слова, чтобы не расстраивать меня еще сильнее. Признание, правда, этим ублюдкам выбить так и не удалось.