Офицеры и джентльмены

– Мы во время не укладываемся, – покачал головой майор. – Сократим до пяти выстрелов на человека.

Время, однако, уходило вовсе не на стрельбу как таковую, а на построение, повтор правил поведения на огневом рубеже и на проверку оружия. Когда настала Гаева очередь, уже смеркалось. Гай с Эпторпом поодиночке поплелись на рубеж. Они стреляли в последней группе. Гай залег, не заряжая винтовки, прицелился – и обнаружил, что не видит мишени. Гай испугался. Опустил винтовку, всмотрелся обоими глазами. Вдалеке маячило белое пятно. Закрыл один глаз. Пятно потускнело, задрожало. Гай вскинул винтовку. Над мушкой зияла сплошная чернота.

Гай зарядил винтовку и один за другим выпустил пять положенных зарядов. После первого выстрела поднялся диск и закрыл яблочко.

– Отличная работа, Краучбек. Так держать!

После второго выстрела сигнал флажка сообщил, что Гай промазал. После третьего тоже.

– Эй, Краучбек, что происходит?

Четвертая пуля угодила в «молоко», пятая пролетела мимо мишени.

По телефону сообщили:

– Поправка относительно мишени номер два. Первый выстрел засчитан ошибочно. Наклейка слетела. Первый выстрел по второй мишени следует считать промахом.

Эпторп справился отлично.

Майор отвел Гая в сторону.

– Краучбек, это никуда не годится. Какая муха вас укусила?

– Не знаю, сэр. Видимость была скверная.

– Видимость для всех одинаковая. Тренируйтесь на прицельном станке. Всю группу позорите.

Потом началась тягомотина с подсчетом израсходованных боеприпасов и сбором гильз.

– Винтовки протереть. Сразу после прибытия и роспуска строя тщательно вычистить оружие.

А потом пошел снег. В автобус садились уже в полной темноте. Ехали невыносимо медленно.

– Знаешь, дядя, мне кажется, у твоего льва просто выдался неудачный день, – сострил Триммер. Оцепеневшая от холода аудитория никак не отреагировала.

После стрельбища даже интернат Кут-эль-Имара показался домом родным. Гай сел на горячую батарею – решил выждать, пока схлынет толпа на лестнице. Заодно заказал случившемуся поблизости официанту стаканчик рома. Постепенно кровь приходила в движение, руки и ноги оттаивали.

Майор выскочил как черт из табакерки.

– Краучбек, вы что, уже вычистили оружие?

– Нет, сэр, не вычистил. Не хотелось в толпе мешаться.

– Вы не дома, чтобы вам хотелось или не хотелось. Приказ был – вычистить оружие немедленно по роспуске строя. Ни слова о том, чтобы не мешаться в толпе или горячительное пить.

Майор тоже продрог до костей; у него тоже выдался скверный день. Вдобавок ему предстояло топать до дому целую милю; вдобавок он минуту назад вспомнил, что, когда явится, кухарки уже не будет и ему придется вести жену ужинать в гостиницу, как обещал.

– Краучбек, я вами крайне недоволен. Можете в упор не видеть мишени, но извольте держать винтовку в порядке для других, которые видят и не мажут, – выпалил майор. И вышел в снег, и забыл о разговоре, не прошагав и сотни ярдов.

Триммер все время торчал на лестнице.

– Что, дядя, шею тебе намылили, да?

– Допустим.

– Выходит, больше в любимчиках не числишься.

В помраченном Гаевом мозгу сверкнула искра – и воспламенила бикфордов шнур.

– Пошел к черту, – почти взвизгнул Гай.

– Тише, дядя, тише. Экий ты сегодня. Не влезай – убьет, честное слово.

Последовал удар.

– Ты, ублюдок, заткнись, пока я твою недоделанную черепушку не раскроил! Еще слово – и тебе мало не покажется.

Гай, конечно, преувеличивал – его телосложение не внушало страха, и хромота была тут ни при чем. Впрочем, неожиданная вспышка гнева всегда пугает, ибо обращается к первому опыту индивидуума, полученному в детстве, когда мозг еще не умел предвидеть – и принять меры. Вдобавок Гай, сам того не сознавая, покачивал своей довольно прочной тростью. Трибунал мог счесть этот жест угрозой жизни товарищу по оружию, а мог и не счесть. Триммер – счел.

– Да успокойся, говорю. Я же что? Я так, пошутил только.

Гнев нарастает по собственным законам – конечный его масштаб часто несоразмерен точке отсчета. Вот и Гай дошел до белого каления – состояния для него принципиально нового.

– Чтоб твоя гнилая душонка в аду корчилась! Я велел тебе заткнуться!

Гай замахнулся тростью и сделал шаг вперед. Теперь у трибунала не осталось бы сомнений в его намерениях. Триммер пустился бежать. В два прыжка он исчез за углом и после еще долго бормотал себе под нос: «Шуток не понимает. Сразу палкой. Псих, одно слово».

Гнев отпускал медленно, наконец процесс заземления завершился. Параллельно с гневом, только еще медленнее, улетучивалось самодовольство. Гай не скоро пришел в норму.

Наверно, думал он, в Кут-эль-Имаре семестра не проходило без подобной драмы. Червяки, доводимые долго и методично, в один прекрасный день превращались в питонов, и тогда маленькие задиры бежали со всех ног. Только, конечно, эти герои на час в роме не нуждались.

Неужели для этого заливался рожок над плацем в городке алебардщиков? Неужели об этом играл оркестр на ужине и этому внимали притихшие «Медные подковы»? А сэр Роджер Уэйбрук – неужели этого ждал он от Гая, неужели Гаев крестовый поход сведется к минутному триумфу над Триммером?

Оскверненною рукою опираясь на оскверненное свое оружие, Гай похромал к очереди за кипятком, и пристроился в хвост, и стал упиваться метафоричностью занятой позиции.

8

То был самый темный час перед рассветом.

Колено пришло в норму. С каждым днем оно болело все меньше; Гай, давно приноровившийся к хромоте, вдруг понял, что боль причиняет главным образом тугая повязка. Подстрекаемый отчасти и наличием пародии в лице Эпторпа, Гай задвинул подальше трость, снял повязку – и обнаружил, что прекрасно передвигается и без них. И встал в строй с тою же гордостью, что и назавтра после прибытия в городок алебардщиков.

Одновременно дошли до кондиции усы, которые Гай отращивал вот уже несколько недель. Еще вчера Гай с отвращением смотрел на этот пучок неопределенного цвета, а нынче обнаружил и шелковистость, и естественное разделение на пробор; с тою же внезапностью дитя научается плавать. Гай пошел в парикмахерскую, где усы подровняли, расчесали и завили щипцами. С кресла он встал совершенно преображенным. По выходе, на противоположной стороне улицы, заметил салон оптики; за стеклом покоилось великанское фарфоровое глазное яблоко в единственном числе, вывеска гласила: «Бесплатная проверка зрения. Подгон линз всех конфигураций в Вашем присутствии». Единичность парного органа, идиосинкразический выбор слова «линзы» вместо «очки», недавний шок от собственного лица в зеркале, мысль о бессчетных немецких уланах в бессчетных американских фильмах повлекли Гая к салону.

– Я подумываю, не купить ли монокль, – осторожно начал он.

– Рад служить, сэр. Позвольте осведомиться, для каких целей вам потребен монокль – для солидности или чтобы лучше видеть?

– Для стрельбы. У меня мишень перед глазами расплывается.