Сибирские светлые иные: сборник. «Чувства, Энрике и Тиль», «Василий и Анастасия: история любви и смерти», «Песнь Химауры и Осени»

«Почему ты не родилась в мое время?! Зачем Судьба изувечивает тебя чужим личным счастьем?! Вечно юная, но такая печальная»…

6

…То бескрайнее поле было похоже на гигантское одеяло, или на зеленое море с живыми волнами, что тянулись к Солнцу… Они колыхались на ветерке слабыми, ласковыми и ароматными волнами. В них были вплетены золотые одуванчики, своей мягкостью напоминавшие цыплят. Впрочем, еще дальше горизонт становился золотым от их бессчетного количества. Иногда в этом живом океане появлялись первые веселые жарки. Зелено – желтое море, с примесью огонечков… оно как бы говорило о Вечном, о двух Мирах… В таком поле было бы обалденно заниматься любовью, особенно в первый раз по обоюдному согласию, когда только – только начинает расцветать юность в членах…

Энрике на самом деле очень часто бродил по этой Вселенной, с наслаждением из года в год вдыхая ароматы летних и весенних трав. Лично для него это место на протяжении пятидесяти лет было Священным… Просто потому, что сюда не долетали выбросы БРАЗА и ЛПК, основные поставщики питания для Химауры…

Здесь пели птицы в небесах, летали ласточки и иногда соколы… Гигантский организм отдавал от себя Добро в пространство, насыщая все и всех живительной энергией… Было видно – Химаура сюда правда не дошла, и потому эти места сохранились в первозданном виде, какими и были до строительства плотины. Отравив Природу, люди получили взамен Химауру от собственной корысти. Среди Иных ходила легенда, что на границах Химауры и Природы существуют священные Тропы, они идут по брошенным рельсам в лесах, и даже по свалкам за городом, по берегам Водохранилища, что ТОЛЬКО там возможно исполнение САМОГО заветного желания на Свете… Если очень чего – то пожелать, да не с корыстной целью, а искренно, встав у рельсов или на сами рельсы, покрывшиеся мхом и черноземом от времени, или просто лечь на эту святую землю и проникнуться Силой, то Вселенная откроет свои Врата и откликнется на Зов…

Энерик знал об их существовании, знал, что останки рельс и сами рельсы идут и по дну Братского Моря, но там по ним текут Ручьи Смерти, смешиваясь с ядом погибших деревьев… Ведь они до сих пор покоятся на дне Водохранилища, и никогда даже люди не очистят свое детище от почти истлевших стволов… Больше никогда и никому не проехать по утонувшим рельсам, не перезахоронить останки мертвых с размытых кладбищ… Только Небо останется неизменным с начала времен, но даже ему тошно от выбросов. Вот оно такое – чувство Жизни и Смерти на берегах Братского Моря… И даже дети в этом городе иногда рождаются с рассеченными ДНК, и не только! Есть и инвалиды с рождения, и многое еще чего…

Энрике взял Тиль за руку, когда та вышла из машины, с наслаждением вдохнув свежий воздух, и молвил:

«Я хочу чтобы ты выздоровела. На самом деле юность имеет и негативную сторону. Но взгляни на меня: я юн, только глаза говорят обратное. Это очень редкое сочетание души и тела… Как ты думаешь, сколько мне лет? Знаю – теряешься в догадках. Мне далеко не сто, не двести и не пятьсот лет… Я никогда не состарюсь и никогда не умру. Современные же подростки слишком глупы, чтобы догадаться, ЧТО на самом деле может скрываться под красивой оболочкой. Они наивно считают, что красота оправдывает ВСЕ… Юность ужасна тем, что у многих голова зеленая и мозги спущены с тормозов… Но не у всех. Молодые всегда хотят всего и сразу, и при этом из них прет ТАКОЙ эгоизм, что страшно становится. В этот период человек не думает о других, а лишь о себе и удовольствиях… А старость несет негатив в одном плане – ты мудр, опытен, солидарен и можешь подать руку помощи. НО ТЕЛО УЖЕ СОВСЕМ НЕ ТО. Иные сочетают в себе обе стороны: они мудры, и одновременно вечно юны. Но здесь, в Братске, Химаура травит их мировоззрение и потому здесь кишмя кишат Темные. Во мне перемешаны мудрость и вечная Юность. ТЫ ТАКАЯ ЖЕ. Мне тоже тяжко сидеть здесь, в дыму, и смотреть как деградируют многие. Когда мне невыносимо горько и одиноко, я приезжаю сюда и получаю колоссальное облегчение… Шелест листвы и ароматы цветов, трав, даже снега залечивают боль. Честно говоря, мне тошно в этом городе».

«Я испытываю точно такие же чувства, Энрике. Вот потому и хочу разгрузить голову от негатива на природе и в Дозоре. Простите, что стала вываливать все о себе, просто сил уже нет. В этом поле так свежо, так красиво и тихо! Травы не умеют ненавидеть, они могут любить только Солнце… которое было Богом во времена древних кельтов. Как жаль, что этой Эпохи больше нет. Мне было бы очень хорошо, если бы я могла носить средневековое платье и умела играть на флейте».

Энрике после этих слов словно током ударило. Он умел играть на этом музыкальном инструменте, особенно обожал древние мелодии своей юности… человеческой. Песни, которые уже никто не помнит. Юноша ошарашено глядел на напарницу, и не мог поверить, что наконец – то встретил родственную душу в этом Аду… Тут под прицелом его бездонных голубых глаз Тиль стала еще больше улыбаться и довольно кивнула. Юноша принял это к сведению и предложил пройтись, очарованный кроткостью собеседницы. Его душа сама запела, наконец за все эти пятьдесят лет в Братске, словно флейта, а может быть эти двое предназначены друг для друга? Стройный, как тростиночка, сногсшибательный красавец, шеф скинул с себя серый пиджак и потом аккуратно свернул его, оставшись в рубашке и галстуке. Сел в зеленую душистую траву. Тиль, вся светясь от радости, присела рядом. Также как и начальник, она стеснялась своей симпатии к нему, а он – к ней… Вернее, эти образы сложились у обоих в головах… Энрике поднял голову к небу, и задумчиво молвил:

«Когда Солнце было Богом, Мир жил по законам Природы, в сонме язычества. Женщины не знали наркоты и вкуса табака, и были всегда свежи и молоды очень долго… Ты просто мог пойти на поляну, помолиться Одину, или эльфам, они тогда еще жили среди людей. Я Они женились на простых девушках, и тщательно скрывали свою истинную природу от всех. Один решал, кому жить, а кому достойно умереть. Его валькирии также любили и ненавидели, да и я бы был не прочь провести пару ночей с этими воинственными Девами. Я по своей природе язычник от мозга до костей, нелюдь, как и ты. Слушай, переходи ко мне на «ты», надоело на «вы».

«Хорошо. Как тебя звали раньше»?

«Мое настоящее имя ГВЕЛД, потом я стал Энрике. Но оба этих имени прекрасно гармонируют друг с другом. Гвелдом меня зовут только в особых общинах. По сути у меня эльфийская душа, вот она и тянется на волю, в лес. Долго я не могу находиться в городе. Природа и язычество ЕДИНЫ. Это истинная религия. А во что веришь ты»?

Тиль очень осторожно положила Энрике на плечо руку.

«Я язычница. Вот еще вопрос – почему Братск докатился до Химауры и ничего нельзя сделать даже людям»?

«Это Мертвая Зона. А о мертвых либо все, либо ничего. Насчет природы ты права. Проще жить в лесу, чем связываться с быдлом. Я сижу здесь уже пятьдесят лет. И все эти годы нещадно посылал всех наглых и хамоватых девиц. Я обручен с Природой, Тиль, этого достаточно».

Золотые локоны Энрике сливались с цветом и звоном голубого неба, в котором все еще летали птицы, локоны, такие древние и красивые… Трудно было поверить, что эту шевелюру НИКОГДА не красили всякой химией. Золотые власы свивались на концах в тяжелые, благородные кольца и сбегали по стройной спине волнами, почти достигая пояса. Нереально сногсшибательный парень чах в городе алюминиевого смога. Хотя он же Иной, что тут гадать? Черты лица скрывали страсть, которая могла вырваться на свободу и снести ВСЕ на своем пути. Но особенно, как говорилось выше, поразили девушку глаза шефа. Большие, мудрые, голубые, как ясное небо… Их юный и одновременно «тяжелый» взор мог просто пригвоздить любого, кто считал Энрике сопляком. Не верилось, что эти красивые очи видели СТОЛЬКО, что представить страшно. И вот теперь Светлый Маг просто отдыхает. Его тонкие губы ТАК манили к себе, просили поцелуя достойной женщины. А вышеописанные власы цвета глубокого золота и спелой пшеницы были тщательно расчесаны, уложены в пряди на плечах и частично закрывали галстук. И вот он, женский идеал, ангел, уставший от груза веков, кельт, сидит и мечтает, немного прикрыв глаза. Выглаженная белая рубашка пахнет одеколоном, лицо гладко выбрито, без усов, и легкий, едва заметный румянец на щеках… А зеленые волны поля успокаивали Иных. Иногда шеф тоже бросал на девушку взгляд. По траве скакали молодые кузнечики – кобылки, их было очень много, и они не знали слез. Пушистые шмели вились вокруг цветов, и паре показалось – вот она, настоящая жизнь – в поле… А не в городе, где все достало до невообразимых пределов.

Ира вспомнила, как один раз она пришла домой, выжатая как лимон, издерганная, а тут еще родители полезли с придирками. Бедная девушка закрылась в туалете и стала рыдать навзрыд, а потом когда ее пришла утешать бабушка, просто вцепилась в нее, а та обнимала внучку, целовала, и говорила:

«Не надо так, моя хорошая, – это все нервы, понимаешь? Выпей валерьянки и успокойся. Давай я дам тебе валерьянки, а? А полыни? Ну ты только посмотри на себя, у тебя руки как у алкоголика трясутся»!

«Я устала от всего этого, я не хочу больше так жить, я не могу выйти на улицу и спокойно посидеть даже в парке – кругом эта погань: влюбленные парочки с цветочками в руках девиц, а девицы эти размалеванные, пустые, дикие и тупые, как бревна! Ненавижу их! Почему им все, а мне ничего?! Почему они радуются, а я плачу сутками?! За что мне все это, черт возьми?! Я не понимаю, почему?! Почему я не могу радоваться, как все, какого… я здесь живу»?! От такой триады бабушка еще крепче прижала внучку к себе и принялась гладить по голове. Спросила:

«Мы все тебя любим, неужели это плохо? Вот, посмотри: подарили сапоги, куртку, брюки, любя, для тебя выбирала – неужели не нравится?»

«Нет, я рада конечно, но ведь вещи это вещи, они не обнимут тебя так, как ты, не подарят цветов, не проводят до дома и не будут целовать! Мне обидно до слез что я трачу свою юность на пустоту! Я не курю и не гуляю, не требую ни от кого денег, а все равно одна»!

«Моя ты красота, да они же, все эти девчонки и мальчишки, ГЛУПЫЕ! Они сами не разбираются, с кем гуляют, подарки дарят чисто как приманку, а потом у них все это перегорит и исчезнет! Поверь! Не стоит из – за этого плакать. Да, обидно, но что сделаешь? Придет и твое время».

Ира взглянула едва видящими от слез глазами в доброе родное лицо и прошептала:

«Раз так, тогда ПОЧЕМУ ЗДЕСЬ Я НЕ МОГУ никого найти для себя, чтобы склеить разорванную в клочья душу?! Я не хочу так сидеть и ждать всю жизнь, я тоже хочу целоваться и любить! Мне не нужны флэты и дискотеки! И не нужен сопляк, которому бы только с друзьями сутками болтаться»!

«Ира, да они же еще умом не выросли! У них мозги вареные потому как опыта нет! А ты выше всего этого быдла, потому подожди, и к тебе придет счастье лучшее на свете, ты этого достойна»!

«А вся юность в трубу вылетит, бабушка, я буду старая, вот тогда – то и придет счастье… Я лично не хочу этого! Или все, или ничего! Просто страшно так жить, ждать и страдать от одиночества… Знаешь, как это страшно – сидеть одной в Новый Год в комнате и осознавать, что никто никогда тебя здесь не поздравит, не придет в радости, не поиграет в снежки и не выпьет шампанского! Обычно народ просто тупо напивается, плюет на все. Я так не могу. Обидно сидеть и ровно в полночь горько рыдать от обиды, зная, что так будет ВСЕГДА. Зачем тогда молодость эта чертова, если ты никому не нужен? Я скоро в прямом смысле свихнусь от такой жизни, бабушка! А лучше будет, если я просто умру рано, этак лет в 25 – 30, 32 года – зачем жить, если никому не нужен? До 25 можно пожить – побиться, а потом – нахрен, на Небо, там круто и здорово, правда! Там нет нервов, злости, зависти… Там юность может быть вечной, а разум чистым. Вот поэтому у меня страх перед жизнью – страх одиночества, бабушка. Ты ведь не хочешь видеть, как я страдаю, так? А зачем мучиться, если можно упросить Богов о милости»? – рекла Иная, не понимая даже, ЧТО говорит.

Пожилая женщина все понимала, и ей было невыносимо горько, что любимая внучка ТАК страдает. Одновременно бабушка сама не могла взять в толк, отчего молодежь стала НАСТОЛЬКО эгоистичной. В годы ее молодости парни в прямом смысле носили девушек на руках, берегли, ласкали, а теперь… Теперь ужас что творится. Поиграются и бросят как тряпку, веселые такие… Одновременно бабушка удивлялась, ОТЧЕГО у ее Иры в свои года НЕ ПО – ДЕТСКИ МУДРЫЙ ВЗГЛЯД… ДА ТАКОЙ, ЧТО КРОВЬ СТЫНЕТ В ЖИЛАХ…

7

Энрике сел к Тиль еще ближе, положил ей руку на шею и принялся тонкими пальцами ее массировать. У девушки правда несколько побаливала шея. Потом он немного подержал руку на затылке и спросил, как коллега себя чувствует. Боль прошла. После Энрике сказал, что будет возить девушку на природу часто, чтобы та поправлялась. И снова напомнил ей, что «в юности почти нереально понять, что на самом деле партнер не рассматривает тебя как серьезную кандидатуру в спутники жизни. Просто принюхивается, вот и все». По энергетике его с виду хрупкие кисти рук были схожи с оголенными проводами, а в венах кипела мощь веков. Он не каждому подаст руку. И вся его внешность говорила, что в венах как бы течет не кровь, а что – то покрепче… Любая бы запала только за глаза и за вишневого цвета губы… НО НЕ ТИЛЬ. После той поездки ей правда стало легко и весело.

Конечно, одной природой знакомство не ограничилось – Энрике пригласил девушку к себе на чашечку чая. Та согласилась. Хотя и чувствовала себя неловко. Даже успела пожалеть об этом мысленно, но было поздно. Уже на подъезде к дому шеф снова сказал, что приставать не собирается. Иной, остановив машину, сначала серьезно посмотрел на Тиль, а потом вышел, после подав ей руку. Приняв с улыбкой такую заботу, Волшебница уловила дрожь в изящной кисти спутника: было видно, что он несколько нервничает. Мило улыбнувшись, Пресветлый предварительно поставил машину на магический замок, чтобы не угнали Темные. Девушка, снова насторожившись, думая глупо, что с ней хотят переспать, шла неуверенно. Даже подумала: «Природа – это хорошо конечно, но вот зачем после домой тащить»?! Энрике, вдруг встрепенувшись, изрек: «Я пакет в машине забыл, подожди, пожалуйста». Пройдя твердым шагом к своему авто, он приложил ладонь к замку багажника и через Сумрак открыл его, достал оттуда все что надо и, запечатав замок магией, пошел назад, доставая из кармана ключи. Тиль последовала за ним, повеселев.

Дом Энрике оказался просторным, внутреннее убранство ничем не отличалось от многих интерьеров, если бы не одно «НО»: бардака не было и в помине, кровать аккуратно заправлена, везде расставлены маленькие свечечки в гильзах. В одном из углов просторной комнаты находилась великолепная катана, вся черная, в блестящих ножнах. Тильсирвэ постепенно оглядела помещение – советские обои, пара карт на стене, картины природы, несколько шкафов, тикающие часы, компьютер последней марки, платяной шкаф в другой комнате почти до потолка… В доме не оказалось ни одной пачки сигарет, а следовательно и пепельниц. Не было там места и бутылкам из – под пива, пыли и даже «Кама – Сутры»! Вместо каких – то бездарных книг типа мужских по закадриванию женщин на полках было полно литературы о стройке города, о городе Братске, о мутациях, НЛО и психологии, и даже о древних кельтах… И – никакого упоминания о буддизме или кришнаитах, или про Индию. Тиль знала, что в городе кришнаитов достаточно, что лишь ленивый не интересовался тем, что это такое. Куда ни ткни – у всех на полке то Шри Ауробиндо, то йога, то Карлос Кастанеда… Где ж свое, русское?

А здесь – другое…

Пока гостья изучала интерьер, юноша стоял в дверном проеме и лучезарно улыбался. Потом попросил ее подождать минут пятнадцать, и пошел принять легкий душ, переодеться. Тильсирвэ еще раз прошлась по комнате, потом поглядела на компьютерный стол с дисками. Этно, кельтика, классика… – и никакой порнушки в фильмотеке! И снова взгляд Волшебницы устремился на катану. Как оказалось, она была не сувенирная, а самая настоящая, с царапинами на лезвии. Резная ручка содержала на себе китайских драконов, цветы и еще какие – то непонятные знаки. Тиль обожала мечи, но НАСТОЯЩЕЕ оружие она видела ВПЕРВЫЕ. Ножны были с шелковым ремешком, что очень умилило.

Неизвестно, СКОЛЬКИХ Темных тварей убил Энрике этим божественным оружием, да дело не в этом. А вдруг он и правда строил ГЭС, тогда ГДЕ ж он хранил все это добро? Этого Тиль не знала. Она сидела на стуле и тихо вслушивалась в шум воды в ванной, думая, как выглядит тело Пресветлого… в древних одеяниях. Потом пошла на кухню и поставила чай греться. И ей действительно стало гораздо легче, так что не хотелось возвращаться домой. Девушка продолжала думать о шевелюре парня, о его внешних данных и о мудрости. Налив себе кипятка в кружку, Волшебница сняла с полки книгу о городе Братске. Там говорилось и о выбросах, и о том же метилмеркаптане, но на фото не было ничего интересного.

Тем временем шеф закончил свои дела в ванне и, запахнувшись в белый халат, сушил волосы феном на кухне. «Тильсирвэ, я сейчас!» – крикнул он и довольно скоро появился в комнате в обыкновенном пиджаке и рубашкой под ним, в выглаженных брюках. Похоже, у шефа было сразу несколько комплектов офисной одежды. Парень выглядел просто великолепно. Его шевелюра обалденно пахла шампунем, а юное тело вызывало неописуемый интерес. Казалось, что это была на самом деле ожившая восковая фигура, или просто модель. Только одна разница – краса природная. Юноша прислонился к дверному косяку, улыбнулся и спросил:

– Как тебе мое жилье, Тиль? Небольшой развал присутствует, не смущает? Славно мы с тобой сегодня поездили по городу и пригородам, правда?

Тиль немного покраснела и неуверенно ответила:

– Да, Энрике, я рада…! Я ОЧЕНЬ ДАВНО так не каталась, правда! Особенно мена поразило красотой то поле… Как в детстве, в поселке Чекановский, когда некоторое время мы с мамой там снимали квартиру. Мне было семь лет, и я очень любила бегать по такому золотому ковру и ловить белых бабочек. Все казалось таким Светлым и добрым… Мама потом сказала, что из поселка нужно уехать – коленки, косточки болят у взрослых и детей, что там плохой воздух. Я испугалась. А потом узнала, что большинство жителей больны раком костей. Я знаю, что это такое. Это единственный вид онкологии, когда можно точно назвать день и час смерти. Мы уехали. Я не знаю, что теперь творится в поселке.

– Дорогая Тиль, его эвакуируют, но люди все равно упорно не желают уезжать. Оправдываясь тем, что им так ближе ездить на работу – на БРАЗ. После этого поселок даже стали заселять Темные Иные, которым рак костей не страшен. Иные им не болеют. Я о другом хочу спросить, дорогая: как тебе сами места, где собираются Темные Иные? Понятно теперь, как работать? Или тебя что – то настораживает?

Тиль улыбнулась и ответила:

– Здесь не так уж сложно работать, Энрике. Темные Братска очень слабы – они занимаются всего лишь тем, что сосут всякую дрянь, гадят и блюют где попало. Для таких я могу надеть на себя ложную личину, и они не смогут распознать, КТО перед ними. Так что проблем не будет. ЭТО СЛИШКОМ ПРОСТО.

– А тебя не смущает, что их СЛИШКОМ МНОГО в городе?

– Все зависит от сложности задания, Пресветлый Энрике. Братские Темные, в отличие от питерских, очень слабы. Тупые твари, которые только и делают, что пьют, срут и трахаются. Их уровни – шестой, седьмой, плюнешь – мокрое пятно останется. У нас в Питере Темные гораздо опасней, чем здесь. Сколько раз приходилось и защитные амулеты носить, и даже чуть ли не защитную молитву читать перед боем… Здесь стоит лишь махнуть рукой – все… Так что у меня проблем не будет, даже если эти выродки и увидят мою питерскую Печать. Понимаешь?

Энрике спокойно, с доброй улыбкой, глядел на юное создание и думал: «Милая, ты даже не понимаешь и не представляешь, НАСКОЛЬКО опасны твари из Братска, ведь их всех питает не просто Сумрак, а Химаура! Если даже я не могу победить чудовищный Купол, нависший над городом, то что о другом говорить? Ты еще никогда не сталкивалась с этими „гремлинами“, они же сами не знают и не понимают, что творят! Это тебе не хухры – мухры! Они очень скользкие и способны втереться в доверие наивных и доверчивых. Ну что – ж, давай работать, милая, а я тебя поддержу в этом и помогу… И не только… Все же ты, Тиль, внешне очень хрупка и очень красива… Только сама себе цены не знаешь. Слушай, давай общаться на равных, без выканья… А далее сработаемся, после я покажу себя НАСТОЯЩЕГО в отношениях». Энрике после мыслей повернулся вполуоборота к двери и направился на кухню.

Достав из морозильной камеры бутылку вина, юноша повертел ее в руках, прикидывая, в какие бокалы разлить этот напиток. Вино оказалось очень слабой крепости, но Тиль отличалась от большинства сверстников тем, что вообще не пьянела! Вино для этой Леди было простым лимонадом. Оно ее свалить никак не могло. Потому Энри спокойно поставил бутылку на стол, достал из шкафа хрустальный сервиз, и разлил брагу по бокалам. Слабое шипение сбраженного виноградного сока как – то успокаивало нервы и внезапно забившееся сердце. Кто бы знал, что Энри хотел накачать девушку спиртным по самые гланды, после обнять сзади, стащить со стула, припечатать к стене, а потом… Парень с трудом выдрал эти мысли из головы: «Энри, спокойно, это все твоя физиология, как всегда, вылезает наружу, но ты ее, умница, замораживаешь. Тем более эта девушка несколько растеряна и запуталась в чувствах. Да, ты ей понравился, только Леди очень умело это скрывает. Да и ты хорош, Энри: задобрить решил бухлом беднягу. Но традиция есть традиция, ты же Тиль трахать не собираешься! Хотя сам втайне очень, очень хочешь этого! Желаешь разорвать на Волшебнице блузку, а дальше… А вот дальше по шее получишь. С утреца. И какой ты после этого будешь Пресветлый»?

Энрике тряхнул чистыми волосами, еще раз прислушался к мягкому, ласковому шипению благородного напитка. Потом закрыл глаза и сглотнул ком в горле. Юноша не мог толком объяснить свое состояние, его как магнитом тянуло к Тильсирвэ, словно они были знакомы тысячу лет! Ему самому хотелось сожрать пару таблеток снотворного, упасть и отрубиться – настолько парень перевозбудился. В свое время, очень давно, он называл свое семя Жемчужинами Счастья, а что тогда можно сказать о месячных девушек? Что это просто розы, плачущие алыми слезами? Ждущие Святых Фаллосов? Парень в конце концов не выдержал, залпом выпил свой бокал и мысленно приказал своим гормонам заткнуться окончательно. Почувствовав наждак в мозгу после очередного мысленного образа Тиль, вырвавшейся наждачной боли из ясно чего, кельт стиснул зубы, и, перетерпев хлынувший в вены адреналин, вернулся к Тиль.

Та спокойно сидела и думала о чем – то своем. Ее голубые одежды и большие серые глаза как – то странно дополняли друг – друга. Необычайно мудрый взгляд Волшебницы вызывал еще больший трепет. Девушка спокойно подняла голову и тихо улыбнулась. Улыбнулся и Энрике, стоящий с пустым бокалом в дверном проеме. А после легким жестом руки пригласил следовать за ним. Тиль радостно вскочила и подчинилась. У нее явно поднялось настроение.

– Тильсирвэ, я решил просто порадовать тебя. Почему бы после одуванчикового поля не отведать вина? Никто никого здесь не собирается поить, да и видно, кстати, что тебя никто и никогда так не угощал… Думаешь, подвох?

– Нет, Энрике… – Тиль опустила голову.