Никогда не кончится июнь

Я выдернула руку.

И с достоинством произнесла:

– Вот еще!

Степа, однако, не понял причины моей аристократической надменности, снова схватил за руку и поволок наверх, шепча:

– Там у дяди черт знает что творится! Иди сама посмотри!..

Поняв, что у парня пробел в воспитании, я хотела было сообщить ему об этом как-нибудь поманернее, но не успела, так как, тащимая Степой, очень быстро оказалась на двенадцатом этаже, перед дверью Бориса Тимофеевича.

Когда я вновь увидела дверь, весь искусственный гонор моментально слетел с меня, и я, уже не сопротивляясь, вошла в квартиру вслед за племянником антиквара.

– Ну, и что тут у тебя творится?

– Сейчас увидишь… – зашептал Степан, скидывая ботинки, похожие на две огромные лодки, и волоча меня за руку в большую комнату.

Он сказал что-то еще, но последние слова я пропустила – меня вдруг опять охватило все то же необъяснимое чувство, оно нахлынуло на меня, как нежданная огромная волна посреди спокойного голубого моря.

Комната мне знакома.

Я бывала здесь, и не раз.

И… бывала с какой-то целью…

– Эй! – вернул меня к реальности парень.

С трудом отрываясь от некоего глубинного воспоминания, я медленно повернула к нему голову. Выглядел Степан неважно – лицо перестало быть круглым из-за появившейся легкой впалости щек, а покрасневшие веки выдавали бессонную ночь, и едва ли единственную. Взгляд, который бросил на меня парень, показался затравленным.

– Что с тобой?.. – испугалась я.

– Дядя… – произнес Степа страшным голосом.

– Что – дядя?.. – невольно понизив голос, спросила я, приблизившись к нему.

– По-моему, он не умер… – едва слышно проговорил тот.

Я отпрянула назад.

И, несмотря на очевидную несуразицу произнесенного, внезапно почувствовала легкий прилив страха.

Но прилив этот относился не к покойному дяде, а к самому Степе.

Пока я стояла столбом посреди комнаты, тот неожиданно метнулся из гостиной в маленький коридор, ведущий в удаленную спальню, и оттуда послышалась знакомая фраза:

– Иди сюда!

Отгоняя странное ощущение, я беспрекословно двинулась за племянником Бориса Тимофеевича через гостиную и несколько забитых сундуками и тюками закутков и, наконец, оказалась в угловой комнатке, точной копии моей собственной спальни, перед стоящим у окна небольшим письменным столом.

Степа вытянул вперед веснушчатую руку и указал на лежащую на столе продолговатую черную ручку.

– Видишь, ручка?

Чувствуя, что ситуация отдаленно напоминает утро в палате сумасшедшего дома, я, тем не менее, покорно подтвердила:

– Вижу.

И ощутила острое желание вернуться домой.

С невыразимой тоской я покосилась на выход.

Но Степа не заметил этого.

– И скомканный лист в урне – видишь? – Он подтащил меня к стоящей под столом корзине для бумаг.

– Вижу, – повторила я, как попугай, чувствуя поднимающееся раздражение.

– Он там что-то пишет по ночам, – тихо заключил Степа, когда мы вернулись обратно в гостиную, и я вспомнила, как мама в детстве учила меня никуда не ходить с незнакомцами.

Я пропускала ее наставления мимо ушей, и вот результат – я нахожусь в чужой квартире, передо мной стоит едва знакомый молодой человек с явным психическим отклонением, и как выбраться отсюда, чтобы не навлечь на себя его гнева, я не имею ни малейшего понятия.

Степа посмотрел на меня. В его взгляде затаился страх.

Осторожно подойдя ближе, он взял меня за руку и сказал:

– Я понимаю, ты мне не веришь. Но вот переночуй тут хотя бы одну ночь, и сама увидишь! Он ходит, он садится за стол, и перо начинает скрипеть…

И рука парня вцепилась в меня еще крепче.

Ночь в квартире усопшего со сдвинувшимся Степой! Этого еще не хватало!

– Пусти, – я вызволила руку и сочувственно произнесла:

– Тебе надо уезжать отсюда…

– Да некуда мне уезжать, гости там… – заскулил Степа. – Сорок дней обязательно здесь пробыть придется…

Сорок дней. Какое-то… неприятное число…

– Подай мне ложечку для обуви, – попросила я, подойдя к двери и пытаясь натянуть на ноги тесные туфли на каблуке, выбранные специально для несостоявшегося экзамена.

Увидев, что я ухожу, паренек заметно расстроился. Он вздохнул и с отчаяньем человека, который никак не может доказать очевидное, повторил:

– Ну останься хотя бы на одну ночь, и тогда мне поверишь! Он не умер!

Я вспомнила венок, купленный Надей на собранные деньги, и траурную ленту на нем.

«Борису Тимофеевичу от соседей…»