Никогда не кончится июнь

– Там еще тетрадь была… – глухо произнес парень.

Я ничего не ответила. Жуть сковала мой голос, и он спрятался где-то в коленных чашечках.

Степа, молча посидев минут пять у меня в ногах, наконец, медленно переполз на свою постель.

Я вытянула ноги на освободившееся пространство.

В голове ворочались какие-то обрывочные мысли.

Не помню, как и когда я уснула.

Глава шестая

Утром, где-то около десяти, меня разбудил бодрый голос Степана.

– Даша! Завтрак подан!

Я открыла глаза и увидела, что он стоит передо мной в шортах и майке, а в руках его вибрирует поднос с чашечкой кофе и горкой сухого печенья.

Видел бы эту картинку мой отец!

Несмотря на пережитое ночью, я нашла в себе силы усмехнуться.

– Поставь на стол и отвернись, – приказала я, вылезая из-под одеяла и облачаясь в халат.

И, словно готовясь к допросу сурового родителя, если Андромеда Николаевна – соседка Бориса Тимофеевича – доложит ему о моих похождениях, поинтересовалась:

– Сколько тебе лет?

– Восемнадцать, – ответил Степан, подумав.

– Можешь поворачиваться, – разрешила я, надкусывая печенье, и повторила, как будто не расслышав: – Так сколько, если без мании величия?

Степа повернулся и тоже взял с подноса печенье.

– Ну, семнадцать… – нехотя сообщил он и после паузы добавил: – Будет в августе…

А мне через две недели стукнет девятнадцать.

И в самом лучшем случае папа философски заключит, что разница в два года имеет значение только в юности…

А в самом худшем…

Худшее я даже не решалась себе представить.

Может быть, вчера Андромеда Николаевна не сканировала своим зрачком лестничную площадку?.. Ни днем, когда я явилась сюда после звонка педагога по музлитературе, ни вечером, когда пришла на ночлег с вещами? В это трудно поверить, но мало ли…

– А тебе сколько? – в свою очередь полюбопытствовал новый друг.

Мельком взглянув в зеркало на двери шифоньера, я честно ответила:

– Восемнадцать, почти девятнадцать.

Степа вдруг залился хохотом. Поднос в его руках задрожал мелким бесом.

– Поставь на стол, говорю! – рассердилась я и, когда повеление было исполнено, уточнила: – Чего ржешь-то?

– Не сочиняй! – продолжая заливисто смеяться, воскликнул рыжий черт. – Какие тебе девятнадцать!

Я холодно взглянула на него.

– И даже так не девятнадцать, – оценил эксперт. – Небось, и восемнадцати нет?..

Мне снова не понравился его снисходительный тон.

И я отставила в сторону кофе, кстати, довольно гадкий.

– А ты готовить не умеешь, – ответила я выпадом на выпад. – Выйди отсюда. Я ухожу.

Степа, пожав плечами, вышел. Я быстро переоделась и, пройдя мимо стоящего истуканом парня, бросила на ходу:

– Пока!

И выскочила из квартиры прямо в объятия Андромеды Николаевны с мусорным ведром в руке.

Глаза противной тетки округлились, но она попыталась спрятать изумление под масленой улыбкой.

– Дашенька!.. Доброе утро!..

– Доброе утро… – Я метеором пронеслась на одиннадцатый этаж, заметив краем глаза, как из пакета предательски свесился рукав белой ночнушки.

Ну все, теперь весь дом будет знать, где дочь адвоката Игоря Буранюка провела эту ночь.

Когда я прыгающим в руке от нетерпения ключом пыталась попасть в скважину, чтобы успеть исчезнуть до появления на этаже огромной Андромеды Николаевны, в квартире раздался пронзительный звонок телефона.

К счастью, я захлопнула дверь, когда на повороте лишь показались ее толстые ноги в широченных розовых шлепанцах, надетых на синие носки.

И бросилась к телефону.

– Даша?.. – радостно, но с оттенком грусти спросила мама. – Ну как там у тебя дела?..

– Хорошо… – ответила я, слыша под дверью слоновье шарканье, и ушла с трубкой в комнату.

– А то папа интересуется – все ли в порядке?..

– Конечно, все в порядке, – бодро уверила я.

За исключеньем пустяка.