Книга Извращений

Философ окинет взглядом стол и засмеётся.

– А слышал, что у тебя совсем нет денег – как же наш художник собрался расплачиваться за всё это?

– А я пока не знаю. Зато я знаю, что когда уйду отсюда – денег у меня будет более чем достаточно, чтобы купить всё это здание с потрохами и всеми его рабами, правда Пьер?

– Откуда мне знать.

– А ты Вооружённый Философ – что думаешь – я прав?

– Как ты это делаешь? Я думал, ты спросишь меня: как я нашел тебя и всякое такое. А ты: даже не удивился – а как будто всё это время ждал меня. Ты ясновидящий?

– Я – просто по опыту знаю, что стоит мне только засветиться в близости от одного из городских центров, как неприятности, все подряд, сами начнут находить меня. Говори уже, что хотел.

– Только не здесь.

– Почему?

– Слишком много лишних ушей.

Он подозрительно посмотрит на Пьера, у которого от изумления – брови взлетят до ушей. Ты же – громко рассмеёшься.

– Ладно, Пьер, рад был повидаться и спасибо за угощение; но ты видишь – мне действительно нужно бежать. Удачи тебе во всех твоих новых городах.

– И тебе – куда бы этот сумасшедший тебя не завёл.

Вы выйдете из кондитерской. Твой старый знакомый бомж поведёт тебя в неизвестном направлении. Дело будет ближе к ночи.

– Скажи, ты что-нибудь слышал про Даниэля Нюи?

– Нюи? Нюи-Нюи… Нет, но имя – ужасное.

– И не говори. Он писатель. Их сейчас много в городе – понаезжали из разных мест вести хронику упадка; но этот – особенный. Я только недавно познакомился с ним – странный и туповатый чуток, конечно, но и я – не подарок. У него есть главный труд – все жизни, как говорят – это трактат «Об искусственном пути», не слышал о таком?

– Нет. Я совсем мало читаю в последнее время.

– С ним связана одна история. Над трактатом он работал десять лет и объездил на завещанные ему деньги чуть ли не сто стран. Но закончил он его здесь – в какой-то деревне под городом. На следующий день после того, как он поставил точку в своей рукописи, но собрал все сорняки и сухую траву со своего огорода, и сложил их в металлическую бочку. Затем, он её поджёг и в пламя бросил работу последних десяти лет своей жизни; и просто пошел гулять по деревне. Но вечером, сосед, который помогал немного по дому несчастному писателю за символическое вознаграждение – заглянул в эту бочку и среди гор пепла увидел листы нетронутой бумаги. Некоторые фрагменты рукописи – чудесным образом уцелели. Сосед прочёл их там же – и ничего в них не понял, кроме одного – творцу отдавать их нельзя. И он забрал их себе и даже попытался издать.

– И как?

– Писатель вмешался. Оригинал уцелевших фрагментов забрал себе и выпустил ограниченным изданием в несколько экземпляров, которые оставил на книжном рынке, где они быстро разошлись по всему городу и никто не знает где они теперь.

– И что в этом такого?

– Просто интересно – что же в этих рукописях такого. Какое-то время – только о нём и говорили; о нём быстро забыли, но потом пошел слух: он вернулся сюда и выкупил у разорившегося предпринимателя какой-то склад где-то в недрах городского лабиринта. Все кто говорили со мной на эту тему – смеялись, дескать, что творит этот чумачечий?! Затем, на каждой стене, буквально за одну ночь появились надписи: «Приносите книги сюда «…» мы – сделаем библиотеку». Тогда даже я подумал, что он – немного не в себе. Это было три месяца назад. А два месяца назад – Даниэль собрал десятки тысяч книг, накупил для них шкафом и открыл-таки в том складе «Свободную Библиотеку». Люди могут приходить на этот склад и видеть лица таких же извращенцев, как они; брать книги, читать, возвращать и приносить их по желанию. Но для тех, кто решил устроить там сходку – входной билет – одна книга, поставленная на полку.

Он достанет из внутреннего кармана груду листов в старой бумажной обложке – такое раньше называли, вроде, покетбуком.

– Не буду рассказывать тебе об авторе этого шедевра; но поверь: этот роман – гениален. А для тебя я приготовил вот этот. Не художественная литература, но тоже сойдёт.

Он протянет тебе книгу; ты даже не посмотришь на обложку, а только скажешь, заворачивая в очередной тёмный угол, где пахло бензином, стиральным порошком и ещё чем-то мёртвым:

– Звучит, как чья-то наивная мечта.

– Да, однако, которая – ужа стала реальностью. Ты скажи мне три месяца назад, что среди развалин и гаражей вырастет мощнейший в столице культурный центр – я бы сам знаешь, что подумал. Но теперь: этот писатель из мусора строит храм.

– С чего бы это он стал уже писателем? Может, он просто общественный деятель. Что он такого написал, чтобы заслужить звание писателя? Писатели – трактаты не пишут.

Он достанет ещё одну книгу из-за пазухи:

– Посмотри на это.

Ты прочтёшь в темноте: «Конец Времён».

– Странное название.

– Почитай как-нибудь – тебе понравится.

– Уже интересно посмотреть на него.

Вы войдёте в неблагоприятную зону. Вокруг вас: горы токсичных пустырей и домов, непригодных для жизни. И здесь тоже жили люди – в каких-то паре километров от центра города. Всё вокруг – пахло тоской. Вооружённый Философ заметит:

– Именно здесь – рождается искусство.

Хотя – откуда ему будет знать?!

– Первое время, писателю помогал его старый знакомый – выпивали вместе, пока были молодыми.

– И что за знакомый?

Вы будете подыматься вверх по какой-то старой каменной лестнице.

– Ник. Полицейский. А ещё и виртуоз фортепиано и полиглот. А говорил с ним однажды – он владеет датским, мальтийским, сербским и даже молдавским.

– А последняя где вообще?

– Где-то под Украиной. Не знаю точно.

– А – значит в той стороне.

– Именно. Где-то там.

Философ засмеётся.

– Вот видишь: он знает язык страны, находящийся под задницей у неизвестности. Правда, кто-то пустил слух, что Ник сдал чуть ниже среднего тест на IQ. Многие верят, что он специально провалил тест; мне тоже так кажется.

Ты тихо покачаешь головой над наивностью Философа.

– Ну, знаешь, я считаю, что у этого твоего Ника – интеллект, действительно, ниже среднего. Но не будем забывать, что это – нисколько не уменьшает его талантов. Так же не забывай, что, по сути, эти «экзамены» созданы с целью доказать то, что умны те, у кого интеллект такой же, как и у составителей тестов. А ведь все люди – разные – и нельзя запихнуть всю их индивидуальность в рамки каких-то цифр сомнительного коэффициента.