365 дней тоски

«Ты помнишь приглушённый свет и тяжёлое дыхание от попыток обрести чувства?! А боль от столкновения лица с плотным полотном асфальта?! Ты помнишь того самовлюблённого засранца во главе скучного кружка зануд, наркоманов из высшего социального слоя и откровенных психов?… А тот дядька с тяжёлым взглядом понимания, что смазан анестезией многолетней депрессии?! Ты помнишь это?! – рассудок решил ездить мне по мозгам до победного. – А теперь взгляни на это место!»

Точка вокзала образовала собой огромную пентаграмму во славу бога Дорог. На выходе из электрички девушка в красивом тёмно-алом пиджаке и мини-мини-юбке выдала мне респиратор, беруши и облитые перчатки. Пластмассово улыбнулась и пожелала удачи.

Я сделал первый шаг из вагона и попал на усыпанный пылью, металлической крошкой, пеплом и сажей перрон города Завода.

«Стерильная чистота?» – хмыкнул рассудок и повернулся ко мне спиной.

Город Завод

День сто девятнадцатый.

Едкий, серно-стальной запах пробирался даже через мембрану фильтра. Пепел, пыль и масло, смешанные в скользкий слой, тёмными островками пролегали на всей протяженности моего пути к билетным кассам.

«Ты же так сюда хотел! – смеялся рассудок. – Что случилось? Больше не хочешь?!» – он стервозно звучал в моем задыхающемся сознании.

– Куда идёт бли…

Меня перебил мужчина с густыми бровями, который восседал на своём рабочем троне, спрятавшись за пуленепробиваемым толстым стеклом.

– Станция закрыта на техническое обслуживание. Возвращайтесь через два наших рабочих дня, – сказал он так, будто бы я остатки дерьма, что упорно не хотят смываться.

– Но билет-то я могу купить?! – отчаяние взяло бразды правления над голосовыми связками.

– Куда? – и не было предела отвращению сотрудника вокзала ко мне, и моего отвращения к сотруднику вокзала.

– Как можно дальше отсюда, – злой шепот вырвался из моих лёгких.

В течение минуты я заплатил треть оставшихся после города Женщин денег, взял билет и пошёл прочь с вокзала. Я надеялся, что первое впечатление может быть связанным только с местом прибытия, но, как только двери открылись и я увидел сам город…

– Не. Могу. Дышать, – кое-как выдавил я из себя и закашлялся. Ещё через минуту моя ладонь окрасилась в размыто-алый цвет.

День сто двадцатый.

Никак не могу адаптироваться к этому месту. Меня пугает ритм, меня страшат звуки, меня напрягают цвета, мне все время приходится уворачиваться от циркулирующих крюков кран-балок, от пульсирующих кар и людей, управляющих гидравлическими рохлями. И всё это на улицах города, с оживлённым движением, обычным автомобильным транспортом и людьми.

Кстати, жители города открыли мне один из подвидов человека разумного. Про себя я назвал их «шестерёнки». Они заставляют этот город существовать, механически приводя друг друга в упорядоченное движение. Связи между ними я увидел в форме цепей. Хорошо промасленных звеньев, приводящих узлы в движение… и всё это выполняли грязные, плохо пахнущие потом, алкоголем, серой и сажей люди. С засаленными лицами и волосами, чёрными от угольной пыли.

«Ты хотел увидеть ад?! – засмеялся рассудок, оттесняя психоз в самый дальний угол себя. – Вот его воплощение на земле! – мой внутренний голос жутко засмеялся. – При этом ты ещё ничего не знаешь о местной бюрократический системе!» – услышав это, я почувствовал холод и мурашки, что заполонили мое тело.

День сто двадцать первый.

«Здесь даже солнца не видно… из-за стального купола крыши», – заключил я, посмотрев наверх и не найдя кристалликами глаз ни голубого, ни серого, ни какого бы то ни было неба. Лишь чёрное, плотное ничто, с которого падали вниз лучи прожекторов.

«Это невероятно! – подумал я, сдерживая тяжелый кашель. – Как люди могут жить в этом месте?!» – эта мысль, порождённая очередным спазмом мышц дыхательных путей, засела в моей голове до того момента, пока я не нашёл место, в котором смог бросить своё уставшее от дороги, от непродолжительного, но тяжёлого перехода по городу тело.

– Можете снять маску,– сказал молодой мужчина, стоявший на рецепции. – В нашем отеле работает вентиляционная система с включенной фильтрацией воздуха.

Он был бодр, выбрит и смотрел на меня жадными глазами, представляя меня в виде кошелька с ножками и ручками.

Я снял маску и впервые за последние несколько часов вдохнул полной грудью. От этого я не закашлялся, не почувствовал боли в груди… лишь необходимый мне кислород.

– Как вы можете жить здесь?! – поинтересовался я, расплачиваясь из стремительно пустеющего кармана, на что получил взгляд непонимания.

– Вы о чем?! Это же земной рай!

Халдей смотрел на меня таким взглядом, что я практически поверил этому, но потом я вспомнил, что в этом городе нет неба, и одумался.

День сто двадцать второй.

Я поймал себя на мысли о том, что сутки здесь исчисляются иначе – неделями во внешнем мире. Потом, мои опасение подтвердились. Это произошло тогда, когда я гулял по супермаркету и, в тщетной попытке сэкономить, выбирал лапшу быстрого приготовления, консервированные бобы и несколько бутылок воды.

Здешние цены привели меня в шок. То, что в городе Грусти или в городе Женщин стоило копейки, здесь имело ценник, который невозможно перекрыть зарплатой обычного клерка. Здесь необходимо впахивать в течении рабочих суток этого места, каждый день.

– …Мы работаем в четыре смены, из которых складывается рабочий день. Одна смена равна двадцати четырём часам, – приглушённый голос из противогаза ответил мне тонкими нотками девичьего голоса. Я посмотрел в окуляры резиновой маски, чтобы увидеть большие, искренние глаза кассирши.

– …Эм… спасибо… наверное… – произнёс я, сомневаясь в каждом сказанном слове, после чего сильно закашлялся. Во рту, в очередной раз, появился соленый, слегка стальной привкус крови, говоривший мне о том, что пора покидать центр заваленных пылью товарных полок.

Я вышел на улицу и посмотрел наверх в надежде увидеть небо, которого не было в этом городе. Через секунду в моей груди защемило от подпрыгнувшего и побежавшего сердца. Это случилось из-за внезапного, громкого, жуткого гудка, напоминавшего сирену. Производство, жизнь в городе тут же остановилась. Даже люди замерли на местах… как роботы… Это длилось не дольше полминуты, после чего жители двинулись с мест, обсуждая конец третьей смены.

День сто двадцать третий.

Обычно сон помогает убить время. Обычно сон спасает от длительного ожидания. Обычно сон уберегает от губительного влияния собственных мыслей. Но тут я не могу уснуть. Я слышу, как бьётся сердце города, проталкивая кран-балки, людей, пыль и запах серы по своим тонким сосудам.

«Жди…»

«Скоро…»

«Осталось чуть-чуть…»

«Совсем чуть-чуть…»

Мой психоз тоже ждёт того, когда мы сможем вырваться с завода. Рассудок – единственный, кто громко смеётся, поддерживая громкую музыку городской жизнедеятельности. Он же не позволяет мне уснуть, каждый раз выдергивая меня из состояния дрёмы и представая передо мной в облике меня.

«Ну что, ты всё ещё хочешь найти идеальный город? Ты всё ещё хочешь увидеть то место, которое про себя окрестил «город тотальной Тоски»?.. А теперь вот над чем подумай… Вдруг то место, куда ты так хочешь прийти, будет ещё хуже этого?! И там ты будешь сдыхать ещё быстрее?! Ведь ты и здесь не можешь нормально дышать…»

– Заткнись! – взрываюсь я, сидя на стуле в своей небольшой съёмной гостиничной комнате. – Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Я стучу кулаками по кровати, и тут же раздается жёсткий стук в стену.

– Сам заткнись, кретин! – кричит мой сосед, и я чувствую прилив ностальгии по отношению к своим соседям сверху, которые так часто обсуждали место, в котором стоит оставлять носки, и невыполненные обязательства по мытью полов.

День сто двадцать четвёртый.

«Зачем ты здесь? – спрашиваю я свой материализовавшийся рассудок. – Не «зачем?», а «почему?» – ядовито замечаю я, обращаясь к самому себе.

– Почему я здесь?

В голосе моём недоверие даже в обращении к самому себе, и это правильно, ведь рассудок жестоко шутит с моим просевшим восприятием.