365 дней тоски

– Ну, ладно…

Конечно, я не мог заставить его отвечать, поэтому решил капитулировать с поля дискуссионной баталии.

– В смысле, не важно куда. Просто еду, – собеседник сохранял непоколебимое спокойствие.

– Так же, как я.

Пожав плечами, я отвернулся от мужчины и вновь уставился в даль вагона.

– Какое совпадение, мы оба едем в место под названием «не важно куда». Как и многие, кто сидят на этих лавках! Правда, ещё не осознают, что конечная точка маршрута называется точно так же, как у нас, – продекламировал сидящий позади.

– Почему ты так думаешь? – спокойно спросил я, неподвижно оставаясь на своём месте.

– Потому что все те, кто едет «в никуда», находящееся «в никогда», устали. Остальные лишь стремятся к этому состоянию, – пожал плечами мужчина, однако его слова меня заинтересовали.

– То есть, по-твоему, я устал? – с усмешкой спросил я.

– Об этом ты должен спросить сам себя… – неизменно спокойно заметил он.

«Ты чертовски устал…» – в один голос обратились ко мне мой психоз и рассудок.

День сто двадцать восьмой.

– Ты сказал, что ты киборг, так? – спросил я через несколько часов тишины.

– Точно, – ответил мужчина в лохмотьях.

– Так как ты мог устать? – спросил я, хитроумно стараясь подловить, загнать в тупик собеседника.

– Устал не я. Я не могу устать, – туманно ответил тот, и вновь повисла тишина, но, ненадолго.

– В смысле?

Я старался найти необходимую мне информацию из той краткой фразы, что мне была дана. Потерпев фиаско в своих умоисчислениях и умозаключениях, я задал единственный вопрос, который смог выжать из своего рассудка, который пребывал в состоянии непонимания смысла полученной информации.

– Устали от меня и списали в утиль, – сказал мужчина и зашевелился. – И вот, смотри.

Я услышал, как он копошится, и решил обернуться. Мужчина поднял левую руку вверх, но руки там не было. Лишь обломок того, что должно быть рукой. И это действительно был обломок, из которого торчали провода, закупоренные трубки пневматической и гидравлической систем, и части каркаса с силиконовым подобием мышц и стальной адаптацией под скелет.

Моя челюсть отвисла. Натурально. До этого момента я не воспринимал собеседника всерьёз. Он казался мне одним из тех, с кем мне пришлось полежать в одном из отделений психиатрической помощи…

– От меня устали и выбросили на помойку, – сказал пере-недочеловек, убирая то, что должно быть рукой, под тряпьё своей одежды.

– Хм… – хмыкнул я от заполнивших голову мыслей. – Это так похоже на человека… выбрасывать на помойку то, что надоело…

«Люди делятся на два типа».

«Тех, кто выбрасывает надоевшие вещи и людей…»

«И на тех, чья жизнь – коллекция дерьма из дерьма».

Мой психоз попытался умничать, но лишь хмыкнул, не в состоянии сформулировать мысль до конца.

«Вспомни! Я, ты, мы говорили об этом! – рассмеялся рассудок. – Всего лишь грязь», – сказал он и оглушительно громко засмеялся.

День сто двадцать девятый.

– Что случилось с рукой? – спросил я, всё пытаясь переварить факт того, что веду диалог с киборгом.

– Производственная травма!

Впервые проявив эмоции, собеседник рассмеялся, но в этом смехе была боль. В его смехе были бездонное разочарование и бесконечная боль!

– И что дальше? Неужели нельзя было починить?

Этот мой вопрос ввёл собеседника в апатию.

– Починить? – риторический вопрос повис, как неудовлетворенный непродолжительной жизнью и оценками школьник. – Я из того места, где не чинят, потому что в этом не смысла. Потому что, если что-то ломается, то в девяносто пяти процентах случаев из ста ломается окончательно и бесповоротно, – ответил он на свой вопрос, который не требовал ответа.

– Но как так? – спросил я, понимая, что лезу не в своё дело, что погружаюсь в чужие проблемы.

– А как иначе? – ответил вопросом на вопрос киборг. – Вот подумай, кровеносный… если бы вас можно было бы лечить, тем самым гарантируя вечную жизнь, что случилось бы с планетой?

– Я думаю… – начал я и задумался, после чего понял: – Было бы перенаселение, голод, болезни и, как следствие, постоянная война на выживание.

– Теперь то же самое перенеси на машины. Только с двумя условностями. Первая заключается в том, что мы не настолько глупы, чтобы воевать… даже с человечеством… даже несмотря на уже взломанный протокол Азимова… Вторая условность заключается в том, что нам не страшны ни болезни, ни время, ни голод. Было бы тотальное загрязнение на глобальном производстве объёмом в планету… в несколько планет… и перенаполнение. Киборги стояли бы на обломках киборгов и заполоняли бы каждый миллиметр пространства. Поднимаясь все выше и выше, – спокойно рассказывал бездушный пере-недочеловек в лохмотьях. – Звучит странно, но, поверь, так бы и было… Поэтому нашу численность поддерживают в допустимых рамках и каждый киборг согласен стать мусором с момента окончания производства.

«И прекрасно, и ужасно одновременно», – подумал я и удивился тому, что мужчина, словно прочитав мои мысли, сказал:

– Вечный танец баланса вокруг пустоты…

«Вот только при чём тут пустота?» – спросил мой рассудок.

«Пустота – это существование», – ответил психоз.

День сто тридцатый.

Затем мы долгое время ехали молча. Я смотрел в окно, а оттуда тьма смотрела на меня. Она лезла внутрь. Длинными тонкими пальцами она проникала через грудную клетку и создавала вакуум внутри. Не было ни мыслей, ни желания, ни настроения. Мы просто ехали под мерный тихий стук колёс.

Психоз и разум тоже молчали, что было удивительным. В последнее время я устал от этого скопления голосов в моей голове, а сейчас начал думал о том, что мне их не хватает. И это были первые мысли за не малый промежуток времени.

– А куда ты едешь? – прозвучал голос киборга.

– Я не знаю, – честно ответил я. – Куда-нибудь…

– Это хорошее место? – мужчина в лохмотьях задал мне очень правильный вопрос, на который я не смог быстро ответить.

– Наверное… – в моём голосе были задумчивость и нерешительность. – Наверное, это не так уж и важно.