– Хм! Правильно… очень хорошо…
Ночью я не выпускал из рук гвоздей, топора и молотка. Лис научил меня бить топором по древесине так, что на ней не оставалось махрушек и зазубрин. Он сказал, что у меня твёрдая рука и что из меня мог бы получиться толковый воин, если бы я того захотел. Но тогда я хотел лишь одно: закончить мастерить третью кровать и приняться наконец-таки за стулья, потому что сервант, шкаф и стол уже были мной возвращены на свои прежние места в доме.
К рассвету на кухне уже стояли четыре ивовых стула с плетёными спинками. Обессилев, я рухнул на свою кровать и больше не мог подняться. Лис принёс мне бледной моркови. Тонкой и почти ещё неспелой, но вымытой в колодезной воде.
– Съешь, – сказал он. И я съел её.
– Ты молодец, Томас. Я горжусь тобой! Из тебя вырастет толковый ирландец. Но… мне пора уходить.
Я испугался.
– Мистер Фокс, останьтесь!
– Нет-нет. Я пойду. Теперь ты и сам справишься.
– Пожалуйста. Не оставляйте меня!
– Я с тобой, мой мальчик. Запомни это. А пока посиди здесь. Помолись за маму и брата. Им сейчас это очень нужно. И попробуй как следует выспаться. Ты хорошо поработал, и тебе нужно хорошенько отдохнуть.
– Я не смогу уснуть. Я ничего не знаю об Ави и маме. Как они там… Что с ними…
– С ними всё хорошо. Верь мне.
– Потому что на этой земле нет ни холодных, ни тёплых потоков. Здесь есть только то, во что ты веришь, и только те, кого ты любишь, – вздохнул я.
– Это тоже сказала мама? – спросил Лис, остановившись у двери.
– Да.
– Мудрая женщина. Славная. Да хранит её Господь. Мне пора. До того как прозвонят к обедне, мне лучше вернуться в свою нору. Я тоже помолюсь за Августина и за твою маму. Кстати, как её зовут?
– Эмер.
– Эмер… Древнее, хорошее, доброе имя, – сказал Лис и бесшумно выскользнул за дверь.
Я немного полежал на животе. Всё во мне было почему-то так спокойно… Я помолился теми молитвами, что вспомнил, и, повернувшись на спину, забылся крепким сладким сном. И снился мне луг. Цветущий луг жёлтых цветов. И рыжий-рыжий мистер Фокс брёл по нему и улыбался небу. Синему-синему. Как его глаза. И мой сон был тих и спокоен, и меня переполняла какая-то радость и великая гордость. Да, я был горд собой, потому что лис похвалил меня, и эти слова были так дороги мне… Я горжусь тобой. Мой мальчик… Никогда ещё я не слышал, чтобы такие слова произносил мужской голос. Тем более мне… И я даже заулыбался во сне.
Я проснулся к полудню. И спустился в подвал. Удивительно, но он совсем не пострадал при пожаре. Впрочем, он и не должен был, ведь есть ещё в мире справедливость. То есть встречается ещё иногда. Как и настоящая Любовь. Там, в подвале, я и нашёл себе винтовку и патроны. Я не умел стрелять, но должен же был кто-то теперь думать об обеде и ужине… Не ходить же есть к старому отцу Стенли, когда я и сам могу… о себе позаботиться. И я радостно похлопал по винтовке рукой. Так начался мой день.
05. пятница
Когда я выбрался из подвала, то первым делом обошёл весь дом и весь сад. Осталось раздобыть где-нибудь занавески и бельё, и можно считать, что пожара и не было. Посуда осталась, инструменты тоже. А что ещё нужно для честного ирландца? Когда я ещё обходил дом, то услышал вдалеке топот копыт. Не медля ни секунды, я выскочил за калитку. Моё сердце запрыгало в груди. Это была мама. Она придержала лошадь, но не дала ей остановиться, и кляча загарцевала у ворот. Мама была в каком-то не по размеру большом платье безвкусного пошива и цвета. Она была бледна, но, увидев меня, улыбнулась.
– Томас! Мальчик мой! Я отвезла Ави в больницу. Мне придётся побыть с ним всё это время. Врачи не опасаются за его жизнь, но ему нужен постоянный уход. Я не могу платить сиделке, поэтому… Садись, я отвезу тебя к МакКхеттам…
Но я лишь нахмурился.
– Нет, мама. Я останусь. Скажи только, что я могу пока поохотиться на зайцев.
Мама наклонилась ко мне с лошади.
– Пока мы с Ави не вернёмся, ты можешь делать, что тебе угодно, – прошептала она и поцеловала меня в макушку.
И тут, видимо, она заметила наш дом и наш прибранный двор.
Она ничего не сказала, но посмотрела на меня с такой любовью.
– Ты настоящий ирландец и настоящий мужчина, – сказала она. – Для меня это большая честь. Учтите это, Томас МакЭйрдан.
И она уже повернула лошадь назад, но я окликнул её.
– Мама, что с ним?
– Не волнуйся, с ним всё в порядке. Теперь всё уже позади. Он выберется. Ничего страшного.
– Ави слабый и тощий. Что с ним?
– Он немного надышался гарью, у него разбита голова и сломана пара рёбер, а в остальном он вполне цел и вполне жив. Он просил передать тебе привет.
– Он уже пришёл в себя?
– Нет. И поэтому я уже еду…
– Мама, так значит, про привет ты всё придумала? Мама!!! Но она уже гнала лошадь обратно.
– Как только будет возможно, я привезу тебе всё, что нужно, а пока попроси всё необходимое у отца Стенли, будь умницей, моё солнышко! – крикнула она через плечо.
Я долго смотрел, как она скачет прочь. Смотрел и улыбался. Потому что не всё было так плохо, как это могло бы быть. А к отцу Стенли идти придётся. Как бы я того не хотел. Ну и чёрт с ним! И с этой паршивой никчёмной гордостью. И я пятернёй растормошил себе волосы. Страх отпустил меня, и на его месте оказалась радость. Ави выберется. Он хоть и тощий и слабый, и на час двадцать три меня младше, да всё равно скоро вернётся. Ведь я так хочу этого и нисколечко не сомневаюсь, что так оно и будет. Так оно и будет, хоть ты тресни. Или пусть меня вздёрнут на первом же дереве паршивые англичане!
Взяв с собой ведро с патронами и ножом, я отправился к отцу Стенли, по пути высматривая зорким глазом пугливых зайцев, ну или, на худой конец, крылатую дичь. Интересно, где нашёл Лис зайцев, когда за несколько дней мы с братом не видели ни одного зверя, кроме него самого?! Не увидел на этот раз и я. Шёл я быстро и легко, даже насвистывая себе под нос что-то вроде боевой песенки.
К отцу Стенли я постучался в самый разгар дня. Моё раскрасневшееся румяное и улыбающееся лицо неописуемо смутило его, когда я объявил о цели своего визита и о случившемся. Отец Стенли провёл меня в церковь, а оттуда в пристройку, где он и жил, единственный и верный её обитатель. Вскоре я ещё больше жалел, что обратился к его святейшеству… Он сразу наградил меня тремя великолепными церковными пледами и пожаловал мне несколько подушек, обувь и рубашку, правда, на размера два больше моего собственного, но весь ужас ждал меня впереди. Он предложил выпить с ним чаю, и мне было крайне неловко отказаться, однако в промежутке между моим неосновательным рассказом и вручением мне всего нужного по хозяйству он успел просветить меня насчёт необходимости постоянной молитвы, еженедельной исповеди и причастия, а в довершение ко всему осведомить меня о нелёгком жизненном пути Игнатия Лойолы. И едва не взялся цитировать мне святого Августина, чего, конечно, бы я ему никак не мог позволить (доводить меня Лойолой и Августином имел особую привилегию только мой брат, больше подобной пытки я бы не позволил над собой никому другому, даже самому Лойоле и святому Августину). И, дабы спасти самого себя, я, как бы это ни было низко и льстиво-неправдоподобно, принялся расхваливать его чай, пахнувший клопами. Заподозрив неладное, отец Стенли имел-таки совесть замолчать и погрузился в мрачные раздумья. То ли над судьбою мамы и Ави, то ли над горькой истиной о горьком его чае, в который он по простоте душевной всегда забывал класть хотя бы пол-ложки сахара. Солнце пробивалось в небольшое окошко над нами и светило прямо на стол. Отец Стенли выглядел устало и даже обиженно. Я шмыгнул носом. Когда ещё я смогу поговорить с отцом Стенли по душам и выспросить у него всё самое важное? Когда ещё представится такой случай? Я виновато кашлянул и посмотрел на свой нетронутый чай с восхищением и, зажмурившись, сделал блаженный глоток.
– Скажите, отец Стенли, а вы верите в сидов?
– В сидов? – произнёс он удивлённо, наконец забыв о своём клоповом чае и своём раздумье на высокие темы бытия.
– Да, в сидов. В ши. В духов холмов, – серьёзно добавил я.
– Ты спрашиваешь меня как ирландца или как священника? – возвышенно прогнусавил он.
– Как единственного человека, которого я сейчас могу спросить об этом, – кротко ответил я, опуская очи долу.
– Тогда я тебе отвечу. Как священник, я не верю в сидов, потому что это языческая ересь, но как ирландец…
– Вы знаете, что они существуют, – закончил я.
– Да, сынок. Они существуют, – вздохнул отец Стенли и перекрестился.