Безысходность

Он поднял свой пустой взгляд на Амелию.

– Я уверен, что ты единственная, кто помнит.

Амелия действительно знала, как попала сюда, и почему. Но стоит ли ей так открыто говорить об этом незнакомцу?

«Нет. Не незнакомцу», – мысленно поправила она себя: «Но определенно не стоит».

– Как ты понял? – спросила она, открыто противореча собственным мыслям.

– Существует множество факторов. Один из них – ты целенаправленно пришла сюда – в место, откуда открывается хороший обзор, и куда с наименьшей вероятностью двинется толпа, когда они узнают, что в пределах города дозволено все, в том числе и убийства. Кроме этого, ты знаешь, что все эти люди внизу – преступники, которым нечего терять, а, значит, соблазн лишить кого-либо жизни будет слишком велик для них, особенно учитывая взращенную годами ненависть между кастами. Второй – ты не растеряна. По твоим шагам я не услышал спешки или паники. Ты спокойно и рассудительно пришла сюда, подошла ко мне. Отсюда следует третье – ты узнала меня, но не решила скрыться. Ты не одна из них. Но мы с тобой не знакомы лично, иначе ты бы бежала без оглядки.

– Твое имя?

– Ты же итак уже его знаешь, – после недолго молчания он продолжил, – Но я предпочитаю Рем. Твое?

– Амелия.

– Так что ты хочешь от меня? Иначе не задержалась бы здесь надолго.

Амелия и в правду не знала, чего конкретно она желает получить от него, кроме неопределенной вероятности сотрудничества. Судьба ли ее привела именно на эту крышу? Ученым не свойственно размышлять над подобными вещами, скептицизм в ее крови взращивался с самого рождения, но внутренний голос, который она отвергала так рьяно всю свою жизнь, все же, навязчиво шептал ей остаться, не совершать ошибку вновь. И это тяжелое тягучее чувство заставляло продолжать сидеть на этой крыше и пытаться выстроить диалог с монстром.

– Хочу предложить взаимовыгодные условия.

Рем приподнял уголок губ, как бы в слегка надменной усмешке, и вновь посмотрел на девушку.

– Я сам способен о себе позаботиться. Не представляю, о какой выгоде может пойти речь.

– Я тоже не слабая девочка. И я могу знать нюансы этой игры.

– Это не к чему. Все равно все умрут. Так или иначе.

– Здесь не будет спокойно. Тебе пригодится кто-то, кто сможет прикрыть твою спину. И мне тоже. Никто тянуть друг друга за собой не будет. Защищать тоже. Просто не будем бороться поодиночке. И выберемся отсюда живыми. Возможно, я смогу выяснить, как это сделать.

– Ладно. Идет.

«Так просто?»

Без лишних слов, без споров, без привычной надменности и вопросов он согласился при отсутствии видимых причин на этот союз. Рем закрыл глаза и закинул голову назад. Между ними повисла мертвая тишина. Амелия не была до конца уверена, почему так настаивала на сотрудничестве. Да, с Ремом шансы на выживание заметно повышались. Его слава опережала его самого. Тем не менее, она и сама могла справиться. Но ее внутренний голос слишком громко кричал: убеди, пойди с ним, так надо. Убеди его. А инстинктам следует доверять. Слишком долго она их отвергала.

– Можно я задам некорректный вопрос? – нарушила молчание Амелия.

– Спрашивай, но я не гарантирую, что отвечу на него.

– Ты действительно ничего не видишь?

– Да.

Вокруг вновь воцарилась тишина.

Прошло около часа.

– Пойдем. Пора обживаться на новом месте.

Рем медленно поднялся на ноги и неспешно направился к выходу с крыши. Амелия тоже встала и спокойно поплелась за ним, рассматривая юношу в полный рост. Он действительно был довольно худощав от природы, жилист, да и к тому же истощен. Основываясь только на чертах его лица и наружности в целом, Амелия уверенно отнесла бы Рема к касте представителей искусства. Но он был рожден убивать. Профессиональная машина для убийств.

– Пока я находилась у ворот, – начала было врать Амелия, но затем передумала, – нет, не стану врать, я просто это знаю и все. В первый месяц, кроме настоящего часа вводится запрет на убийства, и что жить мы все должны вместе. Мы обязаны посещать официальные мероприятия, проводимые организаторами, выступать на аренах. Через месяц, когда они дадут команду, можно будет убивать кого угодно, когда угодно и где угодно. Из оружия разрешено только холодное. Огнестрельное – под запретом, но я сомневаюсь, что здесь удастся найти даже хотя бы малокалиберный пистолет.

– Хорошо.

Рем не отличался многословностью при общении с незнакомцами, но ценил по-настоящему полезную информацию и честность. Сведения, что поведала ему Амелия, не были для него тайной, в силу своей бывшей профессиональной деятельности, он знал о таких вещах, давно устоявшиеся основы игр. Его немного удивил ее резкий переход от лжи к правде, поэтому он не стал ее мучить и спрашивать, откуда ей известна информация. Это было ни к чему.

«Целый месяц без убийств. Зачем? Неправильно. Так не должно быть».

Они оба улавливали эту мысль, но одинаково молчали. Не доверяли. Относились друг к другу и остальным с подозрением.

– Я знаю, где можно остановиться. Если поторопимся, там еще никого не будет. Сможем занять самые комфортные позиции.

– Веди, – голос Рема звучал холодно, ровно, с небольшой хрипотцой.

ГЛАВА 2.

На улицах творился хаос. Разрешенное время на убийства еще не истекло, поэтому те, кто хотел поскорее утолить свою жажду крови и мести, обезумев от иллюзии свободы и вседозволенности, преследовали жертв, издевались и глумились над их трупами. Те же, кому удалось сохранить остатки разума, старались держаться от происходящего в стороне и выяснить, что происходит.

Еще вчера, они, все до единого, были преступниками, приговоренными к высшей мере наказания – смертной казни. Кто-то ждал своего приговора день, кто-то год, были и те, кто просидел в одиночной камере, осознавая, что каждый следующий день должен стать последним, и того больше – политические преступники годами гнили в изоляции, и смерть для них уже не казалась страшным, эфемерным итогом, а скорее желанным избавлением. В жизни теряются привычные ценности, когда слишком долго ждешь своего последнего вдоха. Вот и они постепенно становились все безразличнее к чужой судьбе, желая лишь утолить свою ненависть и злость, залить кровью собственную боль и, в итоге, стать тем, кем их видела каста правосудия. Какая разница, если завтра может не наступить? Хотя бы под конец жизни действительно быть монстром, заслуживающим казни, каковым их считало общество. Каковым их считала система.

Амелия и Рем продвигались сквозь толпу, словно им ничего не угрожало. Шум, сливающийся из нескончаемого гвалта тех, кто пытался выяснить, что происходит, почему они оказались свободны, и воплей жертв, не сумевших дать отпор самым обезумевшим, раздражал нервы, а чрезмерно спокойные огненный юноша и седая девушка слишком выбивались из всего хаоса, столь необычные в своей внешности и ауре недостижимости. Рядом с Ремом Амелия ощущала себя на удивление спокойно. Паника и отчаяние в этот день к ней больше не возвращались. Жаль, что только в этот.

По обе стороны широкой улицы все также тянулись однотипные и угрюмые в своей заброшенности пятиэтажные многоквартирные дома. Выцветшая и облезшая желтая краска фасадов, разбитые стекла, потрескавшиеся деревянные рамы окон – вот и все, что осталось, лишь пустая оболочка. С неба срывались первые крупные капли дождя. Амелия уверенно двигалась вперед к месту, где очнулась. «Спальный» район вновь сменился на «Офисный», среди построек которого она без труда отыскала нужную, ведь двухэтажные здания полностью лишенные окон – не самый распространенный архитектурный тип в небольшом городе.

– Я пришла в себя здесь, среди груды тел. Предполагаю, что организаторы могли оставить важные подсказки, которые трудно обнаружить с первого раза после пробуждения от препаратов. Если они хотят зрелища, то в игре должны быть правила.

Рем усмехнулся и достал из кармана бумажный конверт, какие, обычно, используются при отправке почты.

– Могла бы и раньше сказать, зачем и куда ты нас ведешь. Сэкономили бы время, ценнее которого нет ничего в наших бессмысленных жизнях, – и он прошел мимо нее внутрь здания, – скорее, бумага имеет свойство намокать.

Амелия прошла внутрь здания, оставив широко распахнутой дверь в качестве источника света. Рем стоял посреди помещения, зажав конверт между указательным и средним пальцами и протягивая его девушке. Амелия аккуратно развернула письмо, находившееся внутри, и первым, что ей бросилось в глаза, было изображение герба ее семьи, ее касты в правом верхнем углу – серебряный кубок с окровавленным сердцем внутри. Не успела она начать читать, как входная дверь с шумом захлопнулась от внезапного порыва ветра, и без того мрачная комнатка погрузилась в кромешную темноту.

«Добро пожаловать в мой мир. Что же ты не спешишь открыть дверь и покинуть его? Шанс дается не всем».

Они так и стояли, застывши, каждый на своем месте. Рем ждал, когда ее терпение закончится, пока установившуюся тишину, наконец, не прервал голос Амелии.

– Бумага на ощупь идеальна, не имеет изъянов и точно не адаптирована для чтения слепым человеком, кроме единственного места, на котором выбит герб касты ученых. Но эта информация бесполезна. Все итак знают, у кого достаточно власти и денег, чтобы устроить шоу подобного размаха.

«Ты воспользовалась возникшей темнотой, чтобы изучить бумагу. Боги, я и забыл, с кем имею дело. Зачем бояться темноты, если можно ее использовать. Хотя Богам, которых я знаю, безразлична наша нескончаемая безысходность. Исследователи» – на последнем слове в мыслях он сделал особенный акцент, вложив все свое презрение в одно единственное слово.

– Шутка такая? Глупый вопрос, но я, все же, спрошу. Ты действительно не можешь прочитать, что здесь написано? – продолжила Амелия.

– Не могу.