Маршал

– Спасибо вам. Я получила такое наслаждение, – говорила она. – Кстати, а вы ведь тоже по образованию балетмейстер? И недавно руководили чеченским театром.

– Откуда вы всё знаете?

– У вас есть ко мне вопросы? – ушла она от ответа.

– Есть, – выдал Тота. – Я хотел бы получить остаток своих денег. Очень нужны.

– Прямо в Москве?.. Нет проблем.

Оказывается, Ибмас остановилась в самом дорогом отеле «Метрополь», рядом с Большим театром. Расставаясь с Болотаевым, она подала руку и сказала:

– Завтра утром я поеду в Подмосковье. Меня пригласили на дачу. – Она называет фамилию одного из самых богатых людей России, совладельца крупнейшей нефтяной кампании. – Послезавтра приходите вот по этому адресу в одиннадцать часов. Буду ждать.

По указанному адресу находился офис московского представительства банка.

– Господин Болотаев, – официально говорит Ибмас, – вы были директором крупного торгового центра и по рекомендации наших клиентов и ваших партнеров, мы, вопреки уставу нашего банка, открыли вам счет. Но дело в том, что на счете клиента нашего банка должно быть минимум триста тысяч долларов… Раз вы решили забрать остаток – это восемь тысяч сто долларов, то мы их выдаем вам и благодарны за сотрудничество. – Она мило улыбается, подает руку. – Надеюсь, что вы ещё вернетесь в бизнес. Прощайте.

Вопреки ожиданиям, эта встреча оставила крайне неприятный осадок, словно его как-то попытались допустить на краешек элитарного клуба богатых людей земли, но он не подошёл – на порядок меньшую сумму, чем членский взнос, в банке имел, но и это, как небольшой задаток, не оставил.

В общем, такая европейская красавица, как Амёла Ибмас, ему не по зубам, а надо заниматься судьбой уголовницы Дады Иноземцевой.

…Взяв у Тоты десять тысяч, Серов сказал:

– Это номинал. Ради памяти Султана работаю без комиссионных и постараюсь от души.

Тота понимал, что такой процесс, как досрочное освобождение заключенной, если он даже будет, дело не одного месяца, а может, и года, к тому же этот Серов на сей раз показался ему просто как спившийся интеллигент или переживший свое время хиппи семидесятых, у которого, как у блатного, нет визитки, контактного телефона и постоянного места жительства. В общем, совесть у Тоты чиста, он что мог и не мог, но сделал, а там будь как будет. Написано на роду Иноземцевой скоро освободиться, он будет очень рад… Однако он совсем не обрадовался.

У Тоты с утра две пары лекций, и он гладил брюки, как постучали:

– Болотаев, там какая-то странная беременная женщина на проходной. То ли бомжиха, то ли ещё хуже… В общем, вас спрашивает. Что делать? Прогнать?

– Бегу, – крикнул Тота.

Утренний час пик. Все идут на работу и занятия. В углу холла домашнее, вечно зеленое деревце, на которое Тота не обращал внимания. Теперь под ним, как выброшенная кошка у чужой двери, у батареи отопления приютилась Дада.

Увидев Болотаева, она тяжело встала. Теперь она прячет не только часть лица, но и живот пытается прикрыть. На ней куцеватое, старомодное и поношенное пальто явно с чужого плеча. На ногах валенки, даже название которых в Москве не помнят. Словом, вид у неё далеко не респектабельный, особенно лицо – землянисто-серое, болезненное, измученное.

– Дай паспорт, – первое, что сказал Болотаев, даже не здороваясь.

– Паспорта нет, – без зубов шепелявит она. – Вот. – Она протянула какую-то справку.

– Она что, только откинулась?! – вдруг завизжала комендантша общежития на проходной.

– Э-э, – замешкался Болотаев, его прежний авторитет явно пошатнулся, да вдруг высокая Дада перегнулась через стойку и что-то сказала комендантше, что та в страхе отшатнулась.

Уже в лифте, когда они остались одни, Тота спросил:

– Что ты ей сказала?

– Да так. Это по-нашему, – уклонилась Дада. – Она тоже сидела, и я ей напомнила.

– А как ты узнала? – удивился Болотаев.

– Опыт, – чуточку улыбнулась Дада. – Грустный опыт.

– Всё позади, – без особого энтузиазма сказал Тота.

Беременная женщина, тем более Иноземцева, тем более в таком виде и состоянии, его и смущала, и угнетала, и тем не менее, хотя бы для приличия, он взял её за руку, даже хотел обнять, но отпрянул.

– Всё за свое, – зло фыркнул Тота, в рукаве Дады он обнаружил твердь металла. – Опять кого-то зарежешь?

– Надо будет – зарежу, – процедила она.

С первой минуты между ними возникло напряжение.

– Вот, располагайся, – уже в комнате говорил Тота. – Как видишь, я по-прежнему как аспирант живу… Ты перекуси, отдыхай. У меня две первые пары, опаздываю. – Он пулей выскочил.

После лекций Болотаев пошёл к знакомым – снова из-за Иноземцевой в долг просить. Потом ходил на рынок, как-никак, а у него теперь в комнате беременная женщина… Ему даже страшно к себе возвращаться, а другого выхода нет. И что он видит? Дада вылизала всё. Всё блестит. Чисто. Уют. Вкусно пахнет. А она спит. И не на его единственной кровати, а на полу, прислонив живот к батарее. Хотя он и пытался не шуметь, но Дада тут же проснулась.

– У вас здесь тепло, спокойно. – Она спросонья потянулась. – Давно я так не спала… С последней нашей встречи.

Как Тота уже знал, Иноземцева в совсем короткий срок могла в корне преображаться. Вот и теперь было видно, что она скинула с себя эту тюремную вонь и крысиный цвет.

– А где ты мясо взяла? – спросил Тота.

– К вашей комендантше на проходную спустилась. К тому же мне кое-что по-женски нужно было.

– Зачем? Так нельзя!

– Почему?! Мы с ней так, кое-что обтерли, а то ментам всё сольет.

– При чем тут менты?! – возмутился Болотаев. – И что это за жаргон?

– Простите, – глубоко выдохнула Дада, – я постараюсь более так не говорить и не поступать.

– Да уж, постарайся.

Хорошо покушав, Тота раздобрел:

– Вечером пойдем, надо тебе одежду купить.

– А можно я сама пойду?

– Ну а сможешь? – как гора с плеч. – Москва другой стала.

– Завтра разберусь. – За этот день Дада во всех отношениях преобразилась, и она уже справляется. – Тота, а вас теперь девушки не донимают?.. И кровать лишь одна. Неужто постарели?

– «Постарел», – обиделся Болотаев. – Ты не знаешь, что вокруг нас, чеченцев, творится. Здесь прессуют, в Чечне ещё хуже. За мать боюсь.