Не выпускайте чудовищ из шкафа

Она все-таки улыбнулась, и на мгновение показалось, что тот внутренний свет никуда не исчез. Но погас он довольно быстро.

– Тут уже недолго. – Медведь махнул вправо. – Поворачивай на Малую. Дом, конечно, может, для вашей светлости маловат. Он из этих… отчужденных в собственность. Выморочное имущество. Градоправитель пытался продать, да кому оно надо…

– Домик неплохой. Тут Гольская жила. Некогда ее семья на шахтах-то и разбогатела, да только… сыновья не вернулись. Муж еще раньше отошел. Она и жила-то одна, не хотела ни родню видеть, ни приживалок. Потом-то уже родственники явились, конечно, да духовную грамоту она честь по чести выправила. И не у нас. – Зима явно говорила об этой незнакомой женщине, чтобы уйти от других разговоров, от вопросов, которые Бекшеев мог бы задать, не зная еще, что он давно научился не спрашивать лишнего. – Свара тогда была изрядная. Судом грозились. Но градоправитель у нас… в общем, сами поймете.

Дом был тяжелым. Пожалуй, именно эта тяжесть, некрасивость его и бросилась в глаза. Ни колонн, ни портиков, ни воздушных балконов. Ровные какие-то рубленые линии, словно архитектору до боли было жаль тратить камень на всякую ерунду. Он шел прямо, потом вдруг загибаясь буквой «Г», выставляя к дороге гладкую, лишенную окон стену пристройки.

Каменные столбы обозначали ворота. А вот ограды не было. Колеса машины зашуршали по подъездной дороге, что протянулась от улицы к парадному входу. И снова – широкие рубленые ступени, причем явно несимметричные, слева они дальше уходят, скрываясь в каких-то растрепанных кустах. Справа ступени упирались в стену.

– Ключ я взял, – Османов вытащил из кармана связку, – вроде этот от дверей.

И снова.

Каменный дуб? Здесь? Темная древесина того насыщенного оттенка, который говорит, что дерево было повалено взрослым. А потому топор его не возьмет.

И ключ вошел в замок.

А дверь отворилась беззвучно. Сила? Выходит, что питающие кристаллы заменили? Почти мило.

Османов пошарил по стене, и вспыхнул свет.

– Строили его давненько уже. Сперва вроде как чтоб и дом, и чтоб спрятаться можно было. А то ж Дальний ведь. – Он оглядывался с немалым интересом. – И многие сюда захаживали, особенно когда шахты заработали. Да. А там уже и достраивали. И перестраивали. В последний раз аккурат перед войной. Так что и вода, и свет, и все-то прочее будет.

Воздух чистый.

И нет того характерного запаха, который бывает у домов старых и одиноких.

Пол… паркет? Из темного дуба? Такой не в каждом столичном особняке увидишь. Странно, что не разобрали на нужды города.

– Он хорошо сохранился. – Матушка провела пальцами по стене – изнутри дом был облицован мрамором.

– А то… Были тут… желающие, но дело такое… – Османов поглядел на коллегу и вздохнул тяжко-тяжко. – Вы призраков не боитесь?

– Призраков? – Матушка шла, разглядывая картины, что висели на стенах.

И вновь – ни пыли, ни паутины.

Убирались?

Или… артефакты? Они существовали, конечно, но были весьма дороги. Слуг держать выходило куда дешевле. Да и почему их не забрали? Не знали? Не поняли?

– Родственнички пытались вывезти кое-что, – Османов оперся на колонну, – но один вон на лестнице шею свернул. Другой уснул и не проснулся. Нет, все-то чисто. Мы смотрели. Пошел слух о призраке… потом еще был случай, когда нашли одного рыбачка в саду-то. Мертвым.

– Чудесное место, – сказала матушка. – Может, здесь гостиница имеется?

– Имеется. Но вам она не по вкусу будет, – Зима подошла к лестнице, что брала начало меж двух крылатых фигур, – там рыбаки ночуют, когда сезон. Или еще какой люд попроще. А дело не в призраке. Страж.

Бекшеев обернулся.

– Полагаете?

– Знаю, – ее ноздри дрогнули, а глаза окрасились желтизной, – запах уж больно характерный. Я такой прежде встречала.

– Но здесь…

– Дом и вправду старый. Страж, думаю, тоже. Может, даже из тех, которые с домом и делали. – И на пол посмотрела.

Бекшеев тоже посмотрел. Нет. Глупость. Страшные детские сказки, что кто-то так просто может взять и закопать человека под камнем, чтобы «стояло на века». Это… суеверия.

Изжитые.

Забытые.

И главное, что магии в этом чудовищном действии нет ни на грош. А страж – это магия. Бекшеев даже головой потряс, забывши про боль. А она взяла и напомнила, плеснув огнем на затылок.

– Я тут, если что, съеду. – Бывший штурмовик вне тесноты салона казался воистину огромным, и это нервировало. – Домик-то мой тоже от градоправителя. Служебное жилье, стало быть. Он невелик. Но если вдруг, то занимайте. Пару деньков всего погодить. А тут оно безопасно. Я сам ночевал.

– И я, – добавила Зима.

– Вот… и весь наш отдел в полном составе. Если ложечки серебряные не красть или другое чего, то оно вполне безопасно.

Красть серебряные ложечки Бекшеев точно не собирался.

– Благодарю, – сказал он, чувствуя, как боль накатывает волна за волной.

Вот тебе и плата за то, что позволил себе расслабиться.

– Я тут скажу… ну, градоправителю, хотя он сам знает. И в таверну пошлю кого. Вы ж без кухарки приехали. А готовить надо. Там неплохо кормят, если не побрезгуете.

– С-спасибо.

У Зимы ледяные глаза. Сине-серые, и взгляд тяжелый, пронизывающий. А желтизны – по краешку, если не вглядываться особо, то и не заметишь.

Хорошо.

Глава 4. Сила

«И как говорят свидетели, г-н Озельский проявляет особое внимание к некой мещанке Ю., которую с ним не единожды видели и порой даже без сопровождения, что для особы благородной было бы недопустимо, но средь людей обыкновенных нравы попроще. Некоторые приближенные к эксцентричному миллионщику особы даже берутся утверждать, что г-н Озельский столь увлекся, что собирается сделать предложение. И тем самым опечалить многих прекрасных достойных юных особ. Но мы слухам не верим и надеемся, что весьма скоро костер страсти утихнет и наступит закономерное прозрение».

    «Петербургский сплетникъ»

Я заговорила у конторы.

– Иди домой, – сказала Медведю, который был мрачен и зол, причем снова большей частью злился на себя, будто бы и вправду был виновен.

– Дела…

– Да брось, какие дела. Отчеты? Ты их уже и написал, и переписал, и по папочкам разложил. А чего не разложил, то и хрен с ним. – Я вытащила из кармана жестянку с карамельками. – Хочешь?