Люцифер. Том 1

Люцифер. Том 1
Карл Френцель

История в романахЛюцифер #1
Карл Вильгельм Френцель (1827–1914) – немецкий романист и эссеист. В 1861 г. поступил в редакцию берлинской «Национальной газеты» как фельетонист и театральный критик. Его статьи о немецком театре были даже изданы отдельной книгой в Ганновере в 1877 г. под заглавием «Берлинская драматургия». Но известность ?ренцеля основана главным образом на его романах. Сначала появились произведения на современные ему темы: «Мелузина» (1860), «Суета» (1861) и «Три грации» (1862), а за ними последовал целый ряд исторических романов из времен второй половины XVIII в. Сюда относятся: «Папа Ганганелли» (1864), «В манере Ватто» (1864), «Шарлотта Корде» (1865), «Свободная земля» (1868), «Девственница» (1871), «Люцифер» (1873) и множество других романов и рассказов. Полное собрание сочинений Френцеля вышло в Лейпциге в 1890 г.

В первом томе этого издания представлено начало романа «Люцифер», события которого разворачиваются в 1808 г., во время войны Австрии и Франции. В книге есть все, что любят поклонники историко-приключенческого жанра: и тайные заговоры, и дворцовые интриги, и любовные приключения.

Карл Френцель

Люцифер. Том 1

© ООО ТД «Издательство Мир книги», оформление, 2011

©ООО «РИЦ Литература», 2011

* * *

Часть I

Глава I

Тихий и безоблачный октябрьский день клонился к вечеру. Мраморный утес Траунштейна, высоко поднимаясь над озером Траун, ярко блестел при солнечном закате. С высоты, на которой стоял замок Зебург, открывался прекрасный вид на окрестные холмы, поля и леса, одиноко стоящие домики и маленькие деревни. Местность постепенно понижалась к Гмундену и Альтмюнстеру, где озеро образует многочисленные изгибы и бухты, поросшие тростником. С восточной стороны, до самой воды, выступали причудливые скалы, с запада от замка, до самого озера, тянулся парк, а вдали на высоком утесе, среди деревьев, возвышалась небольшая деревенская церковь. Фасад замка выходил на дорогу, за которой виднелось озеро Аттер в мрачной долине, изрезанной узкими тропинками, ведущими к так называемому «Адскому ущелью» с отвесными и едва проходимыми скалами.

Из множества нарядных дам, стоявших у высоких окон замка, только одна глядела на великолепный ландшафт, расстилавшийся перед ее глазами, который казался еще роскошнее в вечерней тишине и своеобразной осенней окраске. Не довольствуясь этим, она вышла на балкон, отделенный от залы стеклянной дверью, где вид был еще более прекрасный, нежели из окон.

Внимание остальных дам было обращено исключительно на охотников, только что въехавших во двор замка. Слышен был топот лошадей, лай и вой собак, прыгавших вокруг телеги, наполненной дичью. Охотники опорожняли ягдташи, разряжали ружья, разговаривая о сделанных выстрелах, о достоинствах своих собак и лошадей. Более юные стояли под окнами и беседовали с дамами, насколько это было возможно при общем говоре и шуме.

Среди толпы мужчин резко выделялся владелец замка, граф Вольфсегг, своей величественной осанкой, спокойными и сдержанными манерами, которые составляли полную противоположность с суетливостью и неловкостью большинства гостей. Выражение доброты в линиях рта несколько смягчали суровость его строгого, загорелого лица и гордый взгляд; коротко подстриженные белокурые волосы с легкою проседью красиво окаймляли высокий правильный лоб. Над левым глазом виднелся глубокий шрам – след удара сабли. На графе было зеленое охотничье платье с золотыми пуговицами, вышитый золотом жилет, белые замшевые панталоны и высокие сапоги, доходившие ему до колен. В каждом его движении сказывалась уверенность человека, знающего себе цену и обладающего способностью знатных людей ставить невидимую границу между собою и теми, которых он считал ниже себя по положению.

– Что это наш хозяин не думает приглашать гостей в дом! – воскликнул с нетерпением один толстяк, который, судя по его объемистой фигуре, более других должен был ощущать голод. – Где же маркиз?

– Этот верзила Пухгейм также замешкался против своего обыкновения, – заметил другой. – Он всегда одним из первых является к столу.

Владелец замка ничего не ответил, хотя разговор наполовину относился к нему. Он внимательно смотрел на покатую дорогу, обсаженную с обеих сторон каштановыми деревьями, ожидая кого-то. Еще спокойнее и безучастнее самого хозяина казался капуцинский монах, сидевший на каменной скамье у главного входа, со своим нищенским мешком и руками, скрещенными на груди. Голова его была опущена, так что виден был только его обнаженный блестящий череп и рыжеватая борода. Глядя на него, трудно было сказать, погружен ли он в молитву и благочестивые размышления или только дремлет. Но во всяком случае происходивший вокруг него шум не мешал ему, потому что он сидел неподвижно и только раз поднял лицо, живо напоминавшее лисицу своим лукавым и хищным выражением. Это был момент, когда владелец замка взглянул на него. Глаза их встретились; они едва заметно кивнули друг другу. В этом движении был как будто вопрос одного и ответ другого. Затем капуцин поспешно схватил четки, висевшие у него на поясе, и стал читать молитву.

Владелец замка снова отвернулся от него. На дороге показался легкий охотничий экипаж. Рослый барон Пухгейм, сидя на козлах, правил парой серых в яблоках лошадей, которые были покрыты пеной. На задней скамейке сидел старый маркиз Гондревилль с испуганным лицом и напрасно умолял кучера ехать потише. Пухгейм забавлялся боязнью старика и гнал лошадей что было мочи. Он, видимо, поставил себе задачей обогнать всадника на вороном коне, который то ехал сзади, то под деревьями, около экипажа, стараясь опередить его в свою очередь.

Стоявшие во дворе охотники со смехом вышли к ним навстречу.

Пухгейм остался победителем. Он круто повернул экипаж и, остановившись поперек ворот, загородил въезд всаднику, не обращая внимания на жалобный возглас маркиза, который едва не слетел на землю. Затем, насладившись своим торжеством, он быстро въехал во двор под громкие рукоплескания своих приятелей.

– Браво! Поздравляем с победой! – кричали зрители, пожимая руку Пухгейму, который ловко соскочил на землю, бросив вожжи подбежавшему конюху.

– Однако вы мастерски правите!

– Мы все время летели рысью; я решил выиграть пари во что бы то ни стало!

Старый маркиз, изящный человек, с живым и выразительным лицом, не разделял общего восторга. Он вытер платком лицо, поправил измятое жабо и с ужасом взглянул на свое запыленное платье и покрытые грязью сапоги.

– Никогда больше не поеду с вами, барон! – воскликнул он на своем смешанном французско-немецком языке серьезным и торжественным тоном. – В шестьдесят лет человек начинает дорожить жизнью… Моя жизнь принадлежит моему королю…

С этими словами маркиз снял шляпу и почтительно раскланялся с дамами.

Пухгейм спокойно выслушал жалобу маркиза и, вынув из своего кармана старинные часы в серебряной оправе, сказал:

– Каково! Мы поднялись на гору менее чем за десять минут. Вы можете поздравить себя, маркиз Гондревилль. С такою быстротою не ездил еще ни один император и ни один король, даже сам Наполеон!

– Да, если бы Австрия не двигалась таким черепашьим шагом, то Наполеону не так легко было бы справиться с нами, – возразил с горячностью один из дворян.

– Потише, Ауерсперг! Не говори пустяков! – заговорили окружавшие его приятели. – Тебя могут услышать.

Глаза всех невольно обратились на побежденного всадника, который, сойдя с коня, водил его некоторое время по двору, а затем, передав его конюху, подошел к ним.

Это был красивый молодой человек, с черными блестящими глазами и бронзоватым цветом лица, который был очень эффектен при вечернем солнце. В его обращении виден был ум и самообладание.

Он выждал, чтобы утих восторг приятелей Пухгейма, и, подойдя к своему сопернику, протянул ему руку в знак примирения, с вежливым поклоном. На лице его не видно было ни малейшего следа неудовольствия или огорчения.

– Не сердитесь на меня, шевалье Цамбелли, – добродушно сказал Пухгейм, пожимая ему руку. – На войне и в игре счастье изменчиво; сегодня один победил, завтра другой. Вы мне отплатите тем же.

– Если бы дело было только в ловкости, то я не решился бы идти на пари с бароном Пухгеймом, – любезно ответил Цамбелли, – но я рассчитывал на быстроту своего коня; однако, к стыду своему, должен был убедиться, что ваша лошадь, барон, гораздо лучше моей.

Молодой человек говорил совершенно правильно по-немецки, хотя с заметным итальянским акцентом.

Затем разговор перешел на лошадей – предмет, близкий сердцу большинства присутствующих господ; одни разделяли мнение Цамбелли относительно лошадей Пухгейма, другие спорили.

Граф Вольфсегг воспользовался этим моментом, чтобы подойти к главному входу, где сидел капуцин.

– Зажгите канделябры на стенах, – сказал он слугам. – Когда мы сядем за стол, будет совсем темно.

Он стоял так близко возле монаха, что почти прикасался к нему своим платьем.

– Выехал он или нет? – спросил граф шепотом.

– Да, сегодня утром он, вероятно, уже был за Феклабруком, – ответил монах беззвучным голосом, перебирая четки.

– А этот не видел его? – спросил опять граф, указывая глазами в ту сторону, где стояли гости.

– В Гмундене никто не видел его, кроме наших, – ответил монах. – А этот на рассвете ездил куда-то на своей лошади, по дороге к Ламбаху.

– К Ламбаху! С какой целью?..

В этот момент около них проходил слуга.

– Вы ведь побудете еще у нас, отец Марсель, и не откажетесь выпить стакан вина, – сказал громко граф. – Теперь полнолуние, и вам торопиться не для чего.

– Я получил разрешение провести ночь вне монастыря.

Слуга прошел, и граф опять понизил голос: