Ловец Мечей

– Студентам, – заговорила она, заставляя себя успокоиться, – эти книги предоставляются бесплатно. Я же предлагаю заплатить. Назовите свою цену, дон Лафонт.

Тот развел руками.

– Дело не в деньгах. Дело в правилах.

– Лин – врач, – вмешалась в разговор Мариам. Худенькая и маленькая, как птичка, тем не менее она смотрела перед собой твердо и испытующе. – И вам это известно. Она ведь излечила вас от подагры прошлой осенью, разве не так?

– У меня до сих пор бывают приступы, – кисло ответил он. – Каждый раз после того, как я поем фазана.

«Которого я запретила тебе есть», – мысленно добавила Лин.

– Лин всего лишь стремится обрести мудрость, которая поможет ей исцелять больных и облегчать их страдания, – продолжала Мариам. – Я уверена, вы ничего не имеете против этого.

Лафонт закряхтел.

– Я знаю вот что. Даже ваши соплеменники считают, что медицина не женское занятие, – обратился он к Лин. – Я знаю, что нельзя позволять вам копаться в книгах и незаконно приобретать знания, не предназначенные для таких, как вы. – Он перегнулся через прилавок. – Возитесь лучше со своими амулетами и волшебными побрякушками. Вам что, мало мудрости, ашкары?

В эту минуту Лин увидела себя глазами книготорговца. Бесправное существо, не такое, как все нормальные люди, а может, даже вообще не человек. Она была одета в традиционные цвета ашкаров, как требовали законы Кастеллана, – серое платье, синий жакет. А на шее у нее, на цепочке, висел обязательный опознавательный знак ее народа – небольшое золотое кольцо. Эта подвеска раньше принадлежала матери Лин.

Но не только одежда и символ выделяли ее из толпы. Это было у нее в крови, в ее манере разговаривать и двигаться; это было нечто неуловимое, невидимое, и иногда ей казалось, что оно окутывает ее, липнет к ней, как туман. При виде Лин любому сразу становилось ясно, что она – женщина из народа ашкаров, чужая. Даже иностранные моряки, толпившиеся в порту, не считались в Кастеллане чужими. У приезжих были четкие роли и место в мире. У ашкаров – не было.

«Вам что, мало мудрости, ашкары?» Все граждане Кастеллана в той или иной степени испытывали враждебность к ним. Раскол уничтожил всю магию в этом мире, «стер» ее. Всю, кроме слабых заклинаний и талисманов, несущих в себе гематри[4 - Гематри – от гематрия: толкование слова или группы слов по числовому значению составляющих их букв. «Гематрией слова» называется сумма числовых значений входящих в него букв. У слов с одинаковой гематрией предполагается символическая (скрытая) смысловая связь.], древнюю магию народа ашкаров. Поэтому народ Лин так ненавидели – и одновременно завидовали ему. Поэтому для них существовали особые законы. Поэтому им запрещалось после захода солнца покидать Солт – квартал, окруженный высокими стенами, где они обязаны были селиться. Как будто по ночам они совершали какие-то злодеяния.

Лафонт снова покачал головой и отвернулся.

– Эти книги не предназначены для того, чтобы их читали такие, как вы, и на то есть причины. Если захотите приобрести что-то другое, приходите. Мои двери открыты.

Перед глазами у Лин возникла пелена. Она сделала глубокий вдох, стиснула маленькие руки в кулаки…

И очнулась на тротуаре перед витриной книжного магазина. Мариам держала ее под руку.

– Мариам, что?..

– Ты его чуть не ударила, – задыхаясь, произнесла Мариам.

Они остановились между лавкой с писчебумажными принадлежностями и домом, где сдавали внаем комнаты для студентов.

– А тогда он вызвал бы Бдительных, и тебя бы оштрафовали. В лучшем случае. Ты же знаешь, как они к нам относятся.

Лин понимала, что Мариам права. И все-таки…

– Поверить не могу! – возмущалась она. – Этот фанатик, выродок! Он не возражал против моих знаний, когда просил лечить его бесплатно, а? А теперь, пожалуйста: «Убери свои грязные лапы от наших книг». Как будто знания принадлежит только его народу…

– Лин! – шепотом перебила ее Мариам. – На нас люди смотрят.

Лин огляделась. На противоположной стороне улицы находилась чайная, уже полная молодежи, наслаждавшейся выходным днем. Группа студентов собралась на тротуаре вокруг потемневшего деревянного стола; они пили карак – чай со сливками, щедро сдобренный пряностями, – и играли в карты. Некоторые действительно смотрели на нее, явно забавляясь. Симпатичный рыжеволосый юноша с бумажной короной на голове подмигнул Лин.

«А что, если попросить кого-нибудь из них купить мне эту книгу?» – подумала Лин. Но нет, ничего не выйдет. Мальбушим[5 - Malbesh (множественное число – malbushim) – в переводе с иврита «одежда».] с подозрением относились к ашкарам, и даже дон Лафонт сразу поймет, в чем дело. Она взглянула на студента в упор, не улыбаясь. Он приложил руку к груди, как будто говоря, что она разбила ему сердце, и вернулся к своим товарищам.

– Надо возвращаться домой, – с некоторым беспокойством произнесла Мариам. – Через час-другой город превратится в сумасшедший дом.

Мариам была права. Сегодня праздновали независимость Кастеллана, в центре произносили речи, играла музыка, парады продолжались до поздней ночи. Утром в этот день люди посещали храмы, чтобы вознести молитвы, а к вечеру слуги из дворца начинали раздавать горожанам бесплатный эль, и начиналось разнузданное веселье. По закону ашкары должны были попасть за стены своего квартала до наступления темноты; Лин понимала, что, если они не успеют вовремя добраться до Солта, у них возникнут большие проблемы.

– Ты права. – Лин вздохнула. – Лучше не пойдем по Великому Пути. Через толпу нам не пробраться. Пойдем в обход, через площадь Валериана.

Мариам улыбнулась. У нее еще оставались ямочки на щеках, хотя она так ужасно похудела, что даже перешитое платье висело на ней мешком.

– Веди.

Лин взяла Мариам за руку. Ей показалось, что она держит пучок веточек. Мысленно проклиная Лафонта, она повела подругу по крутым, вымощенным булыжником улочкам Студенческого квартала, старейшей части города. В центре лабиринта улиц, названных в честь философов и ученых Империи, возвышался величественный купол университета, окруженный колоннадой. Здание Академии, выстроенное из пепельно-серого гранита, словно парило, будто грозовая туча, над двускатными крышами домов с меблированными комнатами и магазинов, в которых толклись студенты и преподаватели.

По будням студенты в выцветшей черной форме сновали по улицам, закинув за спину кожаные сумки с книгами. Были времена, когда Лин размышляла о том, каково это – учиться в Академии, но двери университета были закрыты для ашкаров, и она заставила себя забыть об этих мечтах.

Но Студенческий квартал по-прежнему манил ее. В витринах лавок были разложены товары для студентов: бумага и перья, чернила, измерительные инструменты, дешевые продукты, вино. Лин представлялось, что старинные дома здесь наклоняются друг к другу, шепотом обмениваются секретами. Она воображала себе жизнь в меблированных комнатах, среди других студентов: вот она читает до поздней ночи при свете сальной свечи, за шатающимся столом, покрытым чернильными пятнами. Из узкого окна с частым переплетом открывается вид на Холм Поэтов и Большую библиотеку. Вот она спешит на утреннюю лекцию с фонарем в руке, а рядом с ней идут товарищи, которые, как и она, жаждут знаний…

Она понимала, что в реальной жизни все отнюдь не так романтично, и тем не менее ей нравилось представлять себе атмосферу пыльной библиотеки, занятия в окружении друзей. Она многое узнала в Доме Врачевателей в Солте от суровых и неулыбчивых мужчин-преподавателей, но никто не смог бы назвать тамошнюю обстановку дружеской.

В квартале царила праздничная атмосфера. Окна были распахнуты, студенты сгрудились на балконах, некоторые даже сидели на крышах, оживленно болтая за бутылкой дешевого вина. Между балконами над головами прохожих были натянуты ленты, с которых свисали фонарики цветов Кастеллана – красного и золотого. Яркие вывески лавок раскачивались на легком ветру, и в воздухе плыли запахи бумаги и чернил, пыли и свечного воска.

– Ты до сих пор злишься, – заметила Мариам, когда они переходили улицу Историков. Они с Лин отступили в сторону, чтобы пропустить группу подвыпивших студентов. – У тебя все лицо красное. Такой цвет у тебя бывает только тогда, когда ты приходишь в ярость. – Она слегка толкнула Лин плечом. – Это была какая-то особенно важная книга? Знаю, Лафонт сказал, что это учебник, но чему такому они могут научить тебя в Академии? Ты же все знаешь.

Верная Мариам. Лин захотелось крепче сжать ее руку. Захотелось сказать: «Эта книга нужна мне ради тебя. Потому что за последний год ты стала совсем худой и бледной; потому что ни одно из моих лекарств не помогло тебе. Потому что ты не можешь подняться по лестнице и пройти полквартала, не задыхаясь. Потому что ни в одной из моих книг я не могу найти ответа на вопрос, чем же ты больна, и тем более как тебя вылечить. Потому что знания, которые были у нас до Раскола, практически утеряны, но я не могу оставить надежду, пока не перепробовала все, Мариам. Ты научила меня этому».

Вместо этого Лин покачала головой.

– Дело в том, что он сказал. Что даже мой народ не хочет, чтобы я была врачом.

Мариам смотрела на нее с сочувствием. Она знала лучше, чем кто-либо другой, как отчаянно Лин боролась за право получить образование, с каким трудом ей удалось уговорить старейшин Солта позволить ей, женщине, изучать медицину. В конце концов ей дали разрешение – просто они не верили в то, что она сдаст экзамен на врача. И до сих пор Мариам доставляло удовольствие вспоминать о том, что оценки у Лин оказались выше, чем у остальных студентов, мужчин.

– Не все в Солте так думают, Лин. Многие хотели, чтобы у тебя получилось. И подумай: насколько легче теперь будет другим девушкам, которые захотят изучать медицину. Ты проложила дорогу остальным. Не обращай внимания на недоброжелателей.

Эта идея понравилась Лин. Было бы неплохо, если бы в Солте появились другие женщины-врачи. Врачи, с которыми она могла бы обмениваться знаниями, обсуждать пациентов, методы лечения. Муж-чины-асияр игнорировали ее. Она надеялась, что они примут ее в свою среду после того, как она сдаст экзамены, но даже после первого года практики их отношение не изменилось. Женщине, по их мнению, нечего делать в медицине, независимо от того, хороший она врач или нет.

– Я изо всех сил постараюсь не обращать на них внимания, – сказала Лин. – Я ужасно упрямая.

– О да. Ты такая же упрямая, как твой дед.

Лин обычно возражала, когда ее сравнивали с Майешем, но они как раз подошли к зданию Библиотеки Корвиниана, Большой библиотеки, и шум голосов помешал ей ответить.

Библиотека, построенная двести лет назад королем Эстиеном IV, была сравнительно новым зданием в квартале. Сегодня ее каменные двери были закрыты, но широкий двор, вымощенный мраморными плитами, полнился людьми. Эстиен, покровитель философов, когда-то повелел воздвигнуть во дворе библиотеки несколько мраморных пьедесталов для тех, кто желает выступить. Любой гражданин Кастеллана имел право, забравшись на мраморный куб, произнести речь на избранную тему, и его запрещено было арестовывать за нарушение общественного порядка – пока он не слезал с постамента.

Но, разумеется, не существовало закона, обязывающего граждан слушать эти речи, так что выступающие вынуждены были орать во все горло.

Высокая молодая женщина в плаще с зеленой подкладкой, какие носили студенты, изучающие естественные науки, кричала что-то насчет несправедливости руководства Академии: иностранные студенты платили за жилье, в то время как граждане Кастеллана жили в пансионах бесплатно. Девушку освистали – впрочем, не слишком громко – какие-то пьяные студенты, распевавшие непристойную версию государственного гимна Кастеллана.

Поблизости светловолосый молодой человек в куртке, застегнутой на все пуговицы, во весь голос обличал монархию. Это вызвало интерес у слушателей, поскольку критика королевской семьи была делом опасным. В основном в Академии учились дети купцов и цеховых мастеров, лавочников и владельцев торговых судов. Аристократы нанимали своим детям частных учителей, предпочитая не отдавать их в бесплатный университет. И все же преданность короне и благородным семьям была у них в крови.

– Эй! Эй ты! – крикнул кто-то, и блондин вопросительно приподнял бровь. – Я только что видел Бдительных за углом. Тебе лучше исчезнуть, если не хочешь оказаться в брюхе у крокодила.