Ловец Мечей

Молодой человек поклонился в знак благодарности и, спрыгнув с мраморного пьедестала, растворился в толпе.

Мариам нахмурилась.

– Мне кажется, на самом деле никто за ним не придет.

Лин сердито огляделась, но нельзя было понять, кто прогнал противника монархии. Однако тени становились длиннее, и солнце скрылось за зданием Большой библиотеки – нельзя было здесь задерживаться.

Лин с Мариам свернули на улицу Веспасиана, на которой находились меблированные комнаты. Через открытые двери Лин видела студентов в черных плащах – они бегали по лестницам, смеялись, окликали друг друга. Наверху, на балконе, кто-то играл на виеле. Жалобная мелодия плыла над крышами, словно чайка над волнами в гавани.

Пусть она найдет в себе смелость
позволить мне однажды ночью прийти туда,
где она раздевается,
и обвить руками мою шею.
Иначе я умру.

– Знаешь, если послушать музыкантов, то влюбленность – это просто ужасно, – заметила Лин. – Бесконечные стоны и плач, и все потому, что некая девица не желает мириться с твоими недостатками.

Мариам негромко рассмеялась.

– Как ты можешь быть такой циничной?

– Не говоря уже о том, что из-за любви человек, по-видимому, лишается денег и здоровья, – продолжала Лин, считая на пальцах, – и в большинстве случаев умирает молодым в крохотной комнатке, освещенной единственной свечой.

– Если бы это было так ужасно, никто не влюблялся бы.

– Говорят, у человека нет выбора, – ответила Лин.

Они свернули на Юйланьскую дорогу, и Студенческий квартал остался позади.

Юйланьская дорога представляла собой широкую улицу, застроенную небольшими шэньчжоускими домиками; от тротуара их отгораживала невысокая стена с железными калитками. Торговцы и моряки из Шэньчжоу, обосновавшиеся здесь во времена Империи, за сотни лет почти ассимилировались с народом Кастеллана.

– Любовь просто обрушивается на тебя, хочешь ты этого или нет; иначе ей не посвящали бы такое огромное количество песен. Кроме того… чего только люди ни делают, чтобы себя погубить! Уж кому знать, как не мне.

Ряды жилых домов уступили место лавкам со всевозможными товарами – от нефритовых статуэток и дешевых украшений до фейерверков и бумажных фонариков, разрисованных символами независимости и удачи, с повторяющимся словом «Дацинь» – так на шэньчжоуском языке называлось государство Кастеллан. Из дверей закусочных доносились аппетитные ароматы; матросы из Шэньчжоу и студенты, привлеченные низкими ценами, ужинали лапшой за длинными столами из розового дерева.

У Лин заурчало в желудке. Пора домой, решила она; девушка твердо помнила, что в кладовой остался целый медовый пирог. Ну, или почти целый.

Они с Мариам прошли под каменной аркой и очутились в переулке, настолько узком, что им пришлось идти друг за другом. В садах за невысокими заборчиками цвели хризантемы и маки. Сверху доносился смех: обитатели домов уже поднялись на крыши, чтобы наблюдать фейерверк, который должен был начаться позже. Лин помнила фейерверк: красные и золотые огни над гаванью, похожие на падающие звезды.

Когда они вышли из переулка, Лин вполголоса выругалась. Должно быть, она свернула не туда. Она хотела обойти площадь Валериана, пробраться по улицам позади Дворца Правосудия. А вместо этого они с Мариам угодили на площадь перед Дворцом Собраний. Их окружали возбужденные, вопящие люди.

«Богиня, помоги мне, – с ужасом подумала Лин. – Только не это».

Мариам в панике оглядывалась по сторонам. На площади яблоку было негде упасть.

– Но я думала…

– Что мы обойдем площадь. Я знаю, – мрачно произнесла Лин.

Неподалеку несколько карет стояли вплотную друг к другу. Дверцы были открыты, и модно одетые девицы – купеческие дочки – в ботинках из разноцветной кожи и пышных юбках, обшитых кружевом, высовывались из карет, хихикали и болтали друг с другом. Лин уловила что-то насчет принцессы, королевства, и еще знакомые имена – «Конор Аврелиан» и «советник Бенсимон».

Ни один человек из народа ашкаров не пользовался таким влиянием за пределами Солта, как ее дед, Майеш Бенсимон. Внутри их квартала верховной властью обладал махарам, но здесь, среди мальбушим, было известно только одно ашкарское имя – Бенсимон. Потому что Майеш Бенсимон постоянно был рядом с королем или принцем. Он давал советы, он консультировал, он выслушивал рассказы об их страхах, желаниях и мечтах. Он составлял карту дорог, по которым они шли. Никто из подданных короля Кастеллана не стоял к трону ближе Бенсимона, за исключением, возможно, легата Джоливета, командующего королевской армией.

Всю весну по городу ходили слухи о скорой женитьбе принца Конора. Лин знала, что основную роль в выборе будущей супруги сыграет ее дед. Именно он должен был решить, какой союз принесет Кастеллану наибольшую выгоду. Видимо, девицы тоже знали это. Все в городе знали.

Лин взяла подругу за руку и начала прокладывать себе дорогу, расталкивая захмелевших лавочников и распевающих во весь голос ремесленников.

Что-то слегка стукнуло ее по плечу; это оказался брошенный цветок. Желтая астра, символ Дома Аврелианов. По мостовой было раскидано множество цветов, растоптанные золотые лепестки покрылись пылью.

Лин обошла массивный помост, на котором под штандартами восседали члены аристократических семей, и заработала не один неприязненный взгляд. Зеваки, видимо, решили, что она старается пробиться поближе к ступеням Дворца Собраний. Мариам уговаривала ее остановиться, посмотреть, но Лин не слушала ее. У нее участилось сердцебиение. Ей не терпелось выбраться из толпы, прежде чем…

Люди ахнули, потом воцарилась тишина. Мариам остановилась и потянула Лин за руку. Лин поняла, что придется смириться с неизбежным. Она подняла голову и увидела на ступенях фигуру. Принц Конор смотрел на толпу сверху вниз.

Когда Лин была маленькой, дед взял ее с собой на площадь, чтобы послушать королевскую речь. Он организовал ей место на возвышении, среди аристократов, откуда было хорошо видно короля Маркуса. Лин ни слова не поняла из его речи, посвященной налогам и торговле, но ей очень понравилось живописное зрелище: ликующие горожане, богатые одежды придворных, королева Лилибет в зеленом платье, с ожерельем из изумрудов, огромных, как крокодильи глаза. Маленький принц стоял рядом с ней. У него были черные вьющиеся волосы, как у самой Лин, и недовольное, капризное выражение лица.

Майеш посадил Лин рядом со светловолосой девочкой с крупными кудряшками и презрительно поджатыми губами. Она ни слова не сказала Лин, но той было все равно. Она наслаждалась происходящим.

До той минуты, пока не заметила, что люди разглядывают ее. Аристократы бросали на нее взгляды украдкой, а простые граждане – торговцы, кабатчики, мастеровые – открыто глазели. Они с ненавистью и завистью смотрели на девочку из народа ашкаров, которая сидела на помосте среди благородных, как будто принадлежала к их сословию. Как будто она была лучше их, простолюдинов.

В тот день, насколько она помнила, Лин впервые уловила на себе такие взгляды – взгляды, говорившие ей, что она не такая, что ей не место в этом городе. Как будто она была уродцем. Не такой, как все. Она была еще ребенком, но люди рассматривали ее с нескрываемым подозрением. Глядя на нее, они видели не маленькую девочку, а чужое, опасное существо.

И эта сцена возникла у нее в памяти, когда принц Конор, выйдя из тени, остановился на верхней ступени мраморной лестницы, на виду у толпы. На его черных кудрях красовался золотой обруч с крыльями. Лин не видела принца с того далекого дня, когда они оба были еще детьми. Он повзрослел, но презрительное выражение лица, высокомерно выпяченный подбородок, жесткий рот остались. Лоб прорезала узкая морщина.

Мариам вздохнула.

– Какой же он все-таки красавчик.

Лин понимала, что, объективно говоря, Мариам права. Девушки вздыхали над портретами сыновей аристократов, которые продавались в базарный день на Площади Ветряной башни. Лин знала, что принц Конор популярнее других. Гравюры, изображавшие юношу с черными как смоль волосами и высокими скулами, стоили дороже портретов изящного Джосса Фальконета или хмурого Шарлона Ровержа. Однако дело было не только во внешности, цинично подумала Лин; Фальконет тоже был красив, но Конор был принцем и в один прекрасный день станет королем.

Но она не могла заставить себя согласиться с Мариам. В лице принца было что-то неприятное, жестокое, он ей не нравился. Он молчал, внимательно разглядывая собравшихся людей. Лин показалось, будто его взгляд скользнул по ее лицу, хотя она понимала, что это игра воображения. Она знала, что ненавидеть Конора Аврелиана бессмысленно. Для него она была муравьем. Он мог раздавить ее и даже не заметить этого.

Но тут она вспомнила деда и возненавидела принца с новой силой.

– Я не могу восхищаться его лицом, Мариам, – сказала она. – Мой… Майеш предпочел его, предпочел семью Аврелианов своей семье. Он выбрал их и забыл нас с Джозитом.

– О, мне кажется, ты не права.

Мариам озабоченно хмурилась. Здесь, на солнце, она выглядела еще более бледной и больной, чем обычно, и Лин испугалась.

– Ты же знаешь, что все было не так просто.

Нет, все было очень просто. Лин помнила: она сидела с братом в их маленькой спальне и слушала, как Майеш на кухне спорит с Ханой Дорин: «Хана, ты должна меня понять. Я не могу взять их к себе. Мой долг перед королевской семьей важнее всего».

– И одет он как шут, – буркнула Лин. – Я имею в виду принца.

Она надеялась, что это отвлечет Мариам, которая интересовалась модой. Лин и Мариам учились вместе, но Мариам была слишком хрупкой и болезненной, и Хана решила, что ей не следует напрягать себя учеными занятиями. Мариам не особенно расстроилась и, получив основное образование, превратила свое увлечение в профессию. Она была искусной портнихой.

За короткое время она узнала все, что нужно было знать, о шитье и тканях, о разнице между альтабассо и сопрариччо, между шелком-сырцом и мокетом. Мариам арендовала торговое место на рыночной площади, и теперь богатые женщины (и мужчины) со всего города восторгались ее сорочками с чудесной черной вышивкой на вороте и манжетах, корсажами из бархата и дамасского шелка, шелковыми юбками, тонкими и прозрачными, как рыболовные сети. Она приходила на Гору, чтобы одевать демуазель Антонетту Аллейн, и по несколько недель трудилась над ее роскошными туалетами. Она редко сидела без дела и расстраивалась из-за того, что Лин носит простую одежду врача и не интересуется красивыми платьями.