Ловец Мечей

Хана вернулась к столу, держа в руке щербатую кружку с дымящимся чаем. Она поставила ее перед Лин на побелевшую от времени столешницу и скрестила на груди руки – большие руки, сильные, умелые, с выступающими костяшками. Лин знала, что эти руки могут выполнять самую тонкую работу, требующую большого искусства; Хана Дорин делала лучшие талисманы в Солте.

– Ты помнишь?.. – спросила Хана, глядя, как Лин пьет чай.

Первый глоток обжег ей горло, и Лин вдруг вспомнила, что не ела с самого утра.

– Помнишь, я привела тебя к махараму и сказала ему, что он должен разрешить тебе изучать медицину?

Лин кивнула. Тогда она впервые очутилась в шуламате. У каждого Солта было сердце – Катот, главная площадь, а на этой площади находился шуламат. Он одновременно служил храмом, библиотекой и судом; там махарам проводил религиозные церемонии и разрешал проблемы жителей: ссоры между соседями, споры ученых относительно интерпретации фрагмента «Книги Макаби»…

Лин считала шуламат самым красивым зданием в Солте; это было большое сооружение со стенами из кремового цвета мрамора и куполом, отделанным мерцающей голубой мозаикой. Купол было видно даже из города – он походил на кусочек неба, упавший на землю.

Лин помнила, какой маленькой она казалась себе, когда они поднимались по ступеням шуламата. Как крепко она держалась за руку Ханы Дорин, когда они шли по коридору, и какой восторг она испытала, когда они оказались в главном зале, под куполом, который изнутри оказался золотым. Мозаика поражала своей красотой. На полу были изображены зеленые вьющиеся растения и большие красные гранаты; на фоне темно-синих стен крошечными золотыми кубиками были выложены созвездия – позднее Лин узнала, что так выглядит звездное небо Арама.

В высоком серебряном шкафу здесь хранились переписанные от руки свитки с текстом «Книги Макаби», а главный алтарь, алменор, был задрапирован тяжелой золотой тканью. На ней были вытканы слова первого Великого Вопроса, те же самые, что были выгравированы на золотом талисмане, который Лин носила на шее: «Как нам петь песнь Госпожи на земле чужой?»[10 - Измененная цитата из Библии (Псалтирь, 136:4): «Как нам петь песнь Господню на земле чужой?»].

Прямо под куполом, на возвышении, сидел махарам. Тогда он был моложе, но Лин показался столетним старцем. У него были снежно-белые волосы и борода, бледные руки с опухшими суставами. Его сгорбленная фигура была закутана в темно-синий силлон, церемониальное облачение ашкаров. На шее сияла крупная подвеска с Молитвой Госпоже. В «Книге Макаби» говорилось, что все ашкары обязаны носить с собой ту или иную версию Молитвы; некоторые вышивали ее слова на одежде, другие предпочитали носить браслет или подвеску. Во всяком случае, слова молитвы должны были соприкасаться с телом.

Махарам приветствовал Хану Дорин и выразил соболезнования по поводу недавней кончины ее жены Ирит; но Хана отмахнулась от соболезнований, она не желала слышать даже намеков на жалость и сочувствие. Было ясно: махарам знал, что Хана придет, и знал даже о том, какое у нее дело, но тем не менее терпеливо выслушал ее. У Лин пылали уши, когда Хана рассказывала первосвященнику о том, как она умна, как сообразительна, какой превосходной ученицей она станет. Лин не слышала такого количества похвал за несколько лет.

Когда женщина закончила, махарам вздохнул. «Мне не кажется, что это хорошая идея, Хана». Та упрямо выпятила подбородок. «Не вижу причин, почему ты должен ей отказать. Богиня была женщиной до того, как вознеслась на небо. И притом целительницей». – «Это было до Раскола, – возразил махарам. – Тогда у нас была магия, Арам, свобода. А сейчас мы бездомные изгнанники, гости в городе Кастеллан. И не все считают нас желанными гостями». Его пристальный взгляд остановился на Лин. «Если ты станешь врачом, девочка моя, тебе придется ходить по этому городу одной, часто по ночам. А мужчины мальбушим совсем не таковы, как мужчины Солта. Они не станут относиться к тебе с уважением». – «Я могу за себя постоять, – сказала Лин. – Все мальчишки в Даасу Кебет боятся меня». Хана фыркнула, но махарам не улыбнулся. «Насколько я понимаю, это дед вложил тебе в голову такую мысль». – «Нет, Давит! – воскликнула Хана. – Наоборот, Майеш не одобряет ее намерений».

Давит. Значит, у махарама было имя.

Он только пожал плечами. «Я подумаю об этом, Хана».

Лин чуть не плакала – она была уверена, что махарам ей откажет. Но Хана, которая никогда не падала духом, велела ей не реветь.

На следующий день гонец из шуламата принес им весть – махарам дал свое разрешение. Лин могла учиться на врача при условии, что будет с первого раза сдавать все экзамены. Никаких ошибок и никаких вторых шансов.

И теперь, вспоминая свое ликование, вспоминая, как они с Мариам плясали среди грядок с лекарственными травами, Лин улыбнулась.

– Да, помню.

– Я всегда считала это большой победой, – сказала Хана.

– А я до сих пор не понимаю, почему махарам согласился, – заметила Лин. – Должно быть, он к тебе неравнодушен, хотя и не показывает этого.

Хана тряхнула головой, и ее украшения зазвенели.

– Вовсе нет. Он сделал это для того, чтобы позлить твоего деда, только и всего. Они друг друга терпеть не могут.

– Тогда, наверное, мне следует радоваться тому, что Майеш был против идеи учиться на врача, – усмехнулась Лин. – Это в его духе. Ему, значит, было позволено стать советником, а мне Богиня запретила распоряжаться собственной жизнью.

– Не так уж он и плох. – Хана отставила в сторону кружку. – Я надеялась, Лин, что, когда станешь взрослой женщиной, ты сможешь примириться с дедом. Он же прислал за тобой и Мариам карету, ты помнишь?

Лин пожала плечами. Она почувствовала себя неуютно.

– Это было не проявление доброты. Он просто хотел продемонстрировать свое могущество.

«И дать понять, что сделал правильный выбор, – мысленно добавила она, – когда предпочел Маривент и его возможности возне со мной и Джозитом».

Хана не ответила. Она рассматривала книги, лежавшие на столе: «Книгу целебных снадобий», «Семнадцать правил», «Сефер Рефуот», также называемую «Книгой исцелений»[11 - «Сефер Рефуот» («Книга исцелений») или «Сефер Асаф» («Книга Асафа») – древнейшая известная медицинская книга на иврите. Ее создание приписывают еврейскому лекарю Асафу ха-Рофе (с иврита «Асаф-врач»), который жил, вероятно, в VI в. н. э. в Византийской Палестине или Месопотамии.], «Materia medica»[12 - Materia medica (с лат. – «Лекарственные вещества», «Медицинские вещества») – совокупность веществ, служащих в качестве медикаментов или употребляемых для их изготовления. Под таким названием известно несколько научных сочинений. «О лекарственных веществах» (лат. «De materia medica») – фармакопея, содержащая сведения о лекарственных растениях, а также веществах и лекарственных препаратах, получаемых из них, написана в 50–70 гг. н. э. Диоскоридом, древнегреческим военным врачом. Одна из наиболее известных работ – «Materia medica» шведского натуралиста Карла Линнея (1749).]. Хотя нет, не рассматривала, поняла Лин. Хана смотрела на книги так, словно хотела прожечь их взглядом.

– Линнет, – наконец заговорила она. – Я должна тебе кое о чем рассказать.

Лин подалась вперед.

– В чем дело, Хана? Ты меня пугаешь.

– Твой дед никогда не возражал против твоего желания стать врачом. Когда я обратилась к нему за согласием, он лишь сказал, что это решение ты должна принимать сама и он не будет ни помогать, ни препятствовать тебе. Я солгала махараму, потому что знала: это единственный способ добиться его разрешения.

– Майеш сказал, что я сама могу принимать решение?

– Да, – кивнула Хана. – Я должна была сказать тебе раньше. Я не знала, что ты до сих пор помнишь наш разговор в тот день и обижена на Майеша за его запрет. Он заслужил твою неприязнь, Лин, но за это ты не должна сердиться на него.

– Почему… – медленно начала Лин, – почему махарам так сильно его ненавидит?

Хана отпила глоток остывшего карака и поморщилась.

– Ты слышала о сыне махарама?

– Да. Его звали Ашер. – Лин на мгновение задумалась. Она не помнила мальчика, но о нем до сих пор говорили. – Его изгнали, так?

Изгнание. Это было самое суровое наказание из всех, которые назначали старейшины Солта. Быть изгнанным означало утратить идентичность. Изгнанник больше не считался ашкаром, ему запрещали общаться с семьей, даже видеть родных, друзей, супруга. Он был отрезан от всех, кого знал; его вышвыривали за ворота Солта, и ему предстояло существовать в мире мальбушим, где он был никем, чужим, без семьи и без денег.

– Так, – мрачно произнесла Хана. – Тебе было, наверное, лет пять, когда это произошло. Ашер нарушил запрет. – Она смотрела на оранжевые уголья в очаге. – Он считал, что магия, существовавшая до Раскола, исчезла не навсегда. Что он сможет разбудить ее, получить к ней доступ, научиться пользоваться ею.

Лин почувствовала, как сердце гулко забилось в груди.

– Его изгнали только за то, что он хотел изучать магию? Он же был просто мальчишкой, сколько ему было – пятнадцать, шестнадцать? Это же ошибка, а не преступление.

– Он не только изучал магию, – объяснила Хана. – Он попытался воспользоваться ею. Ты знаешь, что такое заклинание на костях?

Лин покачала головой.

– Его мать умерла за год до этого, – сказала Хана. – Он хотел вернуть ее. Даже до Раскола такие вещи были запрещены. – Она скрестила руки на внушительной груди. – Твой дед был единственным из старейшин, кто возражал против приговора. Он сказал махараму, что тот будет до конца жизни жалеть о своем решении, о том, что изгнал из Солта единственного сына. Кроме сына, у него никого не было. Махарам так и не простил Майешу эти слова.

– Как ты думаешь, он жалеет об этом? Махарам?

Хана вздохнула.

– Я думаю, что у него не оставалось выбора. Он обожал Ашера, но поступок мальчика был непростителен. Он так считал, все мы так считали. Один раз магия едва не уничтожила мир. Майешу не следовало говорить таких вещей.

Лин молчала. Что же конкретно сделал Ашер Бенезар? Читал книги? Попытался творить заклинания? Как и все обитатели Данмора, Лин знала о королях-чародеях, которые сражались между собой не на жизнь, а на смерть; их ярость оставила на земле материальные следы, Огненное стекло, постоянное напоминание об опасностях магии. Но Лин не знала, как они это делали. Как вообще пользовались магией? Это знание было утеряно.

– Лин, – сказала Хана, – о чем ты думаешь?

Девушка поднялась и подошла к окну. Она смотрела на кривую улочку, вымощенную булыжником, на крыши соседних домов, на купол шуламата, мерцавший в лунном свете. Высокие стены загораживали вид на Кастеллан. Видна была только далекая Гора; Маривент – дворец – сиял белыми огнями, как вторая луна.