Золотой Ипподром

– Да, понятно! А я там была всего раз, давно. А вот здесь бывала часто, когда в школе училась. А сейчас некогда стало, Университет и вообще… серьезная жизнь!

– У вас – серьезная? – недоверчиво спросил Григорий, повернувшись к ней.

Их глаза встретились, и Григорий заметил, что вокруг зрачков ее серых глаз точно вспышкой разбросаны лучики золотисто-карих искорок. Лари вдруг смутилась.

– Ну, я несерьезная, да. – Она быстро опустила взгляд. – Но я пытаюсь… пробую стать серьезней… Такая жизнь, мне в ней многое нравится, но… не знаю, хватит ли духу…

– Какая же «такая»?

От этого вопроса Лари почему-то пришла в замешательство, даже немного покраснела.

– Ну, понимаете… Нет, это так сразу не объяснить… Ой, у вас совсем мороженое растаяло! Идите скорей, а то сестра вас изругает! – Лари засмеялась. – А я вот уже и пришла, у нас места с той стороны, так что я по верху пройду. Спасибо вам! До свидания!

Григорий проводил ее глазами и спустился к своему ряду. Елизавета недовольно надулась на вафельную трубочку с потерявшими форму светло-зелеными шариками:

– А чего такое растаявшее?

– Да так… – Григорий на мгновение замялся. – На меня там мужик один набросился, едва убежал от него!

– То есть как? – удивилась Лизи.

– Да там знаешь, что творится? Все орут, как галки, ругаются, друг друга за грудки хватают. Твой любимец всех подставил! Мало кто ставил на него, вот теперь все проиграли и возмущаются.

– А-а! Правда? Ну, прикольно! Расскажу непременно Василю при встрече, какой он произвел фурор! Ничего, всё равно вкусное, даже и растаявшее… Люблю фисташковое! А ты чего не ешь? Сейчас совсем вода будет! Что ты вертишься вообще?

Григорий уже два раза обернулся назад, пытаясь высмотреть, где сидит Лари.

– Так, ничего. – Он рассеянно взглянул на сцену, где акробаты выделывали разные трюки на лошадях, и принялся за свое мороженое.

Говорить сестре о знакомстве с Иларией ему не хотелось: он знал, что Лизи начнет подсмеиваться над его донжуанским нравом и строить предположения, на сколько дней хватит у него пыла удержать в памяти очередную прекрасную даму. Обычно он реагировал на подобные шутки беззлобно, но сейчас мысль о том, что Лизи может сострить подобным же образом насчет него и Иларии, отчего-то была Григорию неприятна.

* * *

Евдокия приняла бодрящую ванну и немного посидела на примыкавшей к покоям террасе, прогретой августовским солнцем, наслаждаясь ароматами роз и мирта. Скоро уже надо было идти к парикмахеру делать прическу для бала, но сначала августа хотела поговорить с мужем о Катерине. На скачках принцесса нарочито показала «Городу и миру», что неравнодушна к успехам нового возницы и совсем не желает общаться с юным Враччи. Это было не слишком осторожно, ведь за императорской ложей наблюдали тысячи глаз, как журналистов, так и простых болельщиков. Луиджи явно обескуражен, а у старшего Враччи, похоже, прибавилось скепсиса относительно затеи его августейшего друга. Молодой Враччи, конечно, красив, но теперь, пообщавшись с ним и понаблюдав за ним во время бегов, императрица составила о нем свое мнение и считала, что восторги мужа по поводу возможного жениха для дочери преждевременны. Разумеется, позволять ей бегать за возницами нельзя, но и принуждать ее вместо этого общаться с юношей, который ей не нравится… Зачем это нужно?!

«Где же Конста?» – с нетерпением подумала августа, поднимаясь с кресла.

– А, ты здесь! – раздался за спиной голос мужа.

Император стоял в дверях на террасу.

– Наконец-то! Я хотела поговорить с тобой о Катерине.

– Что ж, давай поговорим.

Константин опустился в раскладное кресло и с наслаждением вытянул ноги. Императрица подошла к огромной напольной вазе с геранью и стала задумчиво теребить листочки.

– Послушай, ну зачем тебе всё это нужно? – начала она. – Посмотри, ведь она его совершенно демонстративно избегает, этого твоего итальянца! Он ей явно не нравится!

– Пока я вижу только подростковое стремление всему противоречить. – Император чуть скривил губы. – Ничего осознанного. Наверное, зря мы так с самого начала на нее насели – неизящно получилось.

– Хорошо, пусть подростковое. Она и правда еще подросток, пятнадцать лет! Неужели ты думаешь, что это очень хорошо, если мы будем ломать ее волю? Из-за какой-то квадриги, в конечном итоге…

– Это не «какая-то» квадрига, а наша квадрига работы Лисиппа. – Константин значительно поднял указательный палец.

– Да хоть Хрисиппа! – Императрица начала сердиться, чувствуя, что муж ее не понимает. – При чем здесь наша девочка? Зачем принуждать ее к каким-то отношениям?

– Не к отношениям, упаси Боже, а только лишь к знакомству для начала. Ты же вот не жалеешь, я надеюсь, о том, что когда-то приехала сюда на выборы невесты? Ведь тогда тоже было сначала решение родителей!

Августа невольно смешалась.

– Да, но…

– Что же «но»? Сначала знакомство, потом отношения, если, конечно, всё пойдет, как надо. Разве у нас с тобой это было не так?

– Ну, не сердись.

– Да я нисколечко не сержусь, о чем ты? – Император поднял бровь.

– Тогда скажи, что ты все-таки в нем нашел, в этом Враччи? Конечно он красив как Аполлон, но манеры… В ложе он смахивал со лба пот так, будто он погонщик волов где-нибудь в Кампании!

– Ну, дорогая моя, в Эфесе ведь тоже не было спецкурса по хорошим манерам! Разве это не наживное дело?

– Наживное для живых людей, но твой Луиджи… Он какой-то замедленный, обстоятельный, словно и не итальянец, и не южанин вообще!

– Ты преувеличиваешь! Не видала ты замедленных! Я тебя нарочно познакомлю. – Константин подмигнул.

– Хорошо, не замедленный, но робкий. Разве ты не видел, как он быстро взглядывает на Катерину исподлобья и тут же отводит глаза? Да она его засмеет, если только они начнут общаться поближе!

– Видишь ли, моя несравненная августа, – неторопливо начал император после небольшой паузы, слегка потянувшись, – в Луиджи есть совершенно незаменимое в наше время качество. Он деликатен. Так деликатен даже с близкими людьми, как мало кто вообще сейчас может быть. Ведь долгое общение, дружба, особенно любовь стирают эту грань. Человеку кажется, что он уже имеет полное право на жизнь другого, его эмоции, свободное время… На некоторых людей, особенно творческих, это действует убийственно. Вот в этом мальчике такого нет. Видела бы ты, как он общается с сестрой! Выросли вместе, и дрались, и ругались, но он с ней, несмотря ни на что – сама вежливость, сама предупредительность!

– Но послушай, – тут августа опустилась на соседнее кресло и бессильно уронила руки на колени, – какое творчество?! О чем ты? Девочка увлекается химией, ей не о женихах надо думать, а о науке, об ученых степенях, о карьере! Ведь мы столько в нее вложили, и у кого еще столько возможностей? А тут пойдут семейные заботы, дети…

– Вот-вот, прекрасно, замечательно, – проговорил император иронично. – И ты мне будешь говорить, что это я пытаюсь вмешиваться в жизнь дочери? Давай забудем навсегда о том, что мы в нее вложили, чего мы от нее ждем или можем ждать! Она, хоть и подросток, но уже вполне взрослый человек, ей самой решать. Мы можем ей что-то предлагать, преподнести любую возможность, да еще на золотом подносе, посыпанную розами и сахарной пудрой. Но выбор не за нами и… не должен быть за нами. Неужели это нужно доказывать?

– Наверное, ты прав. – Императрица вздохнула. – Я замечталась… Но всё же что будет, если они с Враччи друг другу в итоге понравятся? Катерина еще такая маленькая…

– В этом Городе, наполненном писателями, учеными и смазливыми возницами, византийской принцессе лучше быть замужем. Особенно если муж хорош и умен.

– Возницами? – Евдокия нахмурилась. – Тебе что-то известно?

– Мне известно всё, что нужно, не беспокойся. Пока ничего серьезного.

– А ты думаешь, может быть серьезное?

– Конечно! – Константин расхохотался. – Ведь это твоя дочь, не забывай! Ее импульсивности нет предела!

– Но это и твоя дочь, дорогой!