Соло на два голоса

Сказать, что я обалдела, слушая эту тираду, это то же самое, как сказать про девятибалльный шторм, мол, море нынче весьма спокойное. У меня было ощущение, что в моём организме все внутренности решили поменяться местами: сердце направилось куда-то вниз, пихаясь с желудком, который устремился к горлу… печень махнулась местом с левой почкой, а лёгкие, раздумывая куда бы им переместиться, забыли о своей прямой функции, поэтому дышать я уже почти не могла – задыхалась. Чтобы понять, почему у меня случилась такая реакция, нужно, наверное, очень хорошо знать-понимать, как мы с Лёшкой жили те семнадцать лет, что существовала наша семья… А жили мы просто и без затей, мне казалось, что так живёт большинство.

Когда-то я теряла голову от его запаха: я вдыхала аромат его кожи, и мне казалось, что звучит самая прекрасная в мире музыка, что звёзды на небе начинают бразильский карнавал и откуда-то сверху сыплются цветы и красивейшие люди мира смотрят на нас с Лёшкой с восхищением. Да, такая вот романтическая дурь, диктуемая бешенством гормонов.

Всё-таки забавно, что самые примитивные и животные человеческие страсти, диктуемые природой и инстинктом размножения, люди облагородили, придумав понятие любви и подрядив самых талантливых представителей человечества – поэтов, писателей и прочих – романтизировать инстинкты красивыми, гениально сложенными вместе словами или с помощью великолепно сложенных нот, или используя умение божественно владеть красками и кистью. Другие виды любви, к примеру, к родителям и детям, отнюдь не романтизируются. В этих случаях придумываются иные штуки для закрепления отношений в матрице человеческого сознания, как необходимые и правильные. А вот любовь мужчины и женщины – сплошная цветочно-конфетная романтика и якобы высота чувств. А какая уж там высота, если планочка-то зависит исключительно от выброса химических веществ в кровь. Смешно…

Так вот, наши с Лёшкой юношеские гормональные страсти утихли сразу после рождения Сашеньки, которая появилась через полтора года после свадьбы. Тут всё и кончилось. Что значит "любить" я не понимала, а потому легко спутала в восемнадцать лет любовь с половым влечением. Плюс тараканий хор в голове… Но кончилось влечение, и закончилось вообще всё. И я была свято убеждена: так у большинства. Все так и живут.

Что чувствовал Лёшка? А бес его знает! За все годы он ни разу не дал мне понять, что я ему не мила или не нужна. Он всегда был рядом, всегда всё делал так, как надо, как должен делать, видимо, любящий муж и отец. Заботился – не больше, но и не меньше, чем стандартные советские и постсоветские мужчины: постирать пелёнки, принести тяжёлое из магазина, разобраться с проводкой, сводить ребёнка на ёлку… В общем, идеальный советский муж, жаловаться не на что. Какие у него были чувства? Не знаю. Не интересовалась. Наверное, это мой грех, мой страшный грех эгоизма. Но я не понимала, что это эгоизм, вот в чём штука-то! Мне не было дела до чувств мужа, и я была уверена, что ему в точности так же неинтересны мои.

Физическая близость… Мой ужас и каторга. Это единственное, о чём нам пришлось с Лёшкой поговорить откровенно. Ему это было нужно, мне – нет. Более того, с некоторых пор стало противно. И я начинала его ненавидеть, когда он проявлял интерес и желание. Меня буквально тошнило.

Пришлось договариваться. Фух, какой же это ужас… То были сделки и договоры, подачки и продажи. Пришлось на это идти, потому что – внимание! – любовницу Лёшка отказался заводить. А ведь я согласилась на это, даже сама ему предложила! Но услышала категорическое «нет».

– Я тебя люблю и только тебя хочу. Зачем мне другие женщины, когда рядом есть ты?

Лестно? Да ужас же… Когда тебе это не просто не нужно, а от-вра-ти-тель-но! Я даже украдкой плакала тогда, поняв, что мне придётся идти на компромиссы и сделки. Почему не ушла? Почему не разрушила эту карикатуру на семью? Не знаю. Я с детства не привыкла доверять своим чувствам и уж тем более считать, что они правильные. Я ж во всех смыслах урод! Значит, надо себя ломать и перебарывать, а не идти на поводу у собственных «не хочу» и «не могу». Я и перебарывала. Заключала сделки. Терпела. И даже продавалась.

Вот интересно… Если бы папа не умер, если бы он был рядом, когда я выросла, он смог бы объяснить мне про эти отношения между мужчиной и женщиной? Нашёл бы слова, сумел бы растолковать, в чём тут тайна, сермяга? Может, если бы рядом был папа, никакого Лёшки в жизни и не случилось бы? При этой мысли тренькало очень больно в сердце: тогда и Сашеньки не было бы… Но мысль о том, что я могла научиться правильно чувствовать, умела бы любить и быть любимой, была столь соблазнительной, что перевешивала даже такое ужасное предположение: не было бы Сашеньки. Будто кто-то не добрый и не злой, просто бесстрастный и рациональный спокойно констатировал: был бы кто-то другой – не менее любимый и ненаглядный, возможно, даже более. Более? Это возможно? Почему бы и нет – что я знаю про любовь?

Так зачем же я терпела тот постылый брак? Зачем, если муж вдруг прокричал всё это, что вызвало девятибалльный шторм в моём организме? Если он не любил меня и мучился, зачем же мы мучились оба? Да лжёт же он, лжёт, лжёт…

Я убежала тогда от этого жуткого разговора, в прямом смысле – убежала. Убежала по лестнице, не дождавшись лифта, убежала из бывшего собственного дома, куда я за каким-то хреном пришла «поговорить о Сашеньке и о том, чтобы обо всём нормально договориться". Поговорила… Бежала, даже забыв дать бывшему пощёчину за «трахальщика». А когда выскочила из дома, все перемешавшиеся между собой органы моего тела всё же завершили дурацкий бег и нанесли решающий удар: меня здорово вытошнило прямо у крыльца подъезда. Вот просто вывернуло наизнанку, что было и противно, и стыдно, но поделать я ничего не могла. Блевала, как пьяница после большого загула. После этого, вроде бы как, органы вернулись каждый на своё место, но в несколько потрёпанном состоянии. Наверное, в тот час я постарела сразу на десяток лет.

Я думала, что мы с ним, с мужем, хотя бы друзья. Верила, что он поймёт и хотя бы со временем примет ситуацию. Не говоря уж о том, что теперь он совершенно свободен и сможет найти себе нормальную женщину. И никак не ожидала варианта с битьём посуды, делёжкой имущества и жуткими оскорблениями. Нет, посуду никто и не бил, а вот имущество мужик начал делить весьма агрессивно. И оскорблять меня тоже…

Я тащилась раненым животным по улице, по зимней пороше, по темноте и ветру, не видя ничего, не разбирая дороги. А на морде моей в колючую корочку превращались слюни и остатки блевотины, которые я даже не догадалась стереть снегом.

Ведь буквально за несколько дней до этого я вусмерть разругалась с мамой, которая не приняла перемен в моей жизни и наорала на меня: "Шлюха! Вот просто шлюха – и всё!" И я не понимала, почему и за что… Я теряла Сашеньку, которая дулась и плакала. И в итоге вот, что мне устроил Лёшка – моя последняя надежда, что мы обо всём договоримся и поймём друг друга. И что будет сплошное "давайте восклицать, друг другом восхищаться". В тот момент я была влюблённой до ужаса идиоткой, решившей, что раз к ней пришло счастье, автоматически счастливы станут все. И что все – добрые, замечательные, хорошие, достаточно им только улыбнуться и сказать ласковое словечко, как они бросятся мне на шею… Кретинка безмозглая! И вот эта кретинка ползла по зимней Москве, а в голове у неё стучало: "на большом безрыбье, на большом безрыбье, когда и рак – рыба…" Он никогда меня не любил. Он не мог меня любить, меня любить невозможно! И с самого начала всё было ложью и не так, не так, не тем, чем представлялось… Как больно это, оказывается! Даже когда сама не любишь уже давно, услышать такое очень больно! Адский жар в груди и на лице никакой холодный ветер остудить не мог.

Тогда и случилось первое моё замыкание. Мне так было тяжело дышать, так давило в груди, что я остановилась и плюхнулась на первую попавшуюся скамейку. Закрыла глаза и… началось.

Началось с запаха. Тот самый ни с чем не сравнимый запах пупырчатой резинки. Он вдруг ударил мне в нос сильно-сильно, так сильно, что я ахнула, но ещё пуще начала втягивать воздух носом: запах пьянил меня, будто швырял куда-то в прошлое, далеко-далеко! И вот уже я чувствую рукою, ладонью знакомую шершавость деревянной ручки ракетки для пинг-понга. А запах-то был от резиновых боков этой ракетки! Конечно, да! Тогда, восемнадцать лет назад, мы пропадом пропадали в спортивном зале института, где стояли столы для настольного тенниса. Мы играли и кадрились, знакомились и флиртовали. Студенты и студенточки, молодые и горячие, все в гормональном угаре и жаждой любовей-влюблённостей. Там мы с Лёшкой и познакомились.

Я будто увидела тот день, тот час, ту минуту. Как бы от стены зала… Спортивный зал, гулкие голоса, стук шарика… Запах матов и резины… Чуть-чуть запах пота… Господи, господи, не шути так со мной, это было восемнадцать лет назад, это не может быть сейчас столь явно и реально, будто бы я там… я там… я там…

…Я подошла близко к себе самой, семнадцатилетней. Смотрю на свой профиль, курносый нос, распатланную причёску, струйку пота на виске… Я могу протянуть руку и дотронуться до себя. До себя прежней, играющей в пинг-понг и косящей глазом на дверь, в которой торчат молодые парни, с очевидным интересом наблюдающие за играющими девчонками. Ох… вижу юного Лёшку: какой он был худой, смуглый, улыбчивый, смешной! Но я не чувствую того прилива возбуждения и радости, какой со мной случался тогда, много-много лет назад, зато я вижу, как вспыхнули щёки у меня прежней, как я закусила нижнюю губу от волнения и как быстро смахнула капельки пота со лба чуть-чуть дрожащей рукой. Меня нынешнюю явно никто не видит, зато я присутствую в своём прошлом, вижу и ощущаю его, ни на секунду не теряя связи с настоящим, помня о реальности, то есть… находясь в своём уме?

Я же помню тот день, но не со стороны, а… изнутри. Изнутри той девчонки, которая сейчас так старается сделать подачу элегантно и красиво. Она предчувствует, что сегодня они, наконец, познакомятся, что он, Лёшка, смотрит в её сторону ещё как заинтересованно, и от этого его взгляда в её животе творится какой-то карнавал с фейерверками – щекотно и даже немножко больно одновременно. Я помню всё до мелочей… Я даже знаю по откровениям Лёшки, что этот его институтский приятель-болван, околачивающийся рядом, тогда отговаривал его от этого знакомства, уверяя, что можно найти девочек и покруче, покрасивее. Не зря тот долговязый придурок мне никогда не нравился… Но мне всегда было любопытно, почему Лёшка мне об этом рассказал? Ведь рассказал же и очень скоро после нашего знакомства. Я тогда расстроилась, чуть ни разревелась, а он бросился меня утешать и горячо утверждать, что просто хотел показать мне, какой идиот его приятель и как он, Лёшка, независим от мнения идиота.

Вдруг я, нынешняя я, неожиданно для себя метнулась к дверям – к Лёшке с приятелями. Они меня не видели… Зато я, оказавшись ближе к ним, теперь очень хорошо слышала их разговор.

– Да оно тебе надо, Лёш? – нудил долговязый. – Чего ты в ней нашёл? Танька из параллельного потока тебе глазки строит, это я понимаю, а тут-то что?

– Ты дурак и ничего не понимаешь в женщинах, – важно проговорил Лёшка, Лёшка – почти ещё совсем мальчишка с розовыми щеками. Боже, какой он тогда был ещё мальчик! – Эта Аня – красавица, каких поискать. Просто ты тупо реагируешь на сиськи и помаду. Дешёвка ты! А такие, как Аня, не для тебя.

– Ф-ф-ф, подумаешь! – зафыркал тот. – Сложную какую нашёл, мадам недоступность. Не смеши! Такие быстро сдаются, они же годятся только на случай атомной войны! Такие, Лёш, хороши лишь на большом безрыбье! Когда и рак – рыба. Понял? – и заржал. Лёшка ржач не поддержал.

Так вот откуда эти рыба с раком! Вон откуда это тянется! Теперь я знаю… Но странно то, что, оказывается, бывший муж все годы помнил об этих словах институтского приятеля. Или… он их вспомнил сейчас, когда, как оказалось, я сделала что-то ужасное, что-то такое, что превратило нормального мужика в чудовище.

Я нынешняя опять метнулась к теннисному столу, к себе прежней. Мне показалось, что я слышу бешеный стук собственного сердца… нет, не нынешнего своего сердца, а того, прошлого, былого сердца, юного сердца Ани молоденькой. Да как же это может быть: сразу два сердца рядом, два сердца одного и того же человека? Бред, бред, я сошла с ума! Я чувствую два сердцебиения – одно совершенно бешеное, влюблённое, другое – ровнее, хотя тоже частит.

Юная я нервно кусаю губы и блестящими глазами наблюдаю приближение юношей к нам с подругой. Я, юная, ликую и чуть не подпрыгиваю от нетерпения. Я это вижу… и помню…

– Анька, дура, – шепчу я одними губами, – не надо. Остановись!

Конечно же, дура меня не слышит и продолжает свой идиотский брачный танец с подпрыгиваниями. Якобы в пинг-понг играет, ага, конечно.

– Идиотка! – ору я что было мочи. – Не нужен он тебе, не любишь ты его! И ты ему не нужна, не нужна! Он сам мне сказал, он тебя, то есть, меня, то есть, нас, возненавидит! Пошли его на фиг! Не знакомься с ним, у тебя, у нас будет Илюша! Дура, остановись!

Я ору уже со слезами, прекрасно понимая, что никто меня не слышит и слышать не может. Это же моё безумие, этого ничего нет.

И вдруг замечаю, что юная я начинаю растерянно вертеть головой и будто бы прислушиваться к чему-то. Юная я растерянно отступаю от стола, зажмуриваюсь и трясу головой, будто отгоняя навязчивую мысль или видение. Я себя услышала? Юная я слышу себя тридцатипятилетнюю? Но ведь этого не может быть! Надо проверить!

Нынешняя я делаю резкий рывок к себе самой и… будто спотыкаюсь обо что-то и лечу физиономией прямо в пол.

Но ударилась я о холодный зимний ветер, о порошу. И обнаружила себя на скамейке, куда присела, не в силах идти дальше из-за невозможности дышать. Что это было? Сколько прошло времени? Я прислушалась к своим ощущениям и к своему организму: мне не холодно, то есть, замёрзнуть не успела. Такое ощущение, что не пришло и одной минуты. Но точно не знаю… Зато я теперь знаю, что схожу с ума. Я – ненормальная. От всех событий последнего времени я тронулась умом. Ха. Ха. Какая неприятность, какая досада, как говаривала Фрекен Бок.

Я медленно поднялась со скамейки и побрела в сторону метро, чтобы ехать домой. В мой новый дом, где меня ждёт любимый Илюша. Рассказать ли ему о произошедшем? В ту минуту я решила не рассказывать – зачем? Может, оно никогда не повторится, может, это просто реакция на стресс. А я так сходу напугаю человека тем, что у меня с головой не всё в порядке. Промолчу.

И я промолчала. Я же не знала, что замыкания теперь станут моей второй жизнью, моим кошмаром, моей сладостью, моим приключением.

ЛИЧНО Я…

Добрые-добрые люди из Интернета, эти ядовитые пиксели, в своё время ещё успели меня достать своим нездоровым любопытством по поводу моего матримониального положения, а также их любимого «а на что вы живёте, где и как трудитесь?». Правильный ответ знаете? Я с тех пор знаю. Он такой: "Я уже четверть века замужем, мой муж – очень серый и глуповатый человек, кроме того, как мужчина никуда не годится, но я буду век ему верна. Люблю стирать его подштанники. В такие моменты меня накрывает ностальгия по нашей дискотеке в молодости, где мы танцевали под Юрия Антонова. Помните Юрия Антонова? Хнык-плак. У нас двое детей – они такие же серые и глупые, как их папа, но я их обожаю и каждый день их в школу провожаю. Да, они уже по пять лет сидят в восьмом классе. Они хорошие, вырастут, пойдут в армию. А потом посмотрим, лишь бы не было войны. А работаю я на местной фабричке, пристрачиваю кружева к кукольным трусикам. Зарплату нам выдают редко, поэтому ращу на огороде репу с огурцами, так и живём. Стараюсь мыслить позитивно, у меня получается, поэтому всё у нас хорошо!»

Вот запомните, дети: если вы хотите, чтобы в русском Интернете вас любили, не обижали и всё вам прощали, это единственно правильный рассказ о себе! Только ещё надо добавить грамматических и орфографических ошибок – для полной стилизации и правильной картины. Убожество, бедность, ничтожность вам всегда простят. Вас поддержат. Знаете, почему? Нет, дети, в этом месте я пока лучше промолчу. Вы сами поймёте, когда получше узнаете людей – в их массе. А пока просто знайте: вы обязаны трудиться в поте лица на ненавидимой работе за копейки или даже бесплатно. Тогда вы – хороший человек и правильно живёте. Если же вы любите свою работу, значит, вы – лентяй, который хорошо устроился. Если вы очень хорошо зарабатываете, то вы – сволочь, которая по блату устроилась (или через постель).

Но самое страшное, это ежели вы по какой-то причине (не дай бог, наследство!) можете себе позволить работать для удовольствия и не шибко зависеть от практических результатов труда. Вот это всё. Ховайтесь в ближайшем бомбоубежище. Такого не прощают, вы – враг и не просто каких-то конкретных людей, вы – враг народа и всей родины в целом. Почему так? Ой, не спрашивайте… Это уже по медицинской части, тут надобно анализы брать и лоботомию делать, причём, в массовом масштабе, дабы понять: что там у этого народа в мозгах так капитально сломалось?

В общем, попала я в эту самую страшную категорию исчадий рода человеческого, ибо хочу – работаю (пишу статьи, рассказы, стихи), хочу – ничего не делаю, так как второй муж, богатый и влиятельный, обеспечил мне такую возможность, несмотря на то, что мы уж лет пятнадцать (или больше?) как в разводе. Но он что-то куда-то когда-то вложил удачно, сам стал практически олигархом, но и меня при разводе не обидел: ежемесячно мне капает вполне приличная сумма денег, возможно, пахнущая нефтью. Даже не возможно, а точно именно ею и пахнущая. По сравнению с бывшим я – нищеброд, по сравнению с интернетовской публикой, ненавидящей «хорошо устроившихся», я – сама олигархесса, живущая по собственным правилам и для собственного удовольствия. То есть – враг, страшный враг, подлежащий уничтожению. Имманентное свойство наших людей – зависть, оружие настолько страшной, разрушительной силы, которое, если вдруг та же власть научится использовать направленно и с умом, заткнёт за пояс любое ядерное. Лично я уверена в этом.

Вы только дайте людям конкретную и чёткую перспективу реализовать их завидующие инстинкты и мечты, так они, минуя военкомат, выстроятся на плацу в стройные ряды – сами! И будут умолять генералов вести их на святую сечу за идеалы, справедливость и мечты. Главное – грамотно подхватить эту бьющую через край энергию зависти и ненависти, направив в нужную правительству сторону. Эй, правительство! Дарю идею. Намного дешевле обойдётся, чем вооружение и перевооружение. Поверь, правительство: в твоём народе накоплены адовы запасы страшной силы – зависти. Глупо не использовать такой потенциал. Да этой завистью можно не только Сирию, можно весь Ближний Восток утрамбовать бомбёжками. Что-то меня понесло…

Лучше про второго мужа. Всем был хорош парень (тогда ещё почти парень, чуточку совсем мужик)! Но уж больно круто он пёр в своём бизнесе. Это отнимало у него кучу энергии и сил. Казалось бы: приходи домой и расслабляйся, отдыхай, смотри телек, спи, в конце концов! Так нет… Ему была нужна я. Целиком, полностью, вся, без остатка, до пяток. Чтобы и секс, и поговорить, рассказав все свои бизнес-новости – вот непременно все, а мне прям так было интересно, аж жуть. И чтоб я слушала, открыв рот, но иногда вставляла мудрые замечания. А потом – снова секс. Так он отдыхал и расслаблялся, получая телесные наслаждения, но особенно никогда не вылезая из основной темы своей жизни.

А я ведь тогда ещё работала и не кем-нибудь, а рентгенологом. Может, потому у меня сейчас здоровье и сыплется так стремительно, кто знает… А ещё я растила сына от первого брака. И подрабатывала, как уже рассказывала, агентом по рекламе, а заодно пописывала в разные популярные издания статейки на медицинские темки для обывателей. Не чтобы дурить им головы и сбивать их с толку, нет, не подумайте, как раз наоборот – прямо противоположно своей агентской деятельности! Никогда не опускалась до рекламы всякой гомеопатии и прочей хрени. Старалась по-настоящему доносить до масс (хе-хе!) реальные медицинские знания, для их же, масс, пользы. Те копеечки, что мне платили, откладывала. Как и агентские гонорары-проценты. И, знаете, на что? На взятку. На будущую взятку этой вашей армии, чтобы туда не забрали моего сына.

Другое дело, что не понадобилось: парень оказался талантливый, и его будущее решилось наилучшим для него образом без всяких взяток и увиливаний от попыток государства сожрать юную жизнь в своих грязных и человеконенавистнических целях. Но это потом… А тогда, помню, мой муж, который вовсе не отец моего ребёнка, узнав про эти мои копеечные усилия, долго ржал, а потом заявил:

– Плюнь, брось и забудь. Неужели я твоего пацана не спасу?

Я горячо поблагодарила мужа и, не споря, ни слова не сказав, продолжила свою миссию по спасению. Ещё чего: доверить кому-то жизненно важное дело, да к тому же мужчине, да к тому же не отцу.

Но мой второй не был дрянью. Впрочем, у меня вообще не было дрянных мужчин в анамнезе. Он, обеспечив меня по самую макушку, при разводе не отобрал ничего из «совместно нажитого». Да и расстались мы мирно и спокойно. Я ему честно сказала, что мне трудно быть боевой подругой бизнесмена – ну, не моё, и скучно, и напрягает. И компании его не для меня. И интересы – вот совсем не мои. Он не обиделся, понял, довольно легко сделал ручкой и со словами «Ты была приятным периодом моей жизни!» удалился в новые приключения нефти и газа, устремился к новым вершинам, где и нашёл всё, что искал: офигительный успех, красивую и подходящую ему подругу, домик в Калифорнии и где-то там ещё и прочее, прочее, о чём я уже не в курсе. Дай ему бог! Заслужил, заработал, имеет право. По крайней мере, ни меня, ни моего сына ничем не обидел. А мы с его помощью, конечно, смогли позволить себе очень многое, но, подчеркну: сын свою жизнь от армии родины любимой спас абсолютно самостоятельно.

А ведь тех денег, что я копила примерно с десяти его лет, мне всё равно не хватило бы на «отмаз». Родина с каждым годом становится всё более жадной, там на самом деле уже понадобились были бы доллары, сделанные из нефти.

Словом, мой второй брак позволил мне стать чистой воды рантье. И бросить тяжёлую и унизительную (по зарплате) работу. И жить так, как я нынче живу. Всё: теперь вы можете ненавидеть меня со всеми основаниями и всей душой. Мне на это плевать: привыкла. Хотя и не афиширую особенно своё положение, лишь самые близкие всё знают и не возникают на эту тему. Впрочем… сколько у меня этих близких осталось? Полтора человека. И то, я считаю, многовато.