Лейла. Шанс за шанс

Забрав у Кирима и его лампу, поставила обе как можно ближе к лицу офицера и мысленно содрогнулась: если бы хоть один из тех, кто в нашем мире имеет отношение к медицине, видел сейчас эту картину и знал, что я собираюсь делать и уже сделала, наверное, покрутил бы пальцем у виска и сказал, что я сумасшедшая. Хотя разве в военно-полевых госпиталях второй мировой войны условия были лучше? Но там работали обученные врачи, а я сейчас пытаюсь взвалить на свои плечи то, что делать в принципе не должна… Но буду.

– Ромич, – позвала на помощь парня. Почему-то именно на него неосознанно я решила опереться в данной ситуации. Мысли о наших земных военно-полевых врачах напомнили, что они работали не сами: у них были помощницы-медсестры, – на вот, держи вот это… – показала ему скрученные в маленький рулончик мягкие тряпочки. – Я называю это тампон. Будешь прикладывать и промакивать им кровь, когда я буду зашивать рану. Постарайся делать это так, чтобы я постоянно видела ее края. – И спохватилась, когда он протянул руку: – Руки! Нужно хорошо помыть и обтереть домашней настойкой руки!

И мы приступили. Больше ничьи взгляды мне не мешали, потому что я сосредоточилась на ране Саргайла настолько, что не видела и не слышала ничего вокруг.

Когда операция закончилась, и я обработала рану лечебной мазью и прикрыла тряпицей, почувствовала, что устала так, что ни на что больше сил просто не осталось. Поэтому, помыв с помощью Ромича руки и лицо, прилегла недалеко от Саргайла и тут же уснула – эта ночь была слишком насыщенной и далась мне очень тяжело.

***

Проснулась я от тихого шепота.

– Малика, ты уверена, что этот офицер жив? Смотри, какой бледный.

– Уверена, Эльмира. Да ты и сама можешь убедиться. Смотри, у него на шее бьется жилка, значит живой.

– Ну не знаю, Малика. Твоя дочь с ним полночи провозилась, ты уж меня извини, но то, что она делала, уж больно на колдовство похоже.

– Ай! Глупая ты женщина, Эльмира! Ну, какое колдовство? Она просто раны ему зашила! – остервенело зашипела ей в ответ мама.

– Просто раны зашила, говоришь? – так же остервенело зашипели ей в ответ. – Где это видано, чтобы раны женщина зашивала? Да и не женщина еще, а ребенок! Знахарка и та не берется! Говорит, грех это. Всевышний запретил женщине прикататься к человеческому телу иголкой!

– А когда ты при вышивании пальцы колешь этой самой иголкой, Всевышний тебя не наказывает? Нет? – вдруг заговорил профессор. – Неправда все это, суеверия. В той же Фаргоции и Тализии уже учат женщин сложному врачеванию, одними отварами и притираниями обойтись невозможно. Особенно в деревнях, куда квалифицированные лекари отродясь не забредали. Так что нечего на девочку напраслину возводить! Ее можно обвинить лишь в том, что она не по годам умна, а душа ее слишком чистая и добрая, чтобы пройти мимо чужой боли и несчастья.

В данной ситуации Эльмира была права в одном: хирургия в Эльмирантии до сих пор исторически была прерогативой мужчин. А вот женщины, даже знахарки к этому виду деятельности почти не допускались. По крайней мере, в мирное время. А оно в этой части страны было долгим.

Со стороны Эльмиры раздалось неприязненное сопение:

– А с каких это пор рабы столько воли получили, что отвечают вперед хозяев? – склочно заявила та.

– А с таких, – точно с такими же интонациями заявил профессор, – что нас воины Фаргоции завоевали. А там рабства нет.

– А вот это еще неточно! Может, эльмирантийские солдаты уже давным-давно отбились? А мы тут сидим и ждем непонятно чего!

– Так, может, пойдешь и проверишь? – отозвался проф.

Эльмира аж взвилась на месте:

– Малика! Я требую, чтобы этого презренного раба наказали! Он прилюдно оскорбил меня!

Яростный шепот норовил перейти в визг, назревал конфликт, а я ничего этого не хотела. Вернее, очень хотела его предотвратить, поэтому демонстративно перевернулась на бок и, зевнув, открыла глаза.

Комнату заливал мягкий дневной свет, который просачивался из отверстий в верхней части кладки стены. Видимо, это те самые места, о которых говорил Кирим, когда просил Ромича достать из кладки камень.

– Добрый день. Я долго спала?

Женская часть как могла отгородилась от мужской – местные представления о женской и мужской половинах прочно засели в мозгах здешних обитателей и даже в такой ситуации они следовали традициям. Была бы здесь хоть какая-то ширма, все бы чувствовали себя гораздо комфортнее. А так стресс, маленькое пространство, где все вынуждены как-то сосуществовать и, извиняюсь за подробности, ходить на горшок, прикрывая друг друга, чем придется. Да еще духота, которая неизбежна даже с той вентиляцией, что обеспечили строители, ведь людей здесь собралось гораздо больше, чем нужно для комфортного пребывания, и, как вишенка на торте, раненый и я со своей операцией, которая выбивается из всего, что можно ожидать от ребенка девяти с половиной лет. Неудивительно, что люди нервничали и срывались на скандалы.

Наконец, в напряженный тишине прозвучал мамин голос:

– Не очень, солнышко. Сейчас где-то полдень.

– Хорошо, Саргайл приходил в себя?

– Нет, не приходил. Так чуть живой и лежит.

Я наклонилась над ним и прислушалась. Дыхание было редким, но ровным. Взяла запястье и стала считать пульс – вполне нормальный. Точно сказать не могла, так как часов с секундной стрелкой, чтобы посчитать точное количество ударов сердца в минуту, не было. Положила руку на лоб: температуры нет – это хорошо, хотя и ничего не значит, воспаление может проявиться не сразу. Потом приложила ухо к груди, слушая сердце. Стук был ровным и отчетливым. Подумав еще немного, я поняла, что других диагностических способов все равно не знаю, придется ждать, когда пациент проснется или очнется. В любом случае, ему нужен хороший уход, питание и питье, которые, сидя в этой коморке, обеспечить невозможно.

Скандал меж тем сам собой сошел на нет.

– В доме было что-то слышно, пока я спала?

– Нет, Лейла, с ночи ничего не слышно, – ответила мама.

– Может, стоит выйти и осмотреться? – неуверенно предложила я.

– Я с тобой! —откликнулся Ромич.

– Никто никуда не пойдет! – тут же со страхом крикнула мама.

– Но, мама! – я попыталась возмутиться, но вмешался Кирим:

– Ваша мама права. Нечего детям рисковать. А вот старый Кирим может и выйти. Если кто меня и увидит – что со старика возьмешь? А разведать, что там да как, обязательно нужно. – Он с кряхтением поднялся, повел плечами, разминаясь, и подошел к двери. – Если к ночи не вернусь, до утра не выходите. А потом пусть Ромич обстановку разузнает, он парень шустрый.

И вышел, оставив нас в неизвестности и волнении.

Однако вернулся Кирим довольно быстро – не прошло и часа.

– Ну что там? – накинулся на старика Мамук, который от нетерпения разве что на месте не подскакивал.

Мират не стеснялся и подскакивал, как на пружинках:

– Деда Кирим, Деда Кирим, на улицу узе мозна?

– Сядьте, неугомонные, нечего перед стариком мельтешить, – осадил их Кирим и сам присел, немного отдышался и сказал: – Новости у меня такие: войска Фаргоции штурмуют крепость. И, как мне кажется, совсем скоро ее возьмут.

– Как возьмут? – взвился Мумук. – Эти шакалы просто не могут победить наших доблестных воинов! Один Саргайл убил сразу троих в схватке!

Остальные женщины тоже заохали и что-то запричитали.

– Ох, Мамук. Какой ты нетерпеливый! Сядь! Чего вскочил? Дай послушать Кирима! – замахала на него руками мама, прекращая и гам среди женщин.

Кирим сидел и как будто и не торопился говорить дальше. Ромич потянул Мамука за полу рубашки, и только после того, как тот уселся, старик продолжил рассказ:

– Не знаю, откуда они столько людей взяли, но перед крепостью целая армия стоит. По городу патрули ходят, никого на улицу не пускают.

– А ты как об этом узнал, ежели из домов никого не выпускают? – подозрительно спросила Эльмира.

Кирим недовольно сверкнул на нее глазами, но ответил спокойно: