Лейла. Шанс за шанс

– Хорошо, мама, спасибо! Профессор-аха, я знаю, вы просто обязаны были захватить с кухни что-то покрепче воды… – Хотя я вроде и не спрашивала, но вопросительно посмотрела на профа в надежде, что он подтвердит мою догадку.

– Да… – после некоторой паузы проговорил он и довольно быстро, как бы оправдываясь, продолжил. – Я взял с собой домашнюю настойку и вино, все-таки нам всем нужно немного расслабиться… – сутки в закрытом пространстве…Ты же знаешь, я не люблю ни тесных кают, ни… – он красноречиво обвел взглядом комнату.

– Это просто замечательно! – облегченно выдохнула я. Но тут же исправилась, поняв, как это прозвучало со стороны. – В смысле, замечательно, что вы все это захватили! Вы очень предусмотрительны и дальновидны! – Даже в таком состоянии я как могла решила подбодрить профессора, все-таки он человек уже в возрасте и все эти потрясения, как и непереносимость замкнутых пространств, могут плохо на нем сказаться.

–А вода? Сколько у нас воды?

– На сутки должно, и нам хватить, и господина офицера обмыть, – ответила Эльмира.

Обмыть? Эта ощипанная курица и правда думает, что я дам Саргайлу погибнуть и нам придется обмывать покойника? Интерпретировать эти слова иначе было просто невозможно, так как в эльмирантийском языка подобное употребление слова имело именно такой контекст. Было конечно «обмыть» со вполне обычным значением, но произносилось оно немного по-другому. А потому гнев и какое-то дикое отчаяние буквально вскипели в моей крови.

Увидев мой разъяренный взгляд, она тут же исправилась:

– Я хотела сказать промыть господину офицеру раны! – и затараторила в надежде прикрыть свой промах. – Мы специально взяли побольше воды, чтобы хватило, и попить, и умыться!

Я решила не заострять на этом внимания и как могла успокоилась, все-таки сейчас самое неподходящее время для выяснения отношений.

Женщины уже освободили раны Саргайла от одежды, промыли, продезинфицировали и перевязали те, что помельче. Но кровь из более серьезных не думала останавливаться, поэтому я под изумленные взгляды матери и остальных наложила жгуты. Лицо осторожно обмыли от крови, и раны на нем оказались не так страшны, как казалось, а я еще раз убедилась, что любые повреждения на лице выглядят гораздо страшнее, чем есть на самом деле. Да и глаз оказался на месте, просто заплыл. Действительно пугала лишь одна глубокая рана на лице, к которой приложили лоскут пропитанной антисептиком ткани. Ее нужно было зашивать.

Я мысленно застонала. Как же не хотелось вновь браться за иголку! Но надо. Здесь почему-то особенно сильно боялись ран на лице, и даже знахарки и лекари предпочитали за них не браться. И это было гарантированное уродство, ведь она заживала долго и как придется, а уж такая, на пол лица, вполне могла закончиться не просто уродливым шрамом.... Сейчас только грамотная медицинская помощь могла помочь несчастному. Хотя, где я и где грамотная медицинская помощь! Всевышний! Хотелось покричать вслух, но я ограничилась беззвучным внутренним воплем и попыталась взять себя в руки.

– Мама, нужно положить в домашнюю настойку нитки и иголку из «чемоданчика».

– Зачем? – удивилась она.

– Будем зашивать господину офицеру раны, – сглотнув и судорожно вздохнув, ошеломила ее.

Мама серьезно посмотрела мне в глаза и, перекрестившись по местному обычаю, принялась выполнять то, что я попросила. Хотя было видно, что делает она это с большой неохотой, недоверием и даже возмущением. Вейла и Эльмира просто сидела с круглыми непонимающими глазами и переводили взгляд с меня на маму, явно не веря, что она восприняла мои слова серьезно. На мужчин в это время я не смотрела, хотя и знала, что они о чем-то тихо между собой беседовали, не обращая внимания на женское крыло, которое помогало офицеру. Напряженное молчание прервал тихий каркающий смех Саргайла.

– Лейла, ты неподражаема! Но сегодня чуда не случится. При моих ранениях разве что хороший лекарь смог бы помочь, и то не факт. А ты, конечно, замечательная девочка, но не нужно мучить ни себя… ни меня. Эта женщина правильно сказала: еще немного – и меня нужно будет обмывать, а не зашивать.

На последней фразе его и так тихий голос стал почти неслышным. А я разозлилась! На этот мир, на солдат и их военачальников с обеих сторон, на самого Саргайла, на ситуацию в целом, и больше всего на себя! За то, что стояла в нерешительности, хотя могла помочь, и за то, что этот мужчина себя уже хоронил. А злая женщина – это опасная и решительная женщина, даже если для всех она всего лишь ребенок.

– Саргайл, я тебе сейчас одну вещь скажу… Ты ее, пожалуйста, запомни, потом, как придется, запиши и можешь даже повторять, когда особенно хреново будет: Ты жутко везучий тип! И ты выживешь, чтобы ни случилось. Я лично за этим прослежу и Всевышнего за тебя попрошу. Понял?!

Во время всего этого спича в комнате стояла полная тишина, а потому мы без труда услышали совсем рядом приглушенные выкрики и топот тяжелых сапог. Я прикрыла рот ладошкой и, в испуге опустилась на колени рядом с Саргайлом, а Кирим прикрыл горшком и без того слабо горевшую масляную лампу. И хотя мы специально проверяли, виден ли свет за пределами комнаты, предосторожность никому не показалась лишней. К счастью, нас никто не услышал и не увидел. По крайней мере, никто не спешил крушить стены в поисках непонятных голосов, и это радовало. Некоторое время за стенкой еще слышалось чье-то присутствие, однако, скоро не стало слышно и его. Но радоваться никто не торопился, так как это совсем не значило, что дом пуст.

Еще немного посидев в тишине и темноте, я, наконец, решилась пошевелиться и подползла к «тревожному чемоданчику».

– Кирим, открывай лампу, думаю, уже можно, извне все равно не видно, мы же проверяли.

– Так-то оно так… – прокряхтел он, освобождая лампу из «плена». – Но предосторожность никогда не повредит. – Потом немного подумал и сказал Ромичу: – А ты поднимись-ка вон по тому чурбачку и вынь из стены камень – нужно пустить немного воздуха, а то нас здесь слишком много.

Ромич в недоумении потянулся к ближайшему камню, однако тот и не думал сдвигаться.

– Да не этот, балбес! Тот, что выше и цветом немного отличается. Да! Днем еще парочку достанем, чтобы свежее было, а сейчас нельзя, могут свет непонятный увидеть.

«Да-а, а я таких подробностей и не знала… Надо было отца получше расспрашивать, а не изучать механизм двери, открыв рот. Хорошо, что Кирим в курсе. Так-так, а где у нас болеутоляющая настоечка? Только вот поможет ли она нашему бравому офицеру? Мама-то ее принимает, если голова вдруг разболится, а тут проблема почище головной боли, да и к чему привлечет увеличение дозы, я тоже представляла слабо. А может, снотворного дать? Хотя не помню, чтобы таким образом хоть кого-то готовили к операции. Блин, неужели снова наживую шить придется? Только вот ему стонать или кричать громко нельзя, в доме все еще может кто-то находиться или снова вломиться»…

– Чего пригорюнилась, красавица? – снова подал голос Саргайл и даже попробовал улыбнуться, но тут же сморщился и прикрыл единственный видящий сейчас глаз.

– Да вот думаю, как тебя обезболить. Ни кричать, ни громко стонать в нашем положении нельзя, а если я начну шить, будет очень больно.

Я решила быть с ним предельно честной, другого в нашей ситуации просто не предусматривалось.

– Не боись, Лейла, я все выдержу, – оптимистично отозвался Саргайл. Но потом снова посерьезнел. – Ты уверена, что справишься? Может, не нужно? Крепость им все равно не взять. А через несколько дней сюда перебросят столько войск, что от этих захватчиков и следа не останется. Я вообще не понимаю, ради чего они затеяли все это, если удержать просто не в состоянии, даже если к ним по морю будет подходить помощь. Да и у нас флот большой, чтобы надеяться только на этот путь.

– Думаю, все не так просто, – прокряхтел со своего угла профессор. – Не могли они решиться на столь самоубийственный демарш, не имея никакой поддержки и гарантий, да и мир между двумя странами слишком тонкая штука, чтобы вот так его нарушать.

Все снова замолчали, а я вспомнила о том, что увидела в мыслях Ярела. Сольгер тогда сказал, что войска обязательно подойдут, только каким путем? Но это сейчас неважно, важно, что он не стал бы врать другу или отправлять того на верную смерть, зная, что дела обстоят совсем иначе.

– В любом случае, – наконец, прервала я молчание, – мы не можем надеяться на быстрое окончание конфликта. Если город все же захватят, то ты, Саргайл, сможешь получить нужную помощь, только если сдашься. Но и тогда никто не будет спешить помогать военнопленному. Там своих бы от черты отвести. А если крепость устоит, и через пару дней к нам придет подмога, то на твое состояние это тоже повлияет мало: время будет упущено – ты до этого кровью истечешь или пакость какая в открытые раны попадет.

– Ну, может, мы еще и сами отобьемся, – без особой уверенности проговорил он. – Может, не сразу, но отобьемся, – уже гораздо тверже повторил. – Все-таки большие силы они сюда быстро не смогли бы перебросить, а у нас бравые ребята служат, крепость хорошо укреплена. Да и ребята сейчас проведут рекогносцировку и быстро выбьют их к морю. К тому времени наш флот справится с их жалкими корабликами, и мы окончательно добьем этих неудачников.

Казалось, собственная речь прибавила ему сил. Мне совсем не хотелось спускать его с небес на землю и гасить тот огонек надежды, что промелькнул в глазах всех находящихся в комнате, но я все же сказала:

– Надеюсь, что так и будет, Саргайл, но такой уверенности ни у кого нет, поэтому зашивать тебя мы все же будем. Жгуты нельзя держать больше полутора-двух часов. – Я взяла бутылку настойки и протянула ему: – На, выпей. Это будет вместо обезболивающего. И постарайся не шуметь. От этого сейчас зависят наши жизни. – Я отвернулась, чтобы взять еще одну лампу, которую для меня услужливо подпалил Ромич, и нитку с иголкой, а когда повернулась снова, в глазах раненого плескался страх.

«Да-а, не верит он в мои способности. Но его не за что винить. Я и сама в них слабо верю. Только вот выхода другого нет… Но я сделаю все, чтобы ему помочь!»

– Все будет хорошо, Саргайл. Верь мне, – сказала совсем тихо.

По сгустившейся за моей спиной тишине я поняла, что все напряженно ждут, действительно ли я начну зашивать раны. Ждут и не верят, что я все же на это решусь. Нет, останавливать меня никто не стал – слишком уж за последние годы все уверились если не в моей исключительности, то странности, но наблюдать, как ребенок неполных десяти лет собирается делать то, на что не решаются даже знахарки, а вернее то, что им делать не разрешается, это почти мистическое действо.

Трудно что-то делать, когда за каждым движением неотрывно следит десяток пар глаз. Потому я попыталась перевести внимание людей и, поглядев на Саргайла, спросила:

– Тетя Сэйра, а где вы встретили Саргайла? – запнулась и с нарастающей тревогой добавила: – И где дядя Ренат и Арават?

Все взгляды переметнулись на все так же сидевшую с отсутствующим видом Сэйру.

– Они погибли, Лейла… – уронила она фразу, которая, казалось, лишила ее остатка сил, но спустя минуту молчания, которую никто не решился нарушить, продолжила: – Мы были дома, в кофейне, когда все началось. – вдруг, Сэйра подняла на меня взгляд и проговорила. —Ты шей, Лейла, шей. У господина офицера мало времени… – Потом снова перевела взгляд вникуда и продолжила, а я решила последовать ее совету и принялась за руку парня, очень надеясь, что на этот раз дело пойдет легче. – Муж услышал шум на улице, пошел проверить, но быстро вернулся и поднял всех, приказав одеваться и собираться в одной комнате. Потом мы услышали, как дверь в кофейню сломали, и к нам ворвались моряки… – Она перевела дух. – Старший из них сказал, что если мы не будем делать глупости и среди нас нет солдат или офицеров эльмирантийской армии, нас не тронут, только дом проверят. Мы, конечно, сказали, что посторонних в доме нет, подождали пока они проверят и уйдут. Смысла вступать с ними в бой муж не видел. Все-таки мы мирные жители, да и смысл нападать на этих бешеных моряков, число которых превышает нас? Нас и правда не тронули. Мы даже расслабиться успели после их ухода. А потом двое из них вернулись…

Снова повисла долгая мучительная пауза, во время которой слышалось лишь сдавленное мычание Саргайла, который изо всех сил сдерживал крик. А я думала, что такие подлые люди есть везде, и очень жаль, что близким мне людям не повезло с ними столкнуться. Скорее всего, всем был дан приказ не трогать мирных жителей, если те не нападут сами. Все-таки город хотели захватить, а не уничтожить, но вот против таких личностей в общей неразберихе сделать ничего невозможно. Именно об этом и говорил Ярел, когда предупреждал, что ближайшие сутки станут для города адом.

– …Мы сразу поняли по их мерзким улыбочкам, что эти двое вернулись не просто так. Сначала они требовали денег. Я готова была отдать все до последней медяшки, лишь бы они нас не тронули, и даже предложила за ними сходить. Но один из этих уродов показал на Айлу и сказал, чтобы деньги принесла она, а он, мол, проследит, чтобы та по дороге не потерялась. Попытавшийся возразить сын получил эфесом по лицу, а я повисла на муже еще в надежде, что все закончится миром… Миром не вышло… Я, дура, сразу и не поняла, для чего он заставил Айлу идти за деньгами, а когда из соседней комнаты послышался приглушенный крик, бросилась на оставшегося нас сторожить шакала. Только муж быстрее оказался и умнее. У него нож был припрятан, того солдата он убил. Ранили и его, правда, но не сильно. А второго они с сыном с Айлы стащили и тоже прирезали. Хорошо хоть этот шакал не успел ее обесчестить, иначе я бы себе еще и этого не простила…

Снова наступила напряженная тишина, во время которой она гладила дочь по волосам. А я утерла влажный от выступившего от напряжения лоб и обработала уже зашитую на руке рану, мысленно прицеливаясь к бедру Саргайла, который уже даже подвывал как-то вяло.

– …эти шакалы все же умудрились привлечь внимание других, и мы поняли, что нужно бежать, иначе нас всех убьют. Мы бросились к боковому выходу – через кофейню к нам уже бежали. Выскочили через калитку на улицу, а там крики, лязг оружия – полная неразбериха. На нас напали. Ренат и Арават отбивались, как могли. Мы с Айлой прятались за их спинами, служанки и рабы куда-то разбежались. Да и что-либо понять в той кутерьме было сложно. Когда упал сын, Ренат пытался его отбить, но тщетно, совсем скоро упал и он. Я хотела… Я была готова остаться там, вместе с ними, но Айла… Нужно было спасти хотя бы ее, поэтому я их бросила…

Голос Сэйры дрогнул, и из ее глаз, наконец, потекли слезы, но она все же продолжила свой печальный рассказ. А я уже штопала ногу, делая стежок за стежком и смаргивала набежавшие на глаза слезы. Саргайл потерял сознание еще в тот момент, когда я взялась за вторую рану. Пожалуй, для него это сейчас наилучший вариант.

– …Пробиться нам помог Саргайл, который увидел нас, еще когда были живы Ренат и Арават, но пробиться к нам получилось не сразу. У него сегодня отгул, вот он и ночевал в городе, когда все началось. Когда выдалась возможность, мы побежали к вам. Недалеко отсюда на нас напали сразу трое. Саргайл всех убил, но сам оказался сильно ранен. Я до сих пор не верю, что мы до вас добрались…

Мама подошла к Сэйре, присела рядом и обняла ее. Остальные женщины тоже придвинулись к ним ближе, выражая сочувствие. Этого простого действия хватило, чтобы пробить брешь в ледяном панцире бесчувствия, который воздвигла вокруг себя женщина. И она тихо разрыдалась, прижимаясь к маме и пряча лицо на ее плече. Мужчины сидели хмурые и прятали глаза, мальчики этими самыми глазами сверкали и гневно сжимали губы, а Мират не понимал, что произошло, и жался к старшему брату, вопросительно заглядывая ему в глаза. Не в силах осознать, что значит умерли, если еще вчера он с дядей Ренатом стул починял, а с Араватом пробовал новый пирог?

Мне тоже безумно хотелось обнять Сэйру и Айлу, хотелось вместе с ними оплакать их потерю, хотелось просто поделиться своим теплом и участием, однако передо мной стояла гораздо более сложная задача: сделать все, чтобы лежащий передо мной раненный мужчина выжил. Я перевязала его бедро, медленно и осторожно ослабила и сняла жгут, и посмотрела на его лицо все еще не в состоянии решиться на такую сложную операцию. С одной стороны, если я сейчас не наложу швы, то заживать будет долго, а главное – криво, что изуродует красавца офицера так, что даже представлять не хотелось: сабля разрубила ему лицо от середины правой щеки через верхнюю и нижнюю губы и до подбородка. А с другой стороны, я даже не представляла, чем может закончиться моя помощь, и не попаду ли я в какой-нибудь нерв, из-за чего лицо несчастного может перекосить еще хуже. Я мысленно передернула плечами. Подумав, решила, что хуже уже быть не может, ведь даже если я зашью его неудачно, то края раны хотя бы заживут более-менее ровно… К тому же его бессознательное состояние позволит избежать шока от боли. Главное, чтобы сердце выдержало. При этой мысли мое собственное почти остановилось, а потом бросилось в бешенный галоп, и я снова старалась взять себя в руки.