Марафон нежеланий

– Футбол смотришь? – Я отобрала у Него смартфон.

– Я не про футбол. – Он навалился на меня и так противно по-отечески посмотрел.

– «Второй тайм», серьезно? Ты что-то принимаешь?

– Фу, какая ты грубая! Зайка, мне сорок, а не сто сорок.

– Сначала покурю. – Я потянулась за пачкой на тумбочке.

– Вроде бы хозяин квартиры запрещал курить в ней.

– А какой штраф мне грозит?

Прошлой весной я, в очередной раз разругавшись с мамой, переехала к Саше. Он из тех людей, кто любит быть один и по-настоящему кайфует от своего одиночества, поэтому сразу корректно, но бескомпромиссно дал мне понять, что долго жить у него нельзя.

Сашка тогда подрабатывал бариста в кофейной точке при бизнес-центре, а Он каждый день перед работой и после обеда брал у Сашки эспрессо.

Как мне рассказывал сам Сашка, они быстро подружились: в Нем не было высокомерия большинства местных боссов, его шутки не были вымученными, Он искренне интересовался, «чем сейчас живет молодежь».

Иногда я сидела у Сашки за стойкой по полдня, мы вроде бы даже переглядывались с Ним, но я не особо обращала внимание. Сашка действительно очень интересный, и то, что с ним по-дружески болтает какой-то местный бизнесмен, меня не удивляло. И вот как-то мы с Сашкой сидели и смотрели для меня объявления по аренде, остроумно критиковали комнаты с советскими коврами на стенах и то и дело одновременно вскрикивали: «За что?! За что 15 тысяч?!»

Он думал, что мы пара и ищем себе новое жилье. Сказал, что Он как раз сдает квартиру, которую купил дочке на окончание школы (ей до этого еще три года). Тогда я писала статьи для городского портала – накоплений хватало на месяц, за этот срок я должна была помириться с мамой. Но Он сказал, что раз я одна и мне некому помочь, Он возьмет плату в конце месяца. А в итоге принес мне букет и бутылку вина – «у тебя слишком пустые полки на кухне, пора заполнять их коллекцией хорошего вина».

С Ним было очень интересно разговаривать. Он искренне спрашивал меня об университете, даже вызвался помочь с подготовкой к экзамену по экономике. Не могу сказать, что этот экзамен был сложным для меня, но мне нравилось притворяться немного глупой. Нравилось, как Он заботливо спрашивал, поняла ли я, как терпеливо объяснял еще раз. Тогда я даже подумала: «Может быть, на этом мы и остановимся? Он будет заботливо заниматься со мной экономикой, а я, задавая глупые вопросы, буду придавать ему значимости». Но после экзамена я слишком много выпила того вина, что Он принес, и вернуть все назад было уже невозможно.

Я не умела говорить «нет». Вернее, мое невербальное «нет» никогда не слышали. Не то чтобы поцелуи так дурманили мне голову, что я раздвигала ноги, когда кто-то лез мне в трусы. С Ним я вроде бы даже и не флиртовала. Смеялись над чем-то, пили вино, Он рассказывал про свои студенческие годы. Никаких объятий, поглаживаний. Я, пошатываясь, пошла его провожать, в коридоре споткнулась, Он меня придержал, потом приобнял, и все.

Я даже не задумалась о том, что имею право его оттолкнуть или хотя бы сказать «не сейчас, пожалуйста». Я читала о ступоре, который происходит с жертвами домогательств – когда они не то что не могут резко ответить и врезать обидчику, но и пошевелиться не могут. Вот со мной и было что-то подобное. Я как будто бы теряла свою волю. Хотя позже объясняла себе, что просто боялась показаться зажатой, стеснительной, неинтересной.

«Уж лучше десять минут обыденного секса, чем потом для кого-то я навсегда буду застенчивой занудой» – так рассуждала я тогда.

Но на самом деле мне просто сносило крышу от осознания того, что я желанна кому-то. Что вот сейчас, хотя бы на короткий промежуток, меня хотят. Я нужна, пуcть даже и для удовлетворения чьих-то желаний.

Я вспомнила про то, что он говорил с Сашей, и сразу после конца «второго тайма» спросила:

– Что тебе сказал Саша?

– Что ты участвовала в каком-то неправдоподобном конкурсе и теперь ищешь сотню, чтобы какой-то художник научил тебя писать книги.

– И как же ты хочешь мне помочь? – подражая киношным средиземноморским кошечкам, мурлыкнула я.

Неужели он даст мне эти деньги? Нет, я, конечно, откажусь…

– Хочу помочь тебе правильно начать литературную карьеру.

– Что значит «правильно»?

– Значит, не писать ночами в блокноте, а пойти учиться. В литинститут.

– Что за советское мышление? Сейчас все всему учатся самостоятельно. Ну, или на курсах.

– Эта система работала! Не надо торопить события. Сначала учишься, набираешь багаж, а потом с ним идешь штурмовать издательства и литжурналы. Учишься не у сомнительных «учителей» с тропическим загаром, а у заслуженных писателей и профессоров.

– Я не хочу так.

– Конечно, ты хочешь все и сразу. Все вы сейчас такие. Послушай человека, который шел ступенька за ступенькой, не перепрыгивая, не спеша. Я все узнал про обучение – едешь летом в Москву и поступаешь. Я оплачу.

– Не надо за меня платить! Я не шлюха! Если я захочу туда поступать, то сделаю это без твоей помощи.

– Не надо оскорбляться, – очень строго сказал Он. – Я прекрасно знаю твои возможности и вижу твою самооценку. В лучшем случае твоя мечта будет просто гнить, в худшем – сопьешься вместе со своим дружком-искусствоведом.

– Мне не нужны твои деньги. – Я попыталась сказать как можно медленнее и спокойнее, но в носу уже защипало. – И квартира твоя не нужна. И ты не нужен!

– Не нужен? Поэтому ты прижимаешься ко мне, как маленький запуганный ребенок? Ты знаешь, как ты спишь? Сворачиваешься в клубок, как жалкий брошенный котенок!

– И что ты мне можешь дать, кроме денег? – Я уже рыдала, впервые перед кем-то, кроме мамы.

Хотелось одновременно и прижаться к его широкой груди, и посильнее ударить в его нудно-умное лицо.

– Милая, не строй из себя бедного гордого художника. За деньги можно все купить. И тебя, и меня, и мечту. Я хочу купить тебе мечту.

– Да пошел ты!

Он встал и начал одеваться. Я отвернулась, легла на бок и постаралась всхлипывать как можно тише.

И что Он так долго копается? Он сел на кровать, погладил меня по плечу. Я с силой рванула одеяло, закутавшись с головой.

– Милая, выражаясь твоим литературным языком, ты просто колючка, а не роза.

Он вышел, громко хлопнув дверью. Так точно меня еще никто не называл. И правда, просто колючка, а не роза.

Глава 7. Кузьма Петров-Водкин. «1918 год в Петрограде»

Утром 8-го я встала с таким приятным грустным ощущением, когда накануне ты выплакал все слезы и сегодня все проблемы кажутся отрешенно-далекими. И сама я как будто далеко-далеко. Со стороны наблюдаю, как эта лохматая красноглазая девушка заваривает кофе и, уставившись на пушистые заснеженные ветки, жадно глотает морозный утренний воздух. Мама всегда пугала меня ангиной, а для меня с детства не было прекраснее воздуха, чем свежий и обжигающе ледяной ранне-весенний. В нем столько обещаний и надежд. Наверное, это будет первая весна без каких-либо мечтаний и планов. Буду просто плыть.

Из метели невеселых мыслей меня вырвал сигнал телефона.

Зачисление средств. На 50 тысяч больше! И сообщение: «На ошибку или на будущую учебу. Решай сама. В квартире можешь остаться до конца месяца».

Сколько мыслей промелькнуло у меня в голове за минуту! Но все заглушал восторг! Я все-таки смогу поехать. В глубине души я и не сомневалась – брать или нет. Хотя для приличия поспорила с собой, уговаривая отправить деньги назад.

Куда отправить? Ведь я не знаю номер Его счета, домой к Нему приходить нельзя. Да я и не знаю Его точный адрес.

Передо мной мелькали образы великих женщин, которым тоже приходилось зависеть от мужчин, но от этого они не становились менее великими, а красота их жизни насыщалась оттенками трагичности. Той трагичности, которая делает будничные биографии особенными.

Сашка как-то сказал: «В биографиях мужчин привлекает трагизм, а в биографиях женщин – их сила». А я считала, что наоборот.

Хотелось написать Ему что-то благодарное, но гордость пересилила, и я отправила: «Теперь я знаю, сколько стою. Спасибо».