Взаперти

Она зашла в кабинку и вынесла мне джинсовый жакет с вышивкой на спине.

– Накинь сверху.

Когда я вновь повернулась и заглянула в зеркало, от носа к вискам уже разбегались апельсиновые веснушки, сбивающиеся в группы по три-четыре пятнышка. Кожа налилась цветом спелой оливы, заблестела, словно смазанная растительным маслом.

– Ты замечательно выглядишь, – сказала девушка, прижавшись ко мне и тут же отскочив в сторону – возьми этот комплект, хорошо?

Я хотела рассмеяться, но не смогла. Смех обязательно исправил бы ситуацию, сделал её абсурдной или хотя бы комичной. Но как смеяться, когда хочется кричать? Когда страшно и желанно одновременно? Я оттолкнула девушку и влетела в кабинку, где начала мерить подряд все, что лежало на стуле. Она равнодушно отвернулась и отошла к окну. Думаю, ей действительно было все равно. Или она просто не видела ничего странного в том, что мое лицо живет отдельной жизнью.

Я перемерила: красное пальто и узкие карие глаза; белые брюки и черное гладкое каре; вязаную кофту и смуглые щеки; спортивный костюм и курносый нос.

– Не надоело? – устало спросила девушка, не отрывая взгляда от улицы за окном.

– Как ты это делаешь?

– А я-то тут при чем? – пожала плечами она – Но ты все равно поторопись, тебе в двенадцать нужно прийти к психотерапевту, иначе деньги потеряешь.

– Ты накормила меня кислотой, ты!..

– Это вопрос или утверждение? – она нахмурилась – Почему ты все время обвиняешь меня? Ах, ну да, тебе же больше не на кого переложить свои проблемы.

– Эй, вы! – она принялась кривляться перед продавщицами, раздвинув вешалки – Пусть она на вас нападает, тощие курицы, дуры безмозглые! Хочешь им что-то сказать? Говори!

Она вцепилась в мой локоть и потянула за собой.

– Давай, скажи им, что они сломали зеркало и отравили свою одежду. Давай, развлекайся!

Продавщицы шевелили губами и переворачивали страницы, не поднимая головы.

– Не можешь? Конечно, не можешь, – она обессилено взмахнула руками, как раненая птица, и горько добавила – переоденься в платье и пошли отсюда.

С цветастым платьем вернулись серые волосы, зеленые глаза, плохая кожа и неровные губы. Девушка подхватила с прилавка пакет, затолкала туда всю выбранную одежду и вышла на улицу.

Внушительный тюк тряпья полетел в мусорный контейнер, где ему было самое место.

12.00, гнев.

Она была приветлива и терпелива. Эрзац-материнство разгладило складки на её лбу, собравшиеся некрасивой гармошкой после магазина. И, казалось, все было прекрасно – вполне себе в порядке вещей. Но растерянности было куда больше, и я шла за ней, как послушная корова на водопой. Часы, часы… Треклятые часы звенели за мной, передо мной и вокруг меня не хуже бубенца на шее безучастной скотины.

Улица пуста, только мы и пыль под ногами. Еще довольно тепло, но откуда-то с запада уже потихоньку крадется ветер. Пока несмело, и даже неумело, но упорно. Мы прошли набережную и красивую православную церковь. Вошли в сквер через арку сплетенных деревьев.

Она хохотнула:

– Ты сейчас чертовски похожа на девственницу, у которой первое свидание. Кстати, ты уже… не того, так ведь? Вроде, не маленькая. Да, не маленькая. И фигура у тебя хорошая.

Я была зла. И смущена. Впрочем, меня разозлили не её слова, а то, насколько созвучны они были моим собственным мыслям. Она их просто озвучила. Её напускная веселость, какое-то очень жалкое, но вместе с тем сексуальное кокетство и правда заставили меня спрятаться в раковину невинной девочки, которая еще жила где-то глубоко внутри. Я почувствовала, как у меня непроизвольно покраснели щеки, и разозлилась еще больше.

– Перестань, пожалуйста. Это так глупо.

– Да расслабься, – она одернула мое платье и как бы невзначай шлепнула по заду – это всего лишь психоаналитик. Чай, не к гинекологу идешь просиживать час на кресле. Ну, поговоришь с ним немного, чтобы не терять деньги за сессию, отменить ведь уже поздно.

Её смех катился по скверу волной, а деревья склонялись в почтительном реверансе перед этим нелепым всплеском радости. Она смеялась так громко, что на какое-то время я даже перестала слышать тиканье часов. Спустя пару минут она уже была серьезна и сосредоточена.

– Вообще, я тебе немного завидую. Понимаешь, мне аналитик не положен. А толк в этом действительно есть. Только представь – в твоей голове есть целый бурлящий котел, о котором ты ничего не подозреваешь. Каждый день он подбрасывает твоему сознанию кости, а сознание и радо обглодать пару засохших жил. На самом деле, все самое вкусное всегда остается где-то за сценой, прячется за кулисами. Твой личный суфлер.

– К чему ты все это клонишь… – мне хотелось говорить с ней, но ничего толкового на ум не шло.

Она показала рукой на пятиэтажку, забитую под завязку офисами.

– Смотри, обычный дом. В нем сидят обычные люди. А в офисе номер пять в кожаном кресле ждет свою пациентку сорокалетний психотерапевт Владислав. К чему я это веду? К чему я веду… У тебя в этом мире нет никого, кто стал бы слушать твои истории, хотя их много, я знаю, много. И некоторые очень интересные. А Владислав услышит не только то, что ты говоришь, но и то, что хочешь сказать. Это самое главное. Поверь, самое главное. Тебе это необходимо – услышать то, что хочется сказать. Тебе нужно понять.

– Мы встречаемся с ним первый раз, так?

– Нет, ты опять все перепутала, – к приветливому терпению на её лице присоединилось легкое беспокойство – ты ходишь к нему почти четыре месяца. Насколько я знаю, вы неплохо знакомы, и уже далеко продвинулись. Но ты не переживай. Все должно быть естественно, само собой. В этом весь смысл. Нельзя просто взять, стукнуть человека по голове и сказать – а ну, давай, приходи в себя. Человек начнет сопротивляться и станет только хуже. Представь, будто это сон. Во сне мы можем говорить и делать все, что угодно. Все, что заблагорассудится. Не думай о впечатлении, которое оставишь Владиславу. Не важно, понравятся ему твои слова или нет. Он – всего лишь часть сна.

Не хватало только какого-нибудь банального, но ёмкого штампа. Тогда она сказала:

– Плыви по течению, расправь паруса.

А потом мечтательно посмотрела куда-то вдаль, чуть запрокинув голову:

– Мы с тобой – против всего мира. Вот ведь какая ирония! Против мира, в котором люди по домам разошлись. До чего же тут тихо, от такой тишины можно оглохнуть…

Мы вошли в дом. Женщина средних лет равнодушно смотрела на экран, поделенный на дольки разномастных кадров.

– Где?..

Женщина махнула рукой куда-то вбок, не глядя на нас, словно отмахнулась от назойливой мухи, которая прервала её дрему. Девушка взяла меня за руку и потянула вперед, прошипев злобно: «Тварь ленивая!».

Вот, наконец, дверь. Мы пришли, и меня немного отпустило. Не так, чтобы плыть по течению, расправив паруса, но достаточно для капли любопытства, которая не так безнадежна, как тупая покорность.

За дверью прятался крошечный коридор и кабинет с золотой табличкой. Девушка даже не взглянула в его сторону. Сразу же села на диванчик перед коридором, сложила руки – прилежная ученица на уроке – и застыла.

– Ты меня тут подождешь?

Она тяжело вздохнула. Не с тоской, а подчеркнуто тяжело, с придыханием. Театрально.

– Нет, меня здесь не будет.

И без того путаные мысли завернуло в тугой клубок.

– Где же ты будешь?

Она прикрыла глаза, показывая мне и всему миру, как устала от расспросов, и нехотя выдохнула:

– Я буду с тобой. С тобой.

Потом взглянула на свои часы, сверилась с настенным кругляшом циферблата и нахмурилась: