Взаперти

– Иди уже, опаздываешь.

Я пошла. Сделала два или три шага, не понимая особо, куда иду и зачем. Не столько осознанно, сколько по инерции. Внутри меня плескалось, переливаясь через край, варево самых разных ощущений. На моем теле можно было нарисовать карту и обозначить флаги завоевателей. Меня поделили на части, и только лишь пара кусков еще принадлежала мне. Все остальное – какое-то месиво противоречий, тыкающих друг друга пиками в бессильной злобе.

В животе томилось беспокойство. Оно пронзительно подвывало, толкая меня изнутри. Мои руки онемели. Я видела сквозь призму чего-то потаенного две белеющие культи и подобие механизма, приводящего их в движение. Здесь поселился парализующий страх, который шаг за шагом покрывает ледяной корочкой все живое. Еще дальше, в глотке, закипал гнев. В опасной близости от сомкнутых губ затаилось самое сильное чувство, отчаянно ищущее выхода. Пусть же оно выплеснется хотя бы тут, где истерики – привычное дело, а злость – хороший признак.

И я постучалась.

Владислав сидел в кожаном кресле, чуть вытянув ноги, но без лишних вольностей. Человек-друг, человек-участие. Все в нем было идеально – до последней складочки на брюках, до небрежно взъерошенных волос на висках, до едва заметного наклона черной оправы очков.

Я помню, как смотрела однажды сериал, один из проходных героев которого очень походил на Владислава. Герой убивал сочных молодых блондинок и страдал обсессивно-компульсивным расстройством. Так странно смотреть на этого миловидного мужчину с мягкими чертами лица и большими сливовыми глазами, представляя себе социопата с ножом в руке и ноткой уходящего оргазма в глубине зрачка. Вымученно улыбнувшись, я еле сдержала накативший смех.

Владислав подался вперед всем телом, улыбнувшись широко и приветливо, показывая свое расположение и готовность поддержать шутку, вспомнившуюся мне так некстати. Я промолчала и перевела взгляд на теплый ореол оранжевого света вокруг настольной лампы.

Уют маленькой комнаты одновременно располагал к себе и злил. Хотелось рассказать обо всем, что со мной сегодня произошло, но я невольно гасила каждый такой порыв, вглядываясь мельком в красивые длинные пальцы терапевта, покойно лежавшие на планшете для записей. Он ждал, когда я буду готова говорить, не выказывая ни удивления, ни разочарования, ни раздражения. Каким же хорошим и родным он показался мне в этот полдень, когда я перестала понимать – где заканчиваюсь я сама, а где начинаются другие. Слова рвались из меня, как голодные собаки к миске с костями.

Владислав пах чем-то древесным, тонким, и мне ужасно захотелось зарыться лицом в воротник его джемпера. Вцепиться и, как огромный осьминог, обвить всеми конечностями. Эти противоречивые выматывающие чувства делали только хуже – я также хотела орать на Владислава, вывалить перед ним и боль, и страх, и безнадежность. Но не могла раскрыть рта. Было отчаянно жаль разрушать молчаливое совершенство, за которым наверняка прячется равнодушный человек, послушно выполняющий свою работу.

И тут я начала вспоминать. Нет, скорее припоминать. Наше первое смущенное знакомство, когда я полыхала пурпуром и не знала, куда деть руки. Первую каплю доверия, робко запавшую мне в сердце. Смех и милые скомканные приветствия. Серьезные минуты, нарушаемые только короткими отрывистыми фразами, сказанными злым шепотом.

Жаль, он не останется таким навечно и – только для меня.

Владислав заговорил первый:

– Расскажите, как прошла ваша неделя. Что нового, какие впечатления, о чем хотелось бы поговорить…

Я молчала. Он говорил нежно, но непонятно. Тихая речь сливалась в одно бесконечное слово, выходила из-за персиковых – как у девушки – губ и сворачивалась клубком у ног. Пряжа его пушистых мыслей медленно наполняла комнату, и я утопала в ней с головой.

– Вам не хочется говорить?

Я что-то невнятно промычала себе под нос. Владислав оставил пометку на листке бумаги. Мы помолчали еще немного. Но я все-таки прервала тишину, когда пряжи вокруг меня стало слишком много, чтобы свободно дышать.

– Я… Не знаю, о чем мне говорить.

– Может быть, вы не хотите о чем-то говорить?

– И это тоже. Очень глупо.

Он вдруг усмехнулся. Не улыбнулся ободряюще, а саркастически скривился так быстро и точно, словно поставил в воздухе точку.

– Нет ничего глупого в том, что хочется высказать.

Мне стало больно, словно по спине хлестнули кнутом.

– Я ужасно запуталась. Так глупо и бессмысленно звучит, когда я пытаюсь проговорить это вслух. Мне кажется, что у меня полный рот каши, а вы думаете, мол, я обычная неудачница, которая двух слов связать не может.

«Ты и есть неудачница. Ты неудачница».

На лице Владислава не дрогнул ни один мускул, он даже не пошевелился, но я отчетливо услышала издевку, сказанную этим нежным голосом, который почти полюбила. Я сказала себе: «Показалось». Сбилась, закашлялась, но продолжила говорить.

– У меня так много мыслей, и я никак не могу собрать их вместе, что-то придумать, как-то структурировать их.

Владислав засмеялся, не улыбнувшись ни на секунду.

«Когда ты перестанешь ныть?».

Я окончательно растерялась:

– Что, простите? Я не понимаю…

Тот, прежний терапевт, посмотрел на меня и почти проворковал:

– Я слушаю вас, продолжайте.

– А мне показалось… Впрочем, не важно. Я себя сегодня странно чувствую, не обращайте внимание.

– Как именно – странно? Что вы чувствуете?

Я несколько минут боролась с собой, прежде чем ответить. Я никогда не верила, что людям действительно интересно знать, как чувствуют себя другие люди. Это смешно и нереально ровно настолько, насколько нереальна моя сегодняшняя жизнь.

– Мне кажется, что я немного не в себе. Все… не так. Неправильно.

Владислав сидел все там же и все так же, а его голос почти хохотал: «Глупая, занудная истеричка. Ничего у тебя не получится, не получится».

– Да что же это? Зачем вы так говорите?

Его искренне удивленные глаза широко распахнулись, освободившись от гнета тени длинных, почти девичьих ресниц.

– Я ничего не говорил. Я только внимательно слушал – вас.

– Ну, нет! Теперь я точно слышала, – во мне снова проснулся гнев, и он рвался, рвался, отчаянно рвался наружу – зачем вы лжете? Я вообще не хотела приходить. Я… Вот зачем, а?

– Вы услышали что-то? Скажите мне, что именно это было. Мы обязательно разберемся вместе.

– Вы сказали мне, что я истеричка. И неудачница. Что вам наплевать на мое нытье.

«Так и есть, так и есть!».

Я почувствовала, как зубы непроизвольно сжались, царапая друг друга. По рукам прошла волна мурашек, как от кислого лимонного вкуса, обжигающего язык.

– Вот, опять. Что с вами такое?

И тут я услышала гудок уходящего поезда. Он появился из звенящей пустоты паузы, окутавшей комнату. Сначала я почувствовала тихую вибрацию состава, отделившегося от станции и набирающего силу после долгой стоянки. Поезд ехал медленно, тоскливо, не желая расставаться со мной. Сквозь мутное стекло одного из купе я отчетливо видела человека, который был мне почти другом и которого уже никогда не будет рядом. Где бы я ни была – я только что опоздала на свой поезд. Другого такого не существует.

Что делать дальше – я не знала. Поэтому просто сорвалась с кресла, махнула волосами, как щитом, резко отворачиваясь от Владислава, и выбежала вон. В узком пространстве крошечного коридорчика я зачем-то толкнула носком туфли стену, скорчилась от злости и щиплющей боли, и замерла. Из кабинета не доносилось ни звука. Немая стена качнулась мне навстречу, а голова предательски закружилась. Гнев пинал меня изнутри, обозлившись на скорое разрешение спора, он был готов стенать еще и еще, мучить меня снова и снова.

Я вновь влетела в кабинет, как голодный взъерошенный воробей.

– Знаете, что? Вы, может, и психиатр, и очень умный, и все в таком духе, но черта с два я позволю вам меня обижать. Понятно?