Горький аромат фиалок. Роман. Том второй

– Постойте – постойте! Как – мама?! Вы что, подозреваете ее?

– А кого же еще подозревать? Привела какую-то бомжиху, напилась до бесчувствия… бомжиха та «вычистила» квартиру и исчезла. А на другой день исчезла и сама Татьяна. На кого мне теперь думать?

Алена секунду молчала, затем произнесла с нажимом:

– Это вы напрасно – мама на такое не способна. Во всяком случае, была неспособной до вас, до того, как сошлась с вами. А что до вашего «пота», то знаете, что я думаю? Ведь вы сами знаете, что лжете! Какой труд? Какие крупицы? Вы нажились, грабя простых людей. Таких, как папа, как эта женщина, которую вы презрительно обзываете бомжихой. Все правильно, все справедливо: вы грабили – теперь вас ограбили.

Семен Игнатьевич бросил трубку, не дослушав. Он был в бешенстве.

6

Заманжол все более вдохновлялся успехами Алтынай. Она находилась на их с Аминой попечении всего три месяца, а уже говорила понемногу, и под руководством своей старшей – младшей сестры училась писать и читать. Заманжол не позволял Алтынай подолгу лежать, утром поднимал ее, нес в туалет, затем она умывалась самостоятельно и даже чистила зубы. Она уже умела сидеть, он часто ставил ее на ноги, настойчиво учил стоять, но пока ничего не получалось. Он вспомнил о своем музыкальном даре, и, достав из антресолей свою старую гитару, пел Алтынай песни своей юности. Та слушала внимательно и очень живо реагировала – раскачивалась в такт, прихлопывала ладонями, даже пыталась подпевать, смешно гукая. Было видно, что пение доставляет ей несказанное удовольствие.

Балжан и раньше не приветствовала песни и игру на инструментах – у нее напрочь отсутствовал слух. А теперь аккорды и переборы просто выводили ее из себя.

– Прекрати бренчать свои серенады! – кричала она от телевизора.

– Алтынай нужно развивать музыкальный слух, – возражал Заманжол.

– Но ты мешаешь слушать телевизор!

И Заманжол, вздохнув, откладывал инструмент. Алтынай смотрела на него просительно, она хотела еще. Тогда, в том пионерлагере, Заманжол часто пел, аккомпанируя себе на гитаре. И замечал, какими глазами смотрела на него Алтынай. Она и сама имела приятный голос, и часто подпевала ему. Заманжол знал, что сейчас она утеряла все свои певческие способности, и что теперь нужно работать над формированием ее музыкального слуха. Но и просто находясь рядом с ней, ему хотелось петь. Но Балжан…

Она по-прежнему наблюдала за занятиями с подозрением. Однажды Заманжол попросил денег из оставленных Владимиром долларов, чтобы купить инвалидную коляску для Алтынай, но получил отказ.

– В чем дело? – нахмурившись, спросил Заманжол.

– Ты не истратишь на нее ни одного цента. Хватит!

– Почему?

– Потому что эти доллары Владимир подарил мне.

– Тебе?! С чего ты так решила?

– Дарственная написана на мое имя. Ты что, забыл?

Заманжолу противно было препираться из-за денег, но коляска была необходима Алтынай, ведь ее нужно было выводить на улицу. И он сказал примирительно:

– Ладно, они принадлежат нам обоим. Если хочешь, разделим деньги поровну, и можешь делать со своей половиной все, что пожелаешь.

Но Балжан не согласилась.

– Нет, тебе из них не принадлежит ни один доллар. Я не позволю растратить их на всякие глупости.

– Ты шутишь?!

– И не думала! Эти деньги подарены мне. И не надо так на меня смотреть. Мы обходились без излишеств, обойдется и она. Хватит и того, что ты не оставил ни одного тенге на депозите. Я куплю участок за городом и построю на нем дом. Не ютиться же в этой квартире всю жизнь!

Заманжол понял, что может не рассчитывать на доллары, оставленные другом. А ведь Алтынай так нужна коляска, да к тому же он планировал приобрести специальные тренажеры, наглядные пособия и много всего другого.

Как-то Балжан привела домой Боту и еще одну учительницу по имени Лейла. Женщины поглазели на Алтынай, и пошли пить чай.

– Ну, как вам она? – спросила Балжан.

– Не знаю, так себе, – отвечала Бота, скосив свои и без того косые глаза на Лейлу.

– Нет, неправда, она очень красивая, – сказала та, словно специально подливая масла в огонь.

– То-то и оно, что красивая, – вздохнула Балжан, – Заманжол целыми днями не отходит от нее.

– И что он делает с ней? – Бота отличалась привычкой задавать глупые вопросы.

– Возится… учит говорить, читать и писать. Научил сидеть, теперь бьется над тем, чтобы она могла стоять и ходить. Хочет купить для нее инвалидную коляску, чтобы прогуливать по городу. Но я денег не дала, так он ходит на станцию – разгружает вагоны.

– А ты не думаешь, что эта краля водит тебя за нос? – предположила Лейла.

Балжан вздохнула.

– По правде говоря, я не знаю, что и думать, – сказала она, – Вроде бы точно ненормальная, но иногда мне кажется, что она дурачит меня.

– А я знаю, как определить, ненормальная она или просто прикидывается, – заявила Лейла.

Балжан взглянула недоверчиво, а Бота отставила пиалу, которую уже поднесла ко рту.

– И как же?

– Очень просто. У ненормальных зрачки не реагируют на боль, не сужаются.

– Правда?

– Конечно! – Лейла скорчила гримасу, мол, как можно не знать о таком общеизвестном факте.

– Что – забыли историю о Камо?

– Камо? – Балжан морщила лоб, пытаясь вспомнить, кто это.

– Ну да, Камо! Это революционер, он прикинулся ненормальным и…

– Да-да! – воскликнула Балжан, – Вспомнила теперь.

– И, что ты предлагаешь? – спросила она затем.

– Мы можем сейчас же проверить эту девушку, и, либо вывести ее на чистую воду, либо избавить тебя от сомнений.

– И как мы это сделаем?

Лейла решительно встала.