– Говорят, Алтынай втюрилась в тебя…
– Кто говорит? – Заманжол внутренне подобрался.
– Неважно, – уклонился Тахир от прямого ответа, – Говорят, я думаю, не зря. Сегодня я понаблюдал за ней, – она прямо ест тебя глазами.
– Ну и что? – Заманжол скосил глаза на собеседника, – Тебе-то что?
– Вообще-то ничего, – Тахир пожал плечами, – Только не понимаю тебя. Такая красавица предлагает себя, а ты теряешься.
И он повторил, качая головой:
– Не понимаю я тебя!
– Чего тут не понимать! – Заманжол начал заводиться, – Она ученица… совсем еще ребенок. Ну, втюрилась, с кем не бывает? Такой у нее сейчас возраст…
– Ну и чудак же ты! – Тахир ухмыльнулся, – Таких чудаков я еще не встречал. Ребе-енок! Да ты раскрой глаза-то! У нее сиськи, что у той марьиванны! А ножки? А попка? Неужели ты не заводишься от ее прелестей?
Заманжол молчал, брезгливо морщась, – ему показалось, что Тахир окатил его помоями. А тот продолжал мечтательно:
– Эх, мне бы ее! Уж как бы покувыркался с ней…
Заманжол рассвирепел. Он сгреб Тахира за ворот и яростно выдохнул в лицо:
– Ты! Заткни свою вонючую пасть! Еще раз подобное услышу – кровью умоешься!
И с силой отшвырнул от себя. Тахир еле удержался на ногах. Он возмущенно вертел шеей, но не посмел ответить Заманжолу, видя, как он изменился в лице. Тахир покосился на сжатые кулаки Заманжола и трусливо удалился, говоря:
– Но-но! Тоже мне… чистюля. Строишь из себя, черт знает что, а у самого, небось, слюнки текут. Ну и хрен с тобой! Я сам окручу ее…
– Не вздумай! – угрожающе крикнул Заманжол ему вослед.
Любая страдающая душа ищет утешения. И утешителя. Нашла его и Алтынай. Отчаявшись добиться взаимности от Заманжола, она начала принимать ухаживания Тахира. Опытный в таких делах, тот начал издалека, исподволь готовя почву. Заметив, что Алтынай в очередной раз осталась одна, он следовал за ней в те укромные уголки, куда она забиралась, чтобы вволю отдаться своему «горю». Вначале Алтынай настороженно относилась к преследованиям Тахира, но потом ее посетила глупая мысль сделать его своеобразным орудием. Она завела флирт с Тахиром, чтобы досадить Заманжолу, чтобы доказать, что она вполне взрослая, возбудить в нем ревность, надеясь, что он тогда смилостивится. Утерев слезы, Алтынай стала прогуливаться с Тахиром под руку, выставляясь на всеобщее обозрение. На вечерах она танцевала только с ним, отказывая другим желающим потанцевать с ней.
Заманжол поймал как-то Тахира, и между ними состоялся следующий разговор:
– Что ты делаешь? – процедил Заманжол, глядя на Тахира не обещающими ничего хорошего глазами.
– А что? – Тахир предусмотрительно отодвинулся.
– Тахир, я тебя предупреждаю! Отстань от нее!
– Слушай, чего ты хочешь? – возмутился Тахир, – Сам не гам – и другим не дам? Хотела она тебя? Хотела. Да ты сам не захотел. А теперь она хочет меня!
– Брось! Мы оба понимаем, для чего она связалась с тобой. И оба знаем, что она не любит тебя. И никогда не полюбит!
– Мне она говорит, что любит, – соврал Тахир, – Не веришь – спроси у нее. И вообще, отстань от нас. Мы решили с ней пожениться… когда она окончит школу, а я институт.
– Не знаю, что будет, когда она окончит школу, но сейчас она ученица, и я требую, чтобы ты отстал от нее!
– Что ты сделаешь? Настучишь начальнику? Да? Иди, стучи! А я скажу ему, скажу, что у нас любовь. Да! Скажу, что мы любим друг друга. И он нас поймет.
– Я настучу по твоей дурьей башке! – Заманжол еле сдерживался, чтобы не привести свою угрозу в действие – И вышибу мозги! Если они еще есть у тебя.
– Только посмей! – заверещал Тахир противно, – Отдам под суд! Хочешь сесть, да? Из института выкинут, – это точно!
– Пусть посадят! Пусть выкинут! Но я тебя предупредил. Так отделаю, что мало не покажется.
Успокоившись, Заманжол понял, что вряд ли добьется чего-нибудь угрозами. Поэтому решил поговорить с Алтынай.
– Алтынай, что с тобой происходит? – спросил он, отозвав ее на пустынный берег реки.
– А что со мной происходит? – вызывающе ответила та вопросом.
– Зачем ты связалась с Тахиром?
– А тебе какое дело?
Заманжол замялся; не ожидал такой грубости от нее. Он не знал, как вести этот щекотливый разговор. Они медленно шли по гладким, плоским камням, сложенным детьми в лежанки для загорания. Алтынай глядела в сторону, но исподтишка бросала взгляды на Заманжола. Заманжол вздохнул.
– Алтынай, ты очень хорошая девочка, а…
Но она перебила:
– Я не девочка! Я уже девушка. Я взрослая девушка, неужели не понятно?
– Ну, хорошо, пусть ты и девушка. Но ты несовершеннолетняя, ты…
И вновь она перебила его:
– Ну и что? Мне уже пятнадцать, а Джульетте было всего тринадцать, когда она полюбила Ромео.
– Да. Но ты учишься в советской школе. И вообще, так вести себя нельзя. На тебя смотрят…
Разговора не получалось. Алтынай вновь перебила его.
– А чего на меня смотреть? Пусть не смотрят! – и она упрямо блеснула глазами.
Заманжол остановился и хмуро взглянул на нее. Алтынай ответила красноречивым взглядом, говорившим: «Что смотришь? Я буду делать все тебе назло! Почему не хочешь быть со мной? Я же вижу, что нравлюсь тебе, я всем нравлюсь. Только ты непонятно почему упрямишься. Ну и ладно! Обойдусь как-нибудь без тебя, – парней хватает!»
Заманжол отвел взгляд на противоположный берег. Там равнодушно высились каменные громады, как бы давая понять, как мелки люди со своими чувствами и переживаниями. Легкий ветерок играл с локонами Алтынай. Она беспрестанно поправляла их и ждала. Ждала любви, ласки, надежды, – всего того, что было в ее воспитателе, но в чем он, по недомыслию, тогда ей отказал. Заманжол ушел, оставив Алтынай на берегу, бросив ее на произвол судьбы.
В тот вечер она вела себя необычно – повиснув на локте Тахира, неестественно громко смеялась его плоским шуткам; глядя осовелыми глазами, бросала грубые замечания. Заманжол не понял сначала, что с ней. Подошедшая старшая пионервожатая просветила его.
– Они сошли с ума! – процедила она, кивнув в сторону веселящейся пары.
– Что? В чем дело? – Заманжолу неприятно было смотреть в их сторону.
– Да они пьяны! Не видите, что ли?