На крыльях орла

Кобёрн, высокий широкоплечий мужчина, обладал ростом пять футов одиннадцать дюймов и весом двести фунтов. Его рыжевато-каштановые волосы были по-деловому коротко подстрижены, тщательно причесаны и разделены пробором. В возрасте тридцати двух лет он выглядел на сорок. Однако молодость проглядывала в привлекательном открытом лице и готовности одарить собеседника улыбкой, хотя ему был присущ налет преждевременной зрелости человека, который слишком быстро возмужал.

Всю жизнь Кобёрн нес на плечах груз ответственности: еще мальчиком, работая в цветочном магазине отца; в возрасте двадцати лет – в качестве пилота вертолета во Вьетнаме; далее – в роли молодого мужа и отца; а ныне – на посту директора по персоналу, державшего в своих руках бразды руководства безопасностью 131 американского сотрудника и 220 членов их семей в городе, где на улицах царил разгул насилия толпы.

Сегодня, как и в любой другой день, Кобёрн звонил по всему Тегерану, пытаясь узнать, где возникли столкновения, где они вспыхнут в следующий раз и каковы перспективы на ближайшие несколько дней.

По меньшей мере раз в день он связывался с посольством США. В посольстве был оборудован информационный пункт, действовавший круглые сутки. Американцы звонили из различных районов города, сообщая о демонстрациях и беспорядках, а посольство распространяло извещения, что тот или иной район города следует избегать. Но Кобёрн считал, что ожидать заблаговременной информации и совета от посольства было почти бесполезно. На еженедельных брифингах, которые он прилежно посещал, ему всегда внушали, что американцы должны как можно больше оставаться в помещении и любыми способами держаться подальше от скоплений людей, но общее положение таково, что шах держит ситуацию под контролем и в данный момент эвакуация не рекомендуется. Кобёрну была понятна проблема сотрудников дипломатической миссии, – если посольство США заявит, что власть шаха пошатнулась, шах несомненно падет, – но они проявляли такую осторожность, что вообще почти не выдавали никакой информации.

Разочарованное посольством, американское деловое сообщество в Тегеране организовало свою собственную информационную сеть. Самой большой корпорацией США в городе была «Белл хеликоптер», чьей работой в Иране управлял отставной генерал-майор Роберт Н. Макиннон. Он имел первоклассную разведывательную службу и делился всеми добытыми сведениями. Кобёрн также водил знакомство с парой офицеров-разведчиков в среде военных США и поддерживал связь с ними.

Сегодня в городе было относительно спокойно: крупные демонстрации не состоялись. Последняя вспышка серьезных беспорядков произошла три дня назад, 2 декабря, в первый день всеобщей забастовки, когда, по сообщениям, в уличных столкновениях погибли семьсот человек. Согласно источникам Кобёрна, можно было ожидать, что затишье продлится до 10 декабря – священного для мусульман дня Ашура.

Священный день Ашура вызывал тревогу у Кобёрна. Зимний мусульманский праздник совершенно не походил на Рождество. Будучи днем поста и траура по поводу смерти внука Пророка, Хусейна, в качестве духовного настроя он призывал к покаянию. Состоятся массовые уличные процессии, в ходе которых наиболее истовые верующие будут предаваться самобичеванию. В подобной атмосфере возможно быстрое возникновение вспышек истерии и насилия.

Кобёрн опасался, что в этом году такое насилие может быть направлено против американцев.

Вереница скверных инцидентов убедила его, что антиамериканские настроения быстро усиливались. Под его дверь просунули карточку с надписью: «Если вам дороги ваша жизнь и имущество, убирайтесь из Ирана». Его друзья получили подобные же почтовые открытки. На стене его дома появилась надпись, нанесенная распылителем: «Здесь живут американцы». Автобус, который возил его детей в американскую школу Тегерана, раскачала толпа демонстрантов. На других сотрудников «ЭДС» орали на улицах, а их автомобили пострадали от повреждений. В один жуткий день после обеда, в Министерстве здравоохранения и социального обеспечения – самом крупном клиенте «ЭДС», – служащие-иранцы будто сорвались с цепи, принявшись бить окна и жечь портреты шаха, в то время как сотрудники «ЭДС» в этом здании забаррикадировались внутри помещения, пока толпа не разошлась.

Некоторым образом наиболее зловещим признаком стало изменение отношения к Кобёрну его квартирного хозяина.

Подобно большинству американцев в Тегеране, Кобёрн снимал половину дома на две семьи: он и его жена жили на втором этаже, а семья хозяина квартиры – на первом. Когда Кобёрны прибыли в марте прошлого года, хозяин жилья взял их под свою опеку. Обе семьи сдружились. Кобёрн и хозяин обсуждали религию: владелец дома снабдил своего квартиросъемщика Кораном в английском переводе, а его дочь читала отцу Библию Кобёрна. По уик-эндам они все вместе выезжали на лоно природы. Скотт, семилетний сын Кобёрна, играл на улице в футбол с сыновьями хозяина. В какой-то уик-энд Кобёрнам оказали честь, пригласив их на мусульманскую свадьбу. Это было захватывающее событие. Весь день мужчины и женщины были отделены друг от друга, так что Кобёрн и Скотт пошли с мужчинами, а его жена Лиз и три дочери – с женщинами, при этом Кобёрну так и не довелось лицезреть невесту.

После лета все стало постепенно меняться. Поездки по уик-эндам прекратились. Сыновьям хозяина запретили играть со Скоттом на улице. В конце концов все контакты между двумя семьями прервались даже в пределах дома и двора, а дети получали нагоняй просто за то, что заговорили с кем-нибудь из семьи Кобёрна.

Ненависть хозяина к американцам вспыхнула отнюдь не внезапно. Как-то вечером он доказал, что все еще заботится о Кобёрнах. На улице произошел инцидент со стрельбой: один из его сыновей осмелился высунуть нос из дому после комендантского часа, и солдаты открыли стрельбу по мальчику, когда тот бежал домой и перелезал через стену, окружающую двор. Кобёрн и Лиз наблюдали за всем этим со своей веранды, расположенной наверху, и Лиз до смерти перепугалась. Хозяин подошел к ним, дабы сообщить о случившемся и уверить, что все обошлось хорошо. Но мужчина явно чувствовал, что ради безопасности своей семьи ему не следует проявлять на людях дружелюбие по отношению к американцам: он ощущал, в какую сторону ветер дует. Для семьи Кобёрнов это стало еще одним дурным знаком.

Теперь до Кобёрна дошли слухи, что в мечетях и на базаре велись дикие разговоры о священной войне против американцев, которая должна была начаться на Ашуру. Это случилось пять дней назад, однако же американцы в Тегеране вели себя на удивление спокойно.

Кобёрн вспомнил то время, когда был введен комендантский час: это мероприятие даже не помешало ежемесячной игре в покер сотрудников «ЭДС». Он и его партнеры просто приводили с собой своих жен и детей, превращая игру в вечеринку с ночевкой и оставаясь до утра. Они привыкли к звукам стрельбы. Большинство крупных столкновений происходило в более старом, южном районе, где располагался базар, и в зоне вокруг университета; но время от времени выстрелы раздавались везде. После нескольких первых случаев у американцев развилось странное равнодушие к ним. Кто бы ни говорил, делал паузу, затем возобновлял речь, когда стрельба прекращалась, точно так же, как это могло бы иметь место в Штатах, когда над головой пролетал реактивный самолет. Все выглядело таким образом, как будто они и мысли не допускали, что выстрелы могли быть нацелены на них самих.

Кобёрн не был совершенно равнодушен к стрельбе. Ему довелось часто попадать под огонь в молодости. Во Вьетнаме он служил пилотом как тяжело вооруженного вертолета при поддержке наземных операций, так и летательных аппаратов, транспортировавших вооруженные подразделения или боевое снаряжение, приземлявшихся и взлетавших на поле боя. Кобёрн убивал людей и видел, как люди умирают. В те дни в армии награждали «Авиационной медалью» за каждые двадцать четыре часа боевых вылетов: Кобёрн вернулся домой с тридцатью девятью такими медалями. Он также получил два креста «За летные боевые заслуги», две «Серебряные звезды» и пулю в ляжку – самую уязвимую часть тела пилота вертолета. В течение того года молодой пилот узнал, что может довольно хорошо владеть собой в бою, когда дел было по горло и не оставалось времени на испуг. Но каждый раз, возвращаясь с задания, когда все было кончено и он мог обдумать то, что сделал, колени у него начинали трястись.

Странное дело, но Кобёрн был благодарен судьбе за этот опыт. Он быстро возмужал, и это обеспечивало ему преимущество перед своими ровесниками в деловой жизни. Это также внушило ему здоровое уважение к звукам артиллерийского огня.

Но ни большинство его коллег, ни их супруги не испытывали подобных чувств. Когда обсуждалась эвакуация, все выступали против. Они вложили время, труд и гордость в подразделение «ЭДС корпорейшн Иран» и не желали расставаться с ним. Их жены превратили съемные квартиры в настоящие семейные гнездышки и строили планы на Рождество. У детей были свои школы, свои друзья, свои велосипеды и домашние животные. Несомненно, они внушали себе, что, если мы все притаимся и будем выжидать, неприятности минуют нас.

Кобёрн попытался убедить Лиз отвезти детей обратно в Штаты – не ради их безопасности, а потому что может настать время, когда ему придется эвакуировать одновременно около 350 человек. В таком случае ему придется посвятить этой задаче полное и безраздельное внимание, не отвлекаясь на личное беспокойство о своей семье. Лиз отказалась уехать.

При мысли о Лиз Кобёрн вздохнул. Лиз была весела, взбалмошна, и всем нравилось ее общество, но она никоим образом не принадлежала к числу жен, принимавших близко к сердцу интересы корпорации. «ЭДС» предъявляла высокие требования к своим сотрудникам: если для выполнения какого-то задания было необходимо работать всю ночь, вы трудились всю ночь. Лиз это огорчало. Находясь в Штатах и занимаясь подбором персонала для компании, Кобёрн зачастую покидал дом с понедельника по пятницу, разъезжая по всей стране, и это вызывало неудовольствие жены. Она была счастлива в Тегеране, потому что муж каждый вечер возвращался домой. Если муж собирается остаться здесь, говаривала Лиз, то и у нее те же самые намерения. Они впервые жили за пределами Соединенных Штатов, их приводили в восторг иной язык и культура Ирана. Ким, самая старшая из детей, в свои одиннадцать лет была слишком самоуверенна, чтобы испытывать беспокойство. Восьмилетняя Кристи несколько волновалась, но эта девочка была эмоциональным ребенком, быстрее всех проявляя чрезмерную реакцию. Как семилетний Скотт, так и четырехлетняя Келли, сущий ребенок, были слишком малы, чтобы осознавать опасность.

Так что их семья осталась, как и все прочие, и ждала, что все наладится – или станет хуже.

Мысли Кобёрна прервал стук в дверь, и вошел Маджид. Невысокий, коренастый мужчина примерно пятидесяти лет с пышными усами, он некогда был богат: его род владел обширными землями и потерял их в ходе земельной реформы шестидесятых годов. Теперь Маджид работал у Кобёрна административным помощником, ведя дела с иранской бюрократией. Он бегло говорил по-английски и был в высшей степени находчив. Помощник весьма нравился своему начальнику: когда семья Кобёрна приехала в Иран, он из кожи вон лез, чтобы оказать им помощь.

– Заходите, – пригласил его Кобёрн. – Садитесь. О чем у вас болит голова?

– О Фаре.

Кобёрн понимающе кивнул. Фара была дочерью Маджида и работала вместе с отцом: ее задачей было своевременно обеспечивать американских сотрудников должным образом оформленными визами и разрешениями на работу.

– Какие-то проблемы? – поинтересовался Кобёрн.

– Полиция попросила ее забрать два американских паспорта из личных дел, никому не говоря об этом.

Кобёрн нахмурился:

– Паспорта определенных лиц?

– Пола Чьяппароне и Билла Гейлорда.

Пол был начальником Кобёрна, главой «ЭДС корпорейшн Иран». Билл занимал второе место в руководстве и управлял самым крупным проектом подразделения, контрактом с Министерством здравоохранения.

– Что, черт возьми, происходит? – вырвалось у Кобёрна.

– Фара находится в большой опасности, – заявил Маджид. – От нее потребовали никому не говорить об этом. Она пришла ко мне за советом. Конечно же, я был вынужден известить вас, но боюсь, что ей грозят чрезвычайно серьезные неприятности.

– Подожди-ка минутку, давайте восстановим все по порядку, – промолвил Кобёрн. – Когда это случилось?

– Ей позвонили сегодня утром из департамента полиции, из бюро по выдаче вида на жительство, из американского сектора. Ее попросили прийти к ним в офис. Речь шла о Джеймсе Найфилере. Она сочла это обычным делом. Фара явилась в офис в половине двенадцатого и зашла к заведующему американским сектором. Сначала он потребовал паспорт мистера Найфилера и его вид на жительство. Фара сообщила ему, что мистер Найфилер больше не находится в Иране. Тогда заведующий поинтересовался Полом Буча. Фара сказала, что мистер Буча также больше не проживает в Иране.

– Она действительно так сказала?

– Да.

Буча находился в Иране, но Фара могла и не знать об этом, подумал Кобёрн. Буча проживал здесь, уехал из страны и вернулся на короткое время, а завтра утром ему предстояло вылететь в Париж.

Маджид продолжал:

– Тогда чиновник сказал: «Полагаю, другие двое также уехали?» Фара увидела у него на столе четыре папки с делами и спросила, кто эти другие двое. Он назвал мистера Чьяппароне и мистера Гейлорда. Фара сказала, что как раз сегодня рано утром забрала вид на жительство мистера Гейлорда. Чиновник приказал ей взять паспорта и виды на жительство как мистера Гейлорда, так и мистера Чьяппароне и принести эти документы ему. Она должна была сделать это незаметно, не возбуждая тревоги.

– И что же ответила ваша дочь? – поинтересовался Кобёрн.

– Фара сказала, что не может принести их сегодня. Тогда заведующий приказал ей доставить их завтра утром. Чиновник предупредил, что она официально несет ответственность за это, и позаботился обеспечить свидетелей при изложении этих указаний.

– Какая-то бессмыслица, – пожал плечами Кобёрн.

– Если они узнают, что Фара не повиновалась им…

– Мы подумаем о том, каким образом защитить ее, – пообещал Кобёрн. Он задавался вопросом, обязаны ли американцы сдавать свои паспорта по требованию. Кобёрн недавно поступил таким образом после мелкого дорожно-транспортного происшествия, но позже ему сказали, что он вовсе не был обязан делать это. – Ей не сказали, зачем им требуются паспорта?

– Нет.

Буча и Найфилер были предшественниками Чьяппароне и Гейлорда. Было ли это ключом к разгадке? Кобёрн не знал.

Он поднялся на ноги.

– В первую очередь нам предстоит решить, что скажет Фара полиции завтра утром, – промолвил он. – Я поговорю с Полом Чьяппароне и сообщу вам.

* * *