Трое

В течение ночи погода ухудшилась. Капитан «Штромберга» сказал, она еще не такая плохая, чтобы заслужить название шторма, но дождь налетал порывами столь мощными, что ведро со звоном летало по палубе, а волны были так высоки, что Дикштейну пришлось изо всех сил вцепиться в банку, на которой он сидел в шлюпке.

На какое-то время они словно зависли в непроглядной тьме, когда ничего не было видно ни спереди, ни сзади. Дикштейн даже не мог различить лиц тех четверых, что были с ним в шлюпке. Нарушил молчание Фейнберг:

– Я все же считаю, что стоило отложить рыбалку до рассвета.

Легкий свист дал понять, что наступила полночь.

Дикштейн предпринял те же предосторожности, что и прочие: под непромокаемой курткой и спасательным жилетом он надел старый вязаный пуловер отца, в нагрудном кармашке которого лежали старые часы. Однажды они уже приняли на себя немецкую пулю.

Дикштейну было свойственно логическое мышление, но порой ему казалось, что он слегка сходит с ума. Его роман с Сузи и ее предательство все перевернули в нем; все прежние ценности и мотивы действий были отброшены, а новые сейчас рассыпались в прах. Его по-прежнему беспокоили лишь строго определенные вещи: он хотел победить в этой схватке, он хотел, чтобы уран достался Израилю, и он хотел убить Ясифа Хассана; единственное, что его не беспокоило – он сам. Внезапно его покинуло ощущение страха перед пулевым ранением, перед болью и смертью. Сузи предала его, и он больше не ощущал всепоглощающей страсти и желания жить долго и счастливо всю оставшуюся жизнь. Если Израиль обзаведется своей бомбой, Эстер успокоится в мире. Мотти дочитает «Остров сокровищ», а Игал будет выращивать свой виноград.

Он сжал под курткой ствол автомата.

Шлюпка перевалила через гребень волны, и внезапно перед ними вырос борт «Копарелли».

Несколько раз притормаживая и прикидывая, как добиться мгновенного успеха, Леви Аббас подвел свою шлюпку к самому носу «Копарелли». Белый фонарь над головой мешал четко различать все вокруг, но нависающий над ним изгиб борта скрывал суденышко от глаз любого, кто оказался бы на палубе или на мостике. Когда шлюпка подошла к свисающему трапу, Аббас обвязался под курткой канатом. Помедлив, он скинул ее, отвязал автомат и повесил его себе на шею. Стоя одной ногой в шлюпке, а другой опираясь на планшир, он, дождавшись подходящего момента, прыгнул.

Ему удалось вцепиться в трап ногами и руками. Размотав канат, он привязал его к нижней перекладине. Поднявшись по лестнице почти доверху, он остановился. Все должны перевалить перила, держась как можно ближе друг к другу, почти одновременно.

Обернувшись, он посмотрел назад. Шаррет и Шапир уже были на трапе сразу же за ним. Пока он смотрел, прыгнул и Поруш, но промахнулся, не успел ухватиться за перекладину, и на мгновение у Аббаса сперло дыхание в горле; но Поруш скользнул вниз лишь на одну ступеньку, после чего зацепился локтем и восстановил равновесие.

Аббас подождал, пока Поруш подтянулся к Шапиру, и после чего перевалился через перила. Мягко приземлившись на четвереньки, он растянулся вдоль борта. Остальные столь же беззвучно последовали за ним: раз, два, три. Они оказались на свету, и их было ясно видно.

Аббас огляделся. Шаррет был самым маленьким и обладал верткостью змеи. Аббас прикоснулся к его плечу и показал через палубу.

– Прикрой-ка нас с того борта.

Шаррет ужом проскользнул два ярда открытой палубы и почти полностью скрылся за приподнятым комингсом люка. Затем продвинулся еще немного вперед.

Аббас огляделся. В любой момент их могут обнаружить; они так ничего и не поймут, пока их не остановят очереди. Быстрее, быстрее! Тут же на носу стоял кабестан для подъема якоря с большой кучей цепей рядом.

– Шапир, – показал Аббас, и тот подполз к указанной позиции.

– Мне нравится кран, – сказал Поруш.

Аббас глянул на высящийся над ними деррик, который господствовал над всей носовой палубой. Кабинка машиниста крана была примерно в десяти футах. Позиция там была довольно опасной, но давала тактические преимущества.

– Давай, – кивнул он.

Поруш пополз вперед, по следам Шаррета. Наблюдая за ним, Аббас думал: толстая у него задница – сестра явно перекармливает его. Добравшись до крана, Поруш начал карабкаться по лестничке. Аббас затаил дыхание – если кому-то из врагов доведется сейчас взглянуть в ту сторону, пока Поруш на лестнице… но он уже забрался в кабину.

За спиной Аббаса на носу высилась небольшая надстройка, прикрывавшая несколько ступенек короткого трапа, что вел к двери внизу. Места там было немного и совершенно ясно, что там не размещалось ничего важного – скорее всего, судовая кладовка. Он сполз туда и осторожно приоткрыл скрипнувшую дверь. За ней была темнота. Прикрыв дверь, он повернулся и положил ствол автомата на верхнюю ступеньку, испытывая удовлетворение, что успел расставить всех по местам.

На корме свет еле мерцал, и шлюпка Дикштейна без помех приблизилась к лестнице, свисавшей с правой стороны кормы. Гибли, руководитель группы, с трудом удерживал шлюпку на месте. Дикштейн нащупал багор на дне ее и притянулся к борту «Копарелли», пока волны старались оторвать их.

Гибли, который пришел из армии, настаивал на соблюдении старой израильской военной традиции, когда офицеры ведут своих подчиненных в бой, а не командуют ими сзади: он должен идти первым. Он неизменно носил шляпу, чтобы сохранить свою ухоженную прическу, но сейчас сменил ее на берет. Он скорчился у борта шлюпки, поднятой волной, а когда она приблизилась к борту судна, прыгнул. Зацепился он успешно и поднялся наверх.

Дожидаясь своей очереди, Фейнберг сказал:

– Итак, ребята, считаю до трех – и открываю свой парашют, верно? – И затем он прыгнул.

Следующим пошел Кацен, а за ним Рауль Доврат. Дикштейн бросил крюк и последовал за ними. Вися на лестничке, он откинулся назад и увидел, что Гибли уже переносит ногу через перила.

Глянув из-за плеча, Дикштейн заметил, как начал светлеть горизонт, сообщая о близком приближении рассвета.

Внезапно раздался грохот автоматной очереди и крики.

Дикштейн увидел, как Гибли медленно валится спиной назад с верхней перекладины лестницы. Его берет слетел, подхваченный ветром, и исчез в темноте. Тело Гибли мелькнуло мимо Дикштейна и кануло в море.

– Пошел, пошел, пошел! – заорал Дикштейн.

Фейнберг буквально перелетел через перила. Упав на палубу, он кубарем покатился, как Дикштейн и предполагал и – да, он стал поливать очередями из своего автомата, прикрывая высадку остальных…

Вот уже и Кацен наверху, и в бой вступили четыре, пять автоматов, а Дикштейн, еще вися на лестнице, сорвал с пояса гранату, вырвал зубами из нее чеку и швырнул через борт ярдов на тридцать, где осколки ее не могли поразить никого из его людей, уже оказавшихся на палубе, и вот Доврат перевалил через перила, и Дикштейн увидел, как, перекатившись по палубе и привстав, он нырнул за укрытие кормовой надстройки, и тут Дикштейн завопил: «Я пришел за вами, ублюдками!» – и в высоком прыжке, перемахнув через ограждение, он приземлился на четвереньки, приник к палубе, скрываясь от огня, и кинулся к надстройке.

– Где они? – крикнул он.

Фейнберг перестал стрелять, чтобы ответить ему.

– На камбузе, – он ткнул пальцем в соседнюю надстройку. – На шлюпочной палубе и за проходом посреди судна.

– Ясно. – Дикштейн приподнялся. – Будем удерживать свои позиции, пока не поднимется на палубу группа Бадера. Когда вы услышите, что они открыли огонь, двигайтесь. Доврат и Кацен, вышибить двери камбуза – и ныряйте в него. Фейнберг, прикрой их, а потом прокладывай путь вперед по палубе. Я проверю шлюпочную палубу. А ты тем временем как-нибудь отвлеки их внимание от трапа за бортом и команды Бадера. Сразу же открывай огонь.

Когда началась стрельба, Махмуд и Хассан допрашивали захваченного моряка. Они были в штурманской рубке, в задней части мостика. Моряк мог говорить только по-немецки, но Хассан владел этим языком. Моряк изложил историю, что на «Копарелли» случилась авария, экипаж сняли, оставив его дожидаться другого судна, которое доставит запасную часть. Он ничего не знал ни об уране, ни о готовящемся нападении Дикштейна. Хассан, конечно, не поверил ему, ибо – как он указал Махмуду – если Дикштейн организовал эту аварию на судне, он обязательно должен был бы оставить на борту кого-нибудь из своих людей. Моряка привязали к стулу, и теперь Махмуд один за другим отрезал ему пальцы, чтобы заставить выложить другую историю.

Они услышали выстрелы, потом наступило молчание, и снова выстрелы, которые теперь грохотали сплошным валом. Махмуд сунул в ножны свой кинжал и сбежал вниз по трапу, который вел из штурманской в отсек офицерских кают.

Хассан попытался оценить ситуацию. Федаины сгруппированны в трех местах – на палубе для спасательных шлюпок, в районе камбуза и в главной надстройке. С того места, где он находился, взгляду Хассана открывались оба борта, а если он пройдет на мостик, то увидит и носовую часть. Большая часть израильтян поднялась на судно со стороны кормы. Федаины – и те, кто размещались сразу под Хассаном, и на шлюпочной палубе – с обеих сторон поливали огнем корму. Со стороны камбуза огня не велось, поскольку, скорее всего, израильтяне захватили его. Они должны были бы спускаться вниз, но нападающие оставили на палубе двух человек, по одному с каждой стороны, чтобы следить за их отходом.

Засада Махмуда провалилась, это ясно. Израильтян надо было скосить, едва только те показались на борту. Но они успели укрыться, и сейчас бой шел на равных.

На палубе возникла патовая ситуация: обе стороны стреляли друг в друга, стоило кому-то только показаться из-за укрытия. В этом и есть замысел израильтян, предположил Хассан: держать все силы на палубе, пока кто-то из нападавших прорывается вниз. Они могут и должны атаковать опорный пункт федаинов, надстройку посреди судна и снизу, после чего прорвутся на промежуточную палубу.

Где ему лучше всего быть? Именно тут, решил Хассан. Чтобы добраться до него, израильтянам придется пробиваться через промежуточную палубу, потом через офицерский отсек, вверх на мостик и в штурманскую рубку. Эта позиция достаточно надежна, взять ее непросто.

Мостик качнулся от грохота взрыва. Тяжелая дверь, отделявшая штурманскую рубку от мостика, сорвалась с петель и рухнула внутрь. Перед Хассаном открылся проем.

На мостике взорвалась граната. Тела трех федаинов были разметаны по всему его пространству. Все стекла на мостике превратились в осколки. Граната, должно быть, прилетела с кормовой части, что означало высадку там еще одной группы израильтян. Словно в подтверждение его опасения с крана раздался треск очередей.

Хассан подобрал валяющийся на полу автомат, приладил его на оконную раму и открыл огонь.

Леви Аббас видел, как граната Поруша, мелькнув в воздухе, упала на мостик, откуда донесся глухой взрыв и полетели осколки стекла. Автоматный огонь оттуда ненадолго смолк, но потом вновь заговорил один ствол. Пару минут Аббас никак не мог понять, куда тот стреляет, поскольку ни одна из пуль не легла и близко с ним. Он посмотрел в другую сторону. Шапир и Шаррет вели огонь по мостику, и, похоже, никто из них не был под огнем. Аббас глянул на кран. Поруш – вот кто был под огнем. Из кабины раздавались ответные очереди. Поруш отстреливался.

Стрельба с мостика носила явно непрофессиональный характер, беспорядочный и неточный, человек просто выпускал веер пуль. Но у него была отличная позиция. Он был наверху и надежно защищен переборками мостика. Рано или поздно он поразит цель. Аббас кинул гранату, но она не долетела до цели. Только Поруш был на таком расстоянии, что мог поразить мостик броском, но он уже пустил в ход все свои гранаты, лишь четвертая из которых достигла цели.

Аббас снова выпустил несколько очередей и опять глянул на кабинку крана. Он увидел, как Поруш вывалился из нее, перевернулся в воздухе и грузно рухнул на палубу.

«Что я скажу сестре?» – подумал Аббас.