– Мы должны поклясться, – сказала Керис.
Они встали в кружок. Керис вытянула руку, и ее ладонь оказалась в центре круга. Мерфин положил сверху свою – ладонь девочки была мягкой и теплой, – потом Ральф, потом Гвенда. Все поклялись хранить тайну кровью Иисуса, и потом отправились обратно в город.
Состязания в стрельбе из лука закончились, все разошлись обедать. Когда шли по мосту, Мерфин сказал Ральфу:
– Когда я вырасту, то хочу быть, как этот рыцарь, всегда обходительным, ничего не бояться быть беспощадным в бою.
– Я тоже, – ответил Ральф. – Ну, быть беспощадным.
В Старом городе Мерфин поразился тому, что вокруг продолжается обычная жизнь: плакали младенцы, где-то жарили мясо, у таверн мужчины пили эль.
Керис остановилась около большого дома на главной улице, прямо напротив входа во двор аббатства, обняла Гвенду за плечи и сказала:
– Моя собака недавно ощенилась. Хочешь посмотреть на щенков?
Гвенда по-прежнему выглядела напуганной и готовой расплакаться, но охотно закивала.
– Ой, да, хочу, конечно.
«Какая Керис умная и добрая, – подумалось Мерфину. – Щенки утешат маленькую девочку и отвлекут от воспоминаний. По возвращении домой она будет рассказывать про щенков и вряд ли вспомнит о том, что ходила в лес».
Дети попрощались, и девочки зашли в дом. Мерфин вдруг понял, что ему хочется снова увидеть Керис.
Затем мысли обратились к иным заботам. Справится ли отец с этим своим долгом? Мерфин и Ральф направились на двор аббатства, причем Ральф так и шел с луком и подстреленным зайцем. На дворе было тихо.
Госпиталь пустовал, не считая нескольких больных. Монахиня подсказала братьям:
– Ваш отец в соборе с графом Ширингом.
Братья вошли в огромный собор и обнаружили родителей в притворе. Мать сидела у подножия колонны, на уголке каменного выступа, где круглая колонна сходилась с квадратным основанием. В холодном свете, что лился сквозь высокие окна, ее лицо казалось спокойным и ясным, словно выточенным из того же серого камня, что и колонна, на которую она откинула голову. Отец стоял рядом, покорно опустив широкие плечи. Перед родителями прохаживался граф Роланд. Он был старше отца, но черные волосы и порывистость движений придавали ему моложавости. За спиной графа притаился приор Антоний.
Мальчики задержались было в дверях, но мать поманила их к себе.
– Идите сюда. Граф Роланд помог нам договориться с приором Антонием, все улажено.
Отец хмыкнул, явно давая понять, что, в отличие от жены, не слишком признателен графу.
– Мои земли переходят аббатству, – проворчал он. – Я ничего не оставлю вам двоим в наследство.
– Мы переедем сюда, в Кингсбридж, – бодро продолжала Мод, – станем жить на монастырском иждивении.
– Как это? – спросил Мерфин.
– Монахи предоставят нам дом и будут кормить дважды в день всю нашу жизнь. Разве не чудесно?
Мерфин видел, что на самом деле мать вовсе не считала положение иждивенцев аббатства столь уж чудесным. Только притворялась, что рада. А сэру Джеральду было очень стыдно расставаться со своими владениями. Мальчик догадывался, что для отца подобное соглашение – настоящий позор.
– Что будет с моими сыновьями? – спросил рыцарь у графа.
Тот обернулся и посмотрел на мальчиков.
– Высокий вроде ничего. Это ты убил зайца, паренек?
– Да, милорд, – с гордостью ответил Ральф. – Всадил в него стрелу.
– Через несколько лет возьму его оруженосцем, – отрывисто произнес Роланд. – Сделаем из него рыцаря.
Отец остался доволен.
Мерфин растерялся. Важные решения принимались как-то слишком быстро. Еще злило, что на младшего брата свалилась этакая удача, а про него будто забыли.
– Это нечестно! – вырвалось у Мерфина. – Я тоже хочу быть рыцарем!
– Нет! – воскликнула мать.
– Но это я сделал лук!
Отец издал раздраженный вздох и поморщился.
– Значит, ты сделал лук, парень? – Граф презрительно скривился. – В таком случае станешь подмастерьем плотника.
3
Керис жила в роскошном деревянном доме, где очаг и полы были каменными. На первом этаже располагалось целых три отдельных помещения: зал, в котором стоял большой стол, малая приемная, где отец лично беседовал с покупателями, и кухня. Едва войдя в дом, девочки почувствовали запах вареного окорока, от которого потекли слюнки.
Керис повела Гвенду через зал к внутренней лестнице.
– А где щенки? – спросила Гвенда.
– Я сперва к маме зайду. Она болеет.
Девочки вошли в первую спальню, где на резной деревянной кровати лежала маленькая хрупкая женщина. Казалось, они с Керис одного роста. Сегодня матушка выглядела для Керис бледнее обычного, ее неприбранные волосы прилипли к влажным щекам.
– Как ты себя чувствуешь, мама?
– Что-то мне нехорошо, дочка. – Эти несколько слов будто лишили женщину на кровати всяких сил.
Керис ощутила знакомую горечь тревоги и беспомощности. Болезнь длилась уже с год. Сначала заболели суставы, потом во рту появились язвочки, по телу расползлись непонятные бесчисленные кровоподтеки. От слабости она ничего не могла делать, а на прошлой неделе еще и простудилась. Теперь она мучилась от жара и едва дышала.
– Тебе что-нибудь нужно?
– Нет, спасибо.
Обычный вопрос и обычный ответ, но всякий раз, слыша эти слова, Керис сходила с ума от ощущения собственного бессилия.
– Может, позвать мать Сесилию?
Настоятельница Кингсбриджа единственная приносила матери хоть какое-то утешение. Маковый настой, который она смешивала с медом и теплым вином, на некоторое время унимал боль. Для девочки мать Сесилия была настоящим ангелом.