Мир без конца

– Случайностей не бывает. Все предопределено Господом.

Годвин приободрился. Пока все хорошо.

Но Симеон явно думал о том же и попытался остановить Карла:

– Не горячись, брат.

– Это знак, – произнес Карл. – Господь не хочет, чтобы я стал приором.

Именно на это ризничий и надеялся.

– Глупости. – Казначей взял кружку, что стояла на столе возле кровати, – наверняка там было теплое вино с медом, лекарство матери Сесилии от большинства болезней, – и вложил ее в руки Карлу. – Вот выпей.

Регент послушно пригубил, но не отвлекся от главного.

– Грех отмахиваться от подобного знамения.

– Бывает, что знамения не сразу поддаются толкованию, – возразил Симеон.

– Может, и так. Но даже если ты прав, проголосуют ли братья за приора, который не в состоянии пронести мощи святого, не осрамившись?

Годвин вмешался:

– А может, сострадание привлечет к тебе сердца братьев.

Симеон бросил на него недоуменный взгляд. Казначей не понимал, куда клонит ризничий.

Он был прав, подозревая Годвина: тот лишь строил из себя advocatus diaboli[37 - Авторский анахронизм: официально должность укрепителя веры (адвоката дьявола) при канонизации святых была введена в католическую практику только в 1587 г., а первое упоминание о присутствии человека с такими полномочиями на церковной церемонии относится к 1524 г., когда в Риме был беатифицирован первый патриарх Венеции Л. Джустиниани.], пытаясь добиться от Карла не просто горестных сомнений, а недвусмысленного отказа.

Как и надеялся ризничий, Слепой принялся спорить:

– Приором должен стать человек, в котором братья видят мудрого водителя, которого уважают, а не жалеют. – В голосе Карла слышалось горькое убеждение в том, что он уже не годится на эту роль.

– Конечно, разумно, – согласился Годвин с притворной неохотой, словно признание вырвали у него силой, и, решив рискнуть, добавил: – Но возможно, Симеон прав и тебе следует отложить окончательное решение до выздоровления.

– Я совершенно здоров. – Карл не хотел показаться слабым в глазах молодого Годвина. – Ничего не изменится. Завтра я буду себя чувствовать так же, как и сегодня. Я не стану выставляться на выборах приора.

Именно этих слов ждал Годвин. Ризничий быстро встал и из опасения, что выдаст свое торжество, как бы почтительно склонил голову.

– Ты, как всегда, ясно выражаешь свои мысли, брат Карл. Я передам твои пожелания остальным братьям.

Симеон открыл было рот, но тут в комнату вошла мать Сесилия. Вид у нее был недовольный.

– Граф Роланд хочет видеть помощника приора. Он угрожает встать с постели, но ему нельзя двигаться: рана, возможно, еще не совсем затянулась, однако брату Карлу тоже нельзя двигаться.

Ризничий посмотрел на казначея и произнес:

– Мы идем.

Монахи поднялись по лестнице.

Годвин ликовал. Карл даже не понял, что его попросту обвели вокруг пальца. Он по собственной воле выбыл из состязания. Остался один Томас, а от Томаса можно избавиться в любой миг.

Все складывалось поразительно удачно – пока.

Граф Роланд лежал на спине с толстой повязкой на голове и тем не менее по-прежнему производил впечатление сильного мира сего. Должно быть, его навестил цирюльник, поскольку его лицо было чисто выбрито, а черные волосы, не закрытые повязкой, аккуратно причесаны. Роланда одели в короткую пурпурную блузу и свежие штаны со штанинами, согласно новому поветрию, разных цветов – красного и желтого. Даже в постели он был подпоясан ремнем, с которого свисал кинжал, а на ногах графа были невысокие кожаные сапожки. Рядом с постелью стояли его старший сын Уильям с женой Филиппой. Молодой писарь, отец Джером, в священническом облачении сидел за письменным столом, держал наготове перо и воск для печатей.

Было предельно ясно: граф вернулся к своим обязанностям.

– Это помощник приора? – спросил Роланд четко и громко.

Годвин оказался расторопнее Симеона и ответил первым:

– Помощник приора Карл пострадал при падении и находится здесь же, в госпитале, милорд. Я ризничий, Годвин, а со мною казначей Симеон. Мы благодарим Бога за ваше чудесное исцеление, ибо он направил руку вылечивших вас монахов.

– Проломленную голову мне вылечил цирюльник, – отрезал граф. – Благодарите его.

Поскольку раненый лежал на спине и смотрел в потолок, Годвин не мог рассмотреть его лицо целиком, но почему-то казалось, что черты графа словно застыли. Может, ранение привело к неким необратимым последствиям?

Ризничий спросил:

– Нуждаетесь ли вы в чем-либо?

– Если да, вы скоро об этом узнаете. А теперь слушайте. Моя племянница Марджери выходит замуж за младшего сына Монмута Роджера. Полагаю, вам об этом известно.

– Да. – В памяти Годвина высветилась картина: Марджери, раскинув белые ноги, лежит на спине в этой самой комнате, а между ее ног расположился кузен Ричард, епископ Кингсбриджа.

– Свадьбу отложили из-за моего недомогания.

«Неправда, – размышлял Годвин. – Мост обрушился всего месяц назад. А правда скорее всего состоит в том, что граф хочет проверить, не пошатнулась ли после всей этой истории его власть, является ли он еще тем человеком, который достоин союза с графом Монмутом».

Роланд продолжал:

– Свадьба состоится в Кингсбриджском соборе через три недели.

Строго говоря, в нынешних обстоятельствах полагалось просить, а не приказывать, и новоизбранный настоятель вполне мог возмутиться подобным высокомерием, но приора здесь не было. Да и никакой причины для отказа Годвин не видел.

– Хорошо, милорд. Я приготовлю все необходимое.

– К свадьбе новый приор должен приступить к своим обязанностям, – обронил Роланд.

Симеон засопел от изумления.

Годвин быстро прикинул, что спешка ему только на руку, и отозвался:

– Разумеется. У нас было два кандидата, но сегодня помощник приора Карл отказался выдвигаться и остался только брат Томас, матрикуларий. Мы проведем выборы, как только вы этого пожелаете.

Он не мог поверить в удачу.