Небесные всадники

И вдруг – огромные, будто нет в мире ничего, кроме них, полные слёз синие глаза, и голос учителя:

– Убийство – единственный выход?

И ломающийся, подростковый голос отвечает:

– А они разве живут?

Слёзы капают на бумагу, испещренную непонятными знаками.

А затем чётко, словно бы в камере-люциде, Арче увидел то, что желал видеть на полотне венценосный заказчик.

Глава II

Шпиль причальной башни царского дворца сверкал на солнце серебром. Этери ступала по узкой лестнице медленно и осторожно, глядя под ноги и высоко поднимая подол широкой тяжёлой юбки зелёного бархата.

Несколькими ступенями выше, так же медленно и осторожно поднимался её господин, царь Исари, властитель Багрийского царства. Они вышли на причальную площадку как раз вовремя: их накрыла тень швартующегося дирижабля, чьи округлые бока украшал сияющий золотой герб Гелиата. Ореол защитных заклинаний создал вокруг него искусственную радугу, преломляясь в солнечных лучах.

Исари обернулся к Этери, приложив руку к заходящемуся от волнения и долгого подъёма сердцу, и прошептал:

– Я не уверен, что не совершаю сейчас глупость.

– Отступать уже поздно, твоё величество, – усмехнулась она в ответ. – Послы уже прибыли.

Исари собрал пальцы щепотью, прошептал заклинание, помогающее его больному сердцу биться спокойнее.

– Этот мир нужен не нам, а им, почему же они упрямятся? – спросила Этери, запрокидывая голову и наблюдая за огромной гондолой, зависшей над площадкой.

– По той же причине, что и утонувшие два барана из детского стишка, – ответил ей Исари. Его лицо тут же изменилось и засияло самой дружелюбной улыбкой: на площадку вышли долгожданные гости, гелиатские принцы.

Все трое высокие, широкоплечие, с одинаково тёмными волосами и белой кожей. Старшему, Максимилиану, уже около сорока лет, и он давно мечтает о престоле.

Средний, Валериан, очень красив и знает об этом. Младшему принцу лет двадцать, не больше. Корона Константину не светит, он хорошо это понимает и потому пошёл по иному пути: на нём форменная мантия Гелиатской академии высокой магии.

Исари сделал шаг вперед, произнес:

– Добро пожаловать, мои царственные братья! Я рад принимать вас в моём доме.

Мужчины обнялись, обменялись рукопожатиями. Принцы по очереди поцеловали руку Этери, восхитились её красотой, назвали «главной драгоценностью Багры».

У Константина нашлось письмо от её кузена Икара, сбежавшего из дома три года назад и теперь учившегося всё в той же академии. Этери присела в реверансе на гелиатский манер.

Валериан подошёл к краю площадки, облокотился на перила, взглянул вниз на столицу Багры и на сам дворец. Они стояли в самом центре раскручивающейся спирали из дворца, хозяйственных построек, садов и казарм, составлявших резиденцию багрийской царской династии.

Стояла тёплая весна, и сады утопали в зелени, но здесь, на причальной башне, было достаточно холодно из-за ветра. Этери подошла к гостю, проследила за его взглядом. Она не боялась высоты, с детства привыкнув карабкаться по отвесным скалам и разорять птичьи гнёзда.

– О вас ходят странные слухи, прекрасная княгиня, – заметил Валериан. – Будто вы, следуя каким-то замшелым традициям, собираетесь принести обет целомудрия…

Этери прикрыла глаза, досчитала до десяти. Наверняка гелиатский принц был не прочь завести роман с девицей, на которой в случае чего не придётся жениться. В голове пронеслись сотни колкостей, но Исари рассчитывал на неё. Этери ответила серьёзно и просто:

– Я старшее дитя из рода князей Гатенских, Ваше Высочество. И приняла княжескую корону, в обход наследников мужского пола, не для того, что бы прясть, ткать и ожидать мужа. За всё своя плата. Я – честь и совесть царя, его тень, его страж, его преданный пёс. Будь я мужчиной, обрести семью мне не составило бы труда, но от женщины сохранение семейного очага требует больше сил и времени. Я выбирала между семьёй и служением. И выбрала.

– И всё же это жестоко…

– Быть может, – кивнула Этери. – Однако в каждой стране есть традиции, которые лучше соблюдать. Напомните, я расскажу вам одну легенду.

Они принялись спускаться. Этери и Исари шли последними, и княгиня с тревогой смотрела на своего господина. Он был бледен, на висках выступила испарина. На полпути царь остановился и, прислонившись к стене, собрался наложить на себя ещё одно заклинание.

Этери поймала его руку и вложила в неё пастилу, пахнущую кошачьим корнем. Оглянулась, рассеянно замечая несколько трещин в штукатурке и отцепляя подол платья от перил, украшенных коваными листьями винограда.

– Полегче с магией, твоё величество, – нарочито равнодушно сказала она. – Как бы не заработать иммунитет на это заклятие. Придётся искать что-то новое, посильнее.

Исари кивнул, прикрыл глаза.

– А если бы ты слушал меня, – продолжала Этери, чувствуя себя сварливой женой, – мы бы давно решили эту проблему.

– С помощью высших магов? Быть им обязанным?

– Сейчас не время и не место, мой господин.

– Мне не следует сейчас показывать своей слабости. Кто будет прислушиваться к человеку, который едва ли проживет ближайшие десять лет?

– Конечно, если ты упадешь замертво у них на глазах, они ничего не заметят, – ядовито ответила Этери, маскируя ужас, который испытывала каждый раз, когда Исари говорил о своей смерти…

Если делегация Гелиата продемонстрировала всю мощь магии и новейших технологий, то посольство Камайнского халифата прибыло подчеркнуто консервативным образом – верхом на самых обычных лошадях. Ни чешуи, ни рогов, ни клыков, которыми гелиатцы так любили украшать химерные породы. Камайнцы считали магию насилием над природой, а технологии – костылём слабых телом и духом людей, а потому по возможности старались обходиться и без первого, и без второго. Исключение делали лишь для войны, на которой, как известно, все средства хороши.

Камайнцы и гелиатцы смотрели друг на друга с едва сдерживаемой ненавистью. Их народы воевали уже больше тысячи лет – дольше, чем существовало маленькое, по сравнению с соседями-великанами, царство, получившее название по имени возлюбленной женщины основателя – Багра.

Краткие периоды перемирия сменялись долгими войнами, а Багра, зажатая между воинственными соседями, как между двумя жерновами, мучительно выживала. Багрийские цари метались от одного покровителя к другому, предавая, если это было удобно, то одну, то другую сторону. Это была хитрость слабого, единственно возможный выход, пока молодой царь Исари не решил что-то изменить.

Беда была в том, что сам Исари, с рождения одолеваемый тяжёлым недугом, боялся не успеть, а потому спешил. Этери считала, что спешил непозволительно, но поддерживала его безоговорочно. «Служим верно» – таков девиз её семьи, и каждый из князей Гатенских следовал ему буквально. Для каждого из них существовал только его государь, с которым наследник князя, первый и часто единственный, был близок по возрасту.

Когда двадцать семь лет назад у Лахи, отца Этери, вместо долгожданного мальчика-первенца родилась дочь, все сочли это знаком близкой кончины царевича, которому на тот момент едва исполнился год. Он появился на свет слабым и действительно не раз был при смерти, но продолжал упорно цепляться за жизнь.

«Тень царя» не обязана любить того, кому служит. Любить можно лишь по велению сердца, но никак не разума.

Любил ли отец Этери своего царя, а дед – своего? Вся вереница предков, похороненных в семейном склепе далёкого Зейского замка, могла любить своих правителей или ненавидеть, но всегда тяготела к ним и неизменно оставалась верна. Ещё ни один из князей Гатенского рода не предал своего государя, каким бы тот ни был.

От Камайна прислали, в числе прочих вельмож, и самого младшего из двадцати двух сыновей халифа. Он был довольно юн.

И хотя принц держался строго и мнил себя великим воином, мягкий, свойственный детям овал лица выдавал его возраст. Было очевидно, что мальчик ничего не решал. Звали его Салахад ар Джахир. Вместе с ним прибыла сестра. Такая же юная, сверкающая испуганными очами из-под вуали.

Лейлу, так звали девушку, препоручили заботам Этери, и они отлично поладили, болтая через переводчика и отдавая должное искусству дворцовых кулинаров. Лейла чудесно рисовала хной узоры на руках, и Этери отправилась на ужин, красуясь экзотическими цветами на ладонях.

У Исари был младший брат, единокровный, совсем еще мальчишка. Царь представил его гостям как своего наследника. Кто-то из камайнского посольства с благодушным смешком спросил, когда сам Исари собирается жениться. Тот, как всегда, отшутился, но Этери чувствовала, что это его задело.

Исари не собирался жениться и уже натаскивал брата, собираясь передать ему корону лет через восемь.

Этери метнула взгляд на Исари. На его бледный лоб, на голубую жилку на виске. Попыталась представить, что она почувствует, узнав о его смерти. Кроме очевидной тоски по другу детства, кроме спокойной и мягкой любви женщины к мужчине, привычной и тайной, где-то в глубине души таилось предчувствие грядущей пустоты и неизбывного горя, нечеловечески сильного, вечного.