Дитеркюнхель

– Вы словно живёте в другой стране, Геральдина. Каждая женщина знает: весной Большой Королевский Бал.

– Ах да, помолвка принца, – понимающе улыбнулась тётушка. – Вероятно, Клара тоже надеется на счастливую звезду?

– И Клара, и Эмили. И не без оснований, скажу я. Да будь я свободна – сама бы участвовала в этой битве самок. Уж поверьте, у меня тоже есть парочка ловких трюков, чтобы обуздать этого неопытного несмышлёныша.

– Судя по разговорам, принц не такой уж и неопытный…

– Что такое опыт молодого человека рядом с опытом зрелой женщины! Совершенно ничего, соверш-ш-шенно! – Хильда с удовольствием прошипела последнее слово и потянулась за очередным кусочком.

Когда с содержимым вазочки было покончено, Хильда вдруг вспомнила, что на самом деле она пришла пригласить Геральдину и её племянника на день рождения своей приёмной дочери, который будет отмечаться после Рождества, и посетовала, что живут рядом и совершенно не наносят визитов друг другу, а она могла бы показать чудные страусиные перья ярчайшего алого цвета. На королевском балу они будут великолепны.

Позвав Ганса, чтобы тот проводил Хильду, тётушка Геральдина попрощалась и поднялась по скрипучим ступенькам наверх, к Дитеру.

Мальчик сидел лицом к окошку и зубрил латинскую фразу, которую отец Иоанн задал к завтрашнему дню: «Beati, qui lavant stolas suas, ut sit potestas eorum super lignum vitae, et per portas intrent in civitatem» (Блаженны соблюдающие заповеди Его, чтобы иметь право на древо жизни и войти в город его воротами. – лат.). Геральдина поставила перед племянником чашечку горячего шоколада и присела рядом. Фраза никак не давалась, и Дитер повторял её нараспев снова и снова, словно заклятие. Завтра каждый должен будет произнести на уроке свою часть текста, чтобы вместе составилась целая песнь. Кто ошибётся, тот получит звонкий подзатыльник от отца Иоанна.

Наконец Дитеру удалось дважды подряд проговорить всё без запинки, не подсматривая в книгу. Он радостно отложил учебник в сторону и с удовольствием взялся за шоколад, придвинутый тётушкой.

– У меня сейчас была Хильда. Она подтвердила мои подозрения, что с Золушкой что-то не то. Наверняка, ты бы тоже смог мне что-нибудь об этом рассказать?

Дитер и сам давно хотел всё выложить, упрашивать не нужно, тётушке оставалось лишь задавать иногда вопросы, чтобы отделить подростковые эмоции от сути дела.

Суть Геральдине не понравилась.

– Неужели никто из взрослых не защитил девочку? – возмутилась она – Я непременно подойду к отцу Иоанну и всё выскажу. Я заставлю его сгореть от стыда, если он не принесёт извинений и не примет нашу милую соседку обратно в школу.

– Они её не выгоняли.

– Ты хочешь сказать, что она сама оставила учёбу? Тогда всё ещё хуже. Хильде бы стоило бить во все колокола, а она радуется.

– Если бы я умел колдовать, – робко предположил Дитер и поправился, – или шить, я бы сделал такое красивое платье к Большому Балу, чтобы Золушка забыла ту противную шкуру. Она танцевала бы лучше всех.

– Ах, и тут этот бал. Наш город определённо сошёл с ума.

Тётушка задумчиво прошлась по комнате и остановилась около изображения женщины рядом с книжными полками.

– Раньше её здесь не было. Любопытно, прошлое или будущее?

– Вы её знаете, тётушка?

– Увы, да. Это, без сомнений, моя сестра.

– Но она не похожа на мою маму.

– Да, почти не похожа. Это Энгельберта, она старшая из нас. Но я не думаю, что встреча с ней доставила бы мне сейчас хоть капельку удовольствия, – горько проговорила тётушка и резко отвернулась от изображения.

Дитеру показалось, что сейчас ему сообщат что-то важное, но Геральдина не спешила с объяснениями. Погружённая в свои размышления, она занималась наведением порядка в комнате. Пальцы её ловко отрывали засохшие листы растений на подоконнике, протирали от пыли письменный набор и морскую раковину, в которой звякнул шарик из маминых бус. Лежащий на кровати вишнёвый меч немедленно отправился в свой угол, дудочка из бузины нашла место в выдвижном ящичке. И когда уже Дитер решил, что разговор бесповоротно иссяк вместе с ароматным напитком в глиняной чашке, тётушка вдруг вернулась к тому, с чего начала.

– Золушке надо помочь. Платье на бал мы ей подберём, это я возьму на себя. Но вот избавляться от страхов, связанных с козлиной шкурой, ей придётся самой. Чтобы не бояться темноты, нужно однажды набраться храбрости и войти в неё – убедиться, что там нет ничего страшного.

Уходя, она легонько щёлкнула пальцами, и Дитер услышал, как открылись запоры сундука, в котором хранился «Базис». Было ли это разрешением, или знаком доверия с её стороны, герой наш спросить не решился.

***

На Рождество выпало много снега. В школе объявили о каникулах. Дитер вместе с другими школярами носился по улицам Линсена, разгорячённый, в распахнутой одежде. Бросались снежками, толкали друг друга в сугробы, скользили на ледяных дорожках и даже пытались этот снег откусывать. В результате наш герой подхватил ангину и вместо планируемой поездки с тётушкой в Портабланко вынужден был остаться дома под присмотром Ганса. В порт должен был войти корабль капитана Джеральда Бруни с какао-бобами далёкого континента, поэтому Геральдине срочно нужно оправиться туда. Она пообещала обернуться за пять дней и к Новому году быть с Дитером.

К дню рождения Золушки кашель почти прошёл, и Дитер отправился в дом Витольда. Все гости разместились за большим столом. Были две бывшие одноклассницы с боязливыми взглядами пойманных косуль – Фрика и Ронда, одетые в школьные платья. Обе светленькие, но Фрика маленькая и пухленькая, а Ронда высокая и крепкая девушка. Они подарили Золушке яркие ленточки. Были взрослые соседи по Вишнёвому переулку – немолодая супружеская пара Гроссов – отягощённый многочисленными болезнями отец семейства и его суетливая супруга. Потёртости и пятна камзола главы семьи свидетельствовали, что хозяин этого камзола выиграл не одну битву с праздничными обедами и ужинами, но готов сразиться вновь, даже несмотря на боли в правом подреберье и мучительное газообразование. На госпоже Гросс довольно-таки неплохо смотрелось муслиновое платье, выглядевшее почти новым, и лишь покрой выдавал его древнее происхождение. Пришли две подруги Хильды, этих было не остановить – тараторили весь вечер, обменивались последними сплетнями города, перекрикивая друг друга. Около Золушки выросла небольшая горка подарков – костяной гребешок от соседей, пудра от одной из подруг Хильды, румяна от другой. Клара была не в духе, ей пришлось подарить Золушке красивую юбку, которую она шила у портного, но после очередной подгонки не смогла в неё влезть. От Эмили достался чепец, на котором неловкими руками был вышит цветочек. Дитер принёс от тётушки заранее приготовленный шоколадно-марципановый домик, а от себя – увиденные на ярмарке музыкальные колокольчики. Маленькие звонкие купола висели в ряд, и на них можно было наигрывать простые мелодии, управляя нитями. Позже всех пришёл отец Золушки. Он принёс нечто большое, скрытое под тёмной накидкой. Когда ткань убрали, оказалось, что внутри пряталась клетка с яркой певчей птичкой. Хильда крайне недоброжелательно восприняла подарок. Она заявила, что это вонь и постоянный шум в доме. Витольд в ответ оправдывался, что клетка будет стоять в комнате Золушки, и летать птица будет только там. К тому же выпустить её сейчас нельзя – замёрзнет. Освоившись, птица стала лихо насвистывать, и Хильда тоскливо произнесла куда-то в сторону:

– Ну вот, началось. Не одно, так другое. Ну, кто просил?

Витольд предложил играть в фанты. Дитеру очень удачно досталось «произнести латинское изречение», и он без запинки выпалил недавнее «Beati, qui lavant stolas suas…». Господину Гроссу пришлось петь, и он, сильно фальшивя, просипел один куплет знакомого рождественского гимна. Одной из подруг Хильды пришлось надуть щёки, а Витольду прокукарекать, что он, кстати, сделал мастерски. А потом сам же отозвался другим петухом, и два петуха, перекрикивая друг друга, несколько минут смешили гостей. Затем дошла очередь до Золушки, ей выпало «станцевать со стулом контрданс». Золушка радостно выскочила на середину комнаты, поставила стул напротив… И словно лопнула какая-то пружина: девушка изменилась в лице, присела на краешек стула и сообщила, что неважно себя чувствует. Игра стала скучной, следующим фантом Фрика должна была корчить рожи, но она делала это совершенно вяло, и этим всё закончилось. К тому же в это время на столе появился сладкий слоёный пирог, который испекла сама Золушка, и все переключились на еду.

Прикончив угощения, гости начали расходиться, щедро отсыпая благодарности Хильде.

– Да-да, – отвечала она скромно, – как же ради дочери-то не постараться.

Дитер услышал, как на улице переговариваются Гроссы:

– Повезло Золушке с мачехой, другая бы со свету сжила.

– Не ценят, не ценят – молодость.

***

Вечером Дитер дважды порывался достать книгу заклинаний и даже тянулся рукой к сундуку, но каждый раз останавливали сомнения. Ночью снова плохо спалось. Решимость пришла утром, как только наш герой окончательно проснулся. Он не бросился к книге немедленно. Никакой спешки, сначала надо спуститься на первый этаж и поболтать с Гансом, приготовившим завтрак, после еды прополоскать горло солёной водой (тётушка Геральдина просила не забывать). Только теперь, поднявшись в свою комнату, Дитер осторожно поднял крышку сундука. Бережно взял книгу и выложил её на стол. Замки ящика защёлкнулись сами собой, словно закрывая пути к отступлению.

Дитер перелистал страницы до места, на котором когда-то остановился, и убедился, что до завершения совсем немного. Он остановился на Скорпионе, и теперь надо пройти Лиру, Эридан, а там совсем чуть-чуть до Большого пса. Книга помнила его, едва он провёл пальцем по хвосту созвездия, почувствовались лёгкие покалывания в ответ. Антарес – сердцем Скорпиона называл эту звёздочку отец Сальватор – коротко, но чувствительно кольнул подушечку среднего пальца. Дитер начал декламацию. Это немного напоминало латинский, который он зубрил для школы, но там были понятны хотя бы некоторые слова, здесь же ни одного, но это неважно. Дитер читал спокойно и сосредоточенно, вслушиваясь в каждое слово, находя ритм в строках. При этом он словно видел со стороны свои губы, артикулирующие заковыристое «экстумо хинкос поломари купто, хаж квенто хаж эрюми». Он только что начал читать, или занимается этим целую вечность? Дитер не смог бы ответить. Время для него рассыпалось сплелось, спуталось, растеклось вокруг прозрачным облаком Со зрением тоже происходили странные вещи: наш герой увидел одновременно очередную страницу и обложку книги. Она не была зелёной, она вообще не имела цвета. Дитер чуть не проскочил Лиру, перелистывая очередную страницу. Он коснулся созвездия не в книге – он подлетел к Веге и плотно сжал её в ладонях, чувствуя горячее биение звезды, словно удары своего сердца. Вернулся за стол и не делая паузы – читал, читал, читал. Наш герой не услышал, как открылась дверь. На пороге стоял удивлённый Ганс.

– Эй, рекрут, ты со своей латынью вообще никогда не выздоровеешь. Кричу уже третий раз, что обед готов, а ты даже не слышишь. Думал, не живой уже. Давай бросай свою тягомотину и спускайся. Ты, кстати, – громкость голоса садовника понизилась до шёпота, – ничего сейчас не заметил?

Дитер не понимал, о чём спрашивает старый вояка, и чтобы не выдать себя отрицательно повертел головой.

– Дом у нас сейчас тряхнуло, даже посуда на кухне зазвенела. У мавров со мной однажды такое было. Там так под ногами всё ходило, что стоять нельзя. А потом – трещины по земле, дома разваленные.

Дитер окончательно вернулся к реальности и под рассказ старого солдата о землетрясениях поплёлся вниз. Ганс приготовил густой армейский суп, чрезвычайно наваристый и пахнущий дымком. Сам бывший вояка сидел рядом, прихлёбывал большой ложкой и периодически наставлял: «Не торопись, рекрут, не торопись». Для того чтобы развлечь воспитанника, а заодно и для назидания, припомнил садовник историю про ландскнехта, который всегда ел не спеша.

История про ландскнехта, который всегда ел не спеша.

Нашу роту наняли против африканцев сражаться. Вместе с нами наёмники со всей Европы. Раньше-то мы меж собой дрались, а теперь все на одной стороне. Про которого я расскказываю – француз был. Мы его в пустыне подобрали. Поход совершаем вслед за первой ротой. Вдруг глядим: вокруг следы боя, убитых наших много, и сидит как ни в чём дело мужичонка и кашу трескает. Спрашивает его наш сержант:

– Что делаешь тут, вояка?

– Да вот, – отвечает, – и сам не знаю. Сначала своих догонял, потом от смерти бежал, только что к погибели готовился, а сейчас, наверное, просто кашу ем.

Видим, мужичок не промах. Сели рядом послушать.

– Расскажи, – просим, – мусью, с этого места поподробнее.

– Вы, – говорит, – меня «мусью» не обзывайте. Я Жан, просто Жан, тоже вашего полка ландскнехт, только роты другой. Мы у родника ночевали. В поход выходили с утра, кто где мог, там и спал. Меня на заре не заметили за кустом, вот и разбудили поздно. Я только есть сел, а все уже в строй и двинулись. «Догоняй!» кричат. А я быстро есть не могу, с детства не привык, а голодным далеко не уйдёшь. Много ли с пустым пузом навоюешь?! Ем, а сам смотрю: наши всё дальше, но быстрее всё равно не могу, хоть ты меня убей. Ну, думаю, в пустыне далеко видно, не потеряюсь. Заканчиваю, тарелку в вещмешок – и за ними. Вон, гляжу, они, сейчас догоню. Но пока вслед шёл, они за барханом скрылись, и я уже бегу почти, но их теперь не вижу. Подпрыгиваю – всё равно их нет, на бархан залез – опять нет. «Ничего, – думаю, – по следам-то всё равно найду». Так три часа и шёл, пока следы вдруг не разошлись. Куда теперь? Тут я и присвистнул. «Да, – говорю сам себе, – влип ты, Жан, по самые уши». Пошёл сначала по правым следам, нужно же куда-то идти. Протопал ещё три часа, а следы совсем пропали – кончились словно. Я опять вернулся на развилку. А там, видно, какой-то караван за это время прошёл или ещё кто, следов не узнаю. Песок вокруг, да и есть уже хочется. Ладно, что с собой сухари и вода, пару дней выжить можно. И вот какие-то следы, и я по ним плетусь. Так до вечера и шёл, сил уже никаких, латы по песку, словно саночки по снегу, волочу. Вот, думаю, позавтракал, так позавтракал. А ночью холодно, шакалы воют, шорохи всякие. Неспокойно одному в пустыне. Утром, как встал пораньше, так и снова вдогонку. Иду и вдруг – Святая Дева – флаг наш впереди, палатки. Спят, что ли, все? Подхожу, а вся моя рота порубленная лежит. Напали на них враги ночью, истребили всех напрочь. Сел я тут и не знаю, что делать. А потом говорю себе: «Ясно, что позавтракать надо, без этого нельзя». Соорудил костёр, кашу сварил. Только есть начал – мавры откуда не возьмись очень дикой наружности, с кольцами в носах, прыгают вокруг, копьями трясут. Ну, думаю, убьют или нет, а поесть-то всё равно надо. Сижу, ем кашу, а быстро я есть не умею, да и горячая она ещё. Вождь их руками показывает: «Быстрее, мол, жуй». Я ему в ответ плечами пожимаю: «Извини, браток, не получается». Ждали они, ждали и вдруг как заверещали все, вскочили и убежали разом. А тут и вы подоспели. Такой мой рассказ.