Дитеркюнхель

Дитеркюнхель
Хельги Йожич

Мир, в котором живёт Дитеркюнхель, родился из потребности создавать. Где появляется желание творить, возникает и нетерпение разрушить. Демиурги и Демоны мирно сосуществовали миллионы лет. Но однажды во вселенную было занесено семечко Дерева Любви. Оно сумело прорасти, и на ветвях его распустились цветы. Волшебный аромат заставил Демиургов полюбить создаваемое, они стали его защищать. Была битва, в которой погибли и творцы, и разрушители. Земля досталась людям, а вместе с ней и дар созидания, и желание разрушать. Ко времени рождения нашего героя о магических способностях стали забывать, а инквизиторы расправлялись с последними оставшимися колдунами. Но тут появилась сила, способная собрать всю магию мира. Что это несёт? И при чём здесь Дитеркюнхель – подросток, юноша, которому нелегко найти себя? Разве он способен что-то противопоставить могущественной магии? Нет. Но волосы соседской девочки пахнут точно так же, как цветы того Дерева.

Хельги Йожич

Дитеркюнхель

Часть1. Золушка

Глава 1. Совиное поместье

– Рурара, вива, яблоко, слива, бум-тилибум, бом-тилибой! Солнце не туча, прямо не криво. Встань, ты снова живой!

– Дитеркюнхель, пора за стол.

За спиной стояла тётушка Геральдина, она положила тёплую мягкую руку на плечо мальчика и на секунду ласково прижала племянника к себе. На Дитера обрушились ароматы ванили, корицы, жареного миндаля и тёртого какао. Запахи вполне привычные: тётушка – единственный кондитер Линсена, способный удивить весь город превосходными конфетами причудливых форм, да ещё и с начинкой, достойной самого качественного шоколада. Даже в королевском замке её изделия, похожие на маленькие короны, давно обрели законное место в изящных хрустальных вазах с ручками из витого серебра в виде ловких саламандр на изогнутых ветвях. Подобные лакомства готовятся только по заказу Их Величеств, и никто во дворце, а тем более за его пределами, не имеет права к прикасаться к шоколаду, разумеется, если это не угощение с королевского стола. Но подобных случаев королевской щедрости почти никто не припомнит. Ходят слухи, что излишняя тучность королевы тоже напрямую связана с отношением Её Величества к этим маленьким кондитерским удовольствиям.

Есть в Линсене и те, кто поговаривает, что Геральдина – самая что ни на есть колдунья, а в работе ей помогает дьявол. Суровые праведницы в тёмно-серых платьях предостерегают своих знакомых и даже поджимают губы в узкую бесцветную полоску, когда проходят мимо яркого прилавка со сладостями. При этом каждая побаивается, что раскроется её личный секрет – строгие дамы тоже не прочь полакомиться хорошим шоколадом.

Слухи доходят и до Совиного поместья и, разумеется, расстраивают славную кондитершу. Ну да, тётушка и есть волшебница, но, во-первых, с дьяволом она не знается, а во-вторых, к шоколаду это вообще не имеет никакого отношения. К сладкому ремеслу мастерица относится крайне трепетно и никогда не использует в рецептах заклятий. Зачем вообще нужна магия, если есть капитан Бруни, регулярно привозящий из дальних стран наилучшего качества какао-бобы, ваниль, агар-агар, тропические фрукты? Зачем нужен чёрт, если есть добродушный Ганс, бывший ландскнехт, а теперь отличный помощник, легко поднимающий мешки с сахаром, растирающий в жерновах бобы в мелкий жирный порошок? Он ещё и замечательный садовник, между прочим. Давайте вспомним и про Эни, спокойную и неторопливую Эни, лошадку цвета молочного шоколада со светлой чёлкой. Ганс запрягает повозку каждое утро, и тётушка Геральдина отправляется закупать самые лучшие персики, вишню, сливу, выбирает душистый мёд, пробует ароматные ликёры.

Посторонний человек на её кондитерском производстве, возможно, удивился бы, заметив однажды, что половник сам, без помощи хозяйки, аккуратно помешивает набухающий пузырями горячий шоколад, что миндаль порой скидывает скорлупу и запрыгивает в предназначенную ему ступку. Но такое бывает только в случае крайней спешки, к тому же посторонним людям на тётушкину шоколадную кухню не попасть, а Ганс умеет держать язык за зубами. Это не трудно, когда знаешь, что после первой же сплетни он тут же превратится в тритона и убежит, а новый вырастет ещё неизвестно когда.

– Дитеркюнхель, мы ужинаем! – голос тетушки Геральдины прозвучал настойчивее.

Дитер расстроился, что приходится отрываться. Он планирован сейчас произнести свою «рурара-виву» подряд двадцать раз, и может быть тогда… Мальчик не был волшебником, короткий стишок он придумал сам – не считалку, не скороговорку, а почти настоящее заклинание. Из тех, что призваны оживлять. На столе перед нашим героем лежит засохшая бабочка. Если осторожно подуть на её чуткие крылышки, они начинают дрожать, и кажется, что вот-вот и произойдёт чудо. Но не хватает в заклинании какого-то важного слова, крылья застывают, так и не развернувшись, не сделав ни одного взмаха.

– Дитеркюнхель, ты оживляешь бабочку? – тётушка присела рядом и провела рукой по волнистым волосам Дитера, – Дорогой мой, ты обычный мальчик, а я уже не слишком молодая волшебница, но даже я не смогла бы этого сделать. Мир устроен так, что нельзя сделать мёртвое живым.

– Даже если очень любишь? – прошептал Дитер, исподлобья глядя на тётушку наполняющимися влагой глазами.

– Даже если очень-очень. Я тоже когда-то пыталась вернуть своих папу и маму, теперь вот уже почти тридцать лет занимаюсь волшебством, но… Давай лучше вспоминать умерших с благодарностью, а любовь отдавать живым, она им намного нужнее, – тётушке Геральдин понравилась эта фраза, и она встала, чтобы закончить ей разговор, но Дитер продолжал настойчиво выпытывать:

– Тётушка, а как же ложки, которые сами запрыгивают на полку? Или топор, который скачет и разбивает поленья для камина? Они разве не оживают?

– Движение – это не всегда жизнь.

– А заяц? Я видел, как он превратился в человека, и даже стучал в барабан на празднике?

– Так ты и это заметил, остроглазый, – рассмеялась тётушка. – Тут совсем другое дело: и заяц, и человек живые. А, потом, человечишка из зайца, я тебе скажу, никудышный. Только и умеет, что в барабан стучать.

– Тётушка, а я смогу научиться волшебству?

– Возможно. Если будешь стараться. Но нам пора ужинать, Дитеркюнхель. Без еды не будет никакой волшебной силы. И не смей выкидывать морковку из овощного рагу, я тебя накажу.

***

Дитеркюнхль – это даже не совсем имя. При рождении мальчика назвали Дитером, а кюнхелями в их маленьком городке называли круглые сладкие пончики. Родители Дитера пекли ароматные булки и эти вот самые воздушные кюнхели с сахарной пудрой. Запах свежего хлеба впитался в кожу нашего совсем ещё юного героя, в его русые волосы, вероятно, навек. По крайней мере, когда тётушка нюхает светлую макушку племянника, она всегда улыбается, вспоминая запахи в доме его родителей. Дитер в своём молочном детстве был пухлым карапузом, и вот однажды отец поднял его высоко над головой, таращащегося сверху на окружающих, беспомощно барахтающегося, и довольно произнёс:

– Эх, Марта, какого мы с тобой замечательного кюнхеля испекли.

Вот так и появилась у Дитера вторая половинка имени.

В свои одиннадцать он уже основательно подрастерял свою пухлость, нет теперь и дома с пекарней, нет и мамы с папой. Беда случилась в конце осени. Все называли это «чёрной болезнью». Сначала она приключилась с отцом, и мама тут же отослала Дитера к дальним родственникам папы – к «родственникам на холме». Те действительно жили на возвышении около леса – там, где заканчивался город. Были они нелюдимы, в город спускались редко, не особо нуждались в родственниках или знакомых. Дитера встретили угрюмо, долго меж собой ворчали, что Беккеры совсем с головой не в ладах: болеют «черной», а мальчишку подсунули. Всех теперь заразит!

Мама ушла ухаживать за отцом, но так и не вернулась. Где-то через неделю Дитер увидел сверху горящий дом и пекарню. Так же горели все дома, где люди умирали от «черной». Больше месяца над городом плыл серый дым, и когда он рассеялся, от Таудена мало что сохранилось. Ничего не осталось от прошлого и у нашего мальчугана, кроме шарика из маминых бус, рассыпавшихся по пути к «родственникам на холме». Бусины раскатились по траве как капельки слёз, но мама даже не нагнулась их поднять. Сохранился единственный, подобранный Дитером. Шарик был из прозрачного камушка или стекла, с мутными волнами внутри. Если его внимательно рассматривать, то можно увидеть внутри и горы, и облака, и ещё многое, чего нет в обычном мире.

«Родственники на холме» выращивали свиней. Они обожали свиней, ведь те приносили им хороший доход, поэтому родственники часами могли угукать и дуть в подвижные розовые пятачки. Дитер дохода не приносил, а только расходы, поэтому Дитера родственники не полюбили. Это не мешало им, однако, досыта его кормить, регулярно обстирывать и обглаживать. При этом они даже не заметили, что мальчик не произнёс ни единого слова за полгода своей жизни в их доме.

Но однажды чудесный аромат ванили и шоколада прорезал привычный запах свинарника. Тётушка Геральдина стояла на пороге в причудливой шляпке, напоминающей гнездо фантастической птицы, украшенное мелкими цветами и лентами, в длинном фиолетовом платье из тонкой шерсти и изящных ботах на каблучке. Тётушка Геральдина была старшей сестрой матери Дитера. Она иногда приезжала проведать семейство Беккеров, вызывая бурю радости у сестры Марты, шутки над её столичными нарядами со стороны отца и высокие счастливые прыжки маленького Дитера, резонно полагающего, что без приобретений этот день не обойдётся. Подарки у тётушки всегда были чудные: разворачивающиеся клоунские языки, шарики, пускающие на солнце яркие цветные пятна по стенам, круглое пузатое стекло, через которое можно рассматривать самых мелких букашек и волоски на папиных руках. В тот день, когда она появилась в пахнущем свинарником доме, в руке у неё была живая деревянная картинка: если крутить ручку сбоку, то ветряная мельница начинает работать, а по синему озеру плывёт лодочка – туда и обратно.

Войдя в дом на холме, тётушка Геральдина решительно и без промедлений заявила, что племянник поедет с ней и будет жить в Линсене. С одной стороны, от такой новости хозяева дома сразу почувствовали облегчение, но опять что-то решалось без них, и это вызвало некоторое негодование во взглядах. Раздражение быстро сошло на нет, лишь только появился небольшой побрякивающий металлом мешочек, и прозвучали слова тётушки, что она сполна отблагодарит добросердечных хозяев за полгода неустанной заботы о ребёнке. Получилось, что Дитер наконец-то тоже принёс доход, и его тоже можно немножко любить. Появились даже слёзы умиления на прощанье.

Сборы были недолгие. Уже через час умытый и расчёсанный Дитер с узелком в руке и всегда элегантная (даже с дорожной сумкой на плече) Геральдина направились в сторону Старой Римской дороги, связывающей Тауден со столицей. Около прогретого солнцем ребристого каменного указателя тётушка сообщила, что здесь она должна ненадолго отлучиться, и попросила Дитера посторожить вещи. Дорога в этом месте совершала крутой изгиб, густые заросли акации быстро скрыли яркую шляпу Геральдины, а ещё раньше – её фиолетовое платье. Ковыряя носком ботинка камушки рядом с указателем, наш герой стал терпеливо ждать.

Минут через десять из-за густой зелени появилась лёгкая коляска, запряжённая парой лошадей мышиного цвета. Возница, сумрачный усатый мужичок с мелкими тёмными глазами-бусинками, остановил лошадей прямо напротив нашего юного героя. При этом кучер не проронил ни слова, он даже не взглянул в сторону мальчугана, зато из экипажа раздался жизнерадостный голос Геральдины. Она помахала племяннику своей замысловатой шляпкой, призывая поскорее устраиваться на мягкой скамье повозки, и вскоре они двинулись в путь.

Тётушка, казалось, была в чудесном расположении духа. По крайней мере, она щебетала весь путь от Таудена до Линсена, рассказывая тысячи историй и пытаясь разговорить Дитера. Единственное, что она получала в ответ – это молчаливые кивки (в качестве согласия), мотание головой из стороны в сторону (если не так), ну и неопределённое пожимание плечами (во всех остальных случаях).

Путь в Линсен оказался намного дольше, чем Дитер мог себе представить. Ехали два дня, и всё это время тётушка о чём-нибудь рассказывала, рассказывала. О Старой Римской дороге, которая иногда совершенно неожиданно подкидывала повозку выступающими камнями; о Его Величестве Короле, который живёт в столице и правит вполне справедливо; о войнах, которые раньше шли в этих краях; о птицах, скрывающихся в светлых лиственных рощах. Время от времени Дитер засыпал, ему снились спешащие колесницы, красные орлы на знамёнах, воины идущие сомкнутыми рядами, чеканное лицо императора. Вдруг появлялись папа и мама, они снова уходили не оборачиваясь. Пытался бежать за ними, но ноги как кисель, а если хочешь позвать, то слова превращаются в жалобный стон – и снова просыпаешься.

Тётушка пела песенки на пяти языках. Вообще, знала она очень много и объяснила это тем, что никогда не живёт больше пяти лет в одном городе, вот и видела разное. Дитер подумал, что он все свои одиннадцать лет, ну если не считать последних месяцев, провёл в одном доме, и хотел бы жить в нём ещё сто, если бы рядом были папа и мама.

Ночевали на постоялом дворе, шумном и неуютном, пропахшем чужим потом и подгоревшей едой. Утром Дитер отметил, что лошадки, которые ещё вечером были серого мышиного цвета, сегодня стали гнедыми, и кучер появился новый. Тот, вчерашний, сам был тоже весь серый, немного суетливый, торчащая пакля усов. Нынешний же худой и чернявый, одет в широкий чёрный плащ, надменный нос его так велик, что торчит из-под надвинутой до бровей шляпы. Такой же молчаливый, как и прежний, лишь иногда покашливает, словно каркает. Заметив удивление и вопрос в глазах мальчика, тётушка ответила немного непонятно: «Прежние хорошо потрудились, теперь спешат домой».

Старая Римская дорога весь день была пуста. Встретится одна-две повозки – и снова впереди и за спиной лишь колышущийся тёплый воздух, заставляющий дрожать дальние предметы. Перед самым Линсенем появилась попутная шустрая квадрига. Она приблизилась так скоро, словно для неё повозка с нашими героями стоит на месте. Послышалось щёлканье кнута. И тут же истошное: «Дорогу Его Высочеству! Дорогу принцу!» Чернявый торопливо и несколько неловко направил коляску к обочине. Четвёрка мощных лошадей, подгоняемая резким свистом кучера и щёлканьем кнута, промчалась словно ветер или молния. Дитер успел разглядеть напряжённо раскрытые лошадиные рты, словно флаги развевались светлые гривы, под шкурами перекатывались могучие мышцы, способные, кажется, заставить их обладателей оторваться от земли. Серебристая карета сверкнула напоследок красным с белым гербом и скрылась в облаке пыли.

– Мальчишка! – несколько раздражённо произнесла тётушка, дождавшись когда пыль немного осела, и Дитер понял, что это слово сейчас относится не к нему, а к тому, кто в спешащей карете.

Перед въездом в город, справа от дороги, путников встретил огромный дуб, словно часовой охраняющий дорогу в город. Чтобы обхватить его ствол, нужно взять по меньшей мере четырёх Дитеров. Тётушка Геральдина рассказала, что это знаменитое дерево, и что местные жители называют его Седым Дубом. Пару-тройку десятилетий назад на этих ветвях разбойники вешали попавшихся им жителей Линсена. Потом злодеев переловили, и их самих постигла подобная же участь. Уверяют, что в корнях старого дерева припрятаны сокровища, но проклятье на них такое, что лучше даже не пытаться их копать.

***

Хитро устроен человек, в самом незнакомом городе он всегда пытается найти что-то знакомое, чтобы почувствовать почву под ногами в новом, непознанном и чужеродном окружении. Дитер уже отметил амбар как две капли похожий на тот, что стоял за домом одного из тауденских приятелей, цветник с невысоким забором, напоминающий соседский, мимо которого приходилось так часто ходить. Он словно целиком перенесён сюда. Вот здание выкрашено в тот же цвет как и…, а вот ещё одно такое же, и ещё… Здесь они выше. И улицы широкие. А вывески на мастерских такие, словно жители столичного города видят хуже. У тауденского башмачника висит себе над входом маленький деревянный сапожок примерно в полметра, и этого всем хватает, чтобы понять, что тут не аптека и не свинарник, но у здешнего мастера угрожающе занесён над головами башмак великана, под которым и проходить страшновато. Справа – огромная расчёска над домом брадобрея. Ещё через несколько домов – метровые ножницы портного. Здания жмутся друг к другу, словно солдаты в шеренге, портупеями на светлых мундирах смотрятся прямые, поперечные и косые балки цвета морёного дуба на фахверковых стенах. Словно торжественным парадом решили встречают улицы города своего нового жителя. Словно хотят понравиться.

Коляска продолжает неторопливое движение по булыжной мостовой, и Дитер постепенно понимает, что город этот намного больше, чем казался в первые минуты. Наш герой уже потерялся в поворотах, в мелькании дверей, окон, вывесок, лепнины, фигурных фасадов, высоких крыш. Дома расступаются перед площадью. Здесь лошади замедляют ход, и можно успеть повертеть головой. В центре – величественное, пусть и несколько мрачноватое здание, шпилем тянущееся до самых небес.

– Святой Мартин, – называет его Геральдина и тут же указывает на другое, тоже красивое. – А вот и школа. Здесь ты будешь учиться.

После поворота лошади словно проснулись, неторопливый шаг сменился трусцой, и дорога поспешила вниз, к блеснувшей серебром реке. Тётушкин дом должен быть где-то рядом.

– У нас на крыше флюгер. Сова, – объясняет она, – Очень легко отличить.

Дитер честно пытается разглядеть. Взгляд его скользит над домами, а там воздушнейшее облако, похожее на торт зацепилось и повисло на закатном небе. Солнце подсвечивает розовыми лучами, придавая слоистость и прозрачную карамельность, а сверху кто-то аккуратно разложил отлично взбитые чистейшие сливки. Возможно, если наблюдать этот закат из мясной лавки, он мог бы показаться ломтиком отличного сала, но поскольку рядом тётушка Геральдина, всегда несущая чуть уловимый аромат ванили, корицы и карамели, то и облако получилось самое что ни на есть кондитерское.

– Вот мы и приехали, Дитеркюнхель!

После тех страшных дней Дитера никто так не называл. Он даже растерялся, и чуть не расплакался. Хорошо, что он научился смахивать слёзы так ловко, что взрослые даже не замечают. А ещё можно подставить лицо ветру, и тогда покрасневшие глаза объясняются тем, что надуло. Наш герой прошёлся вдоль увитой плющом каменной стены и оказался в ухоженном дворике. Шумно взмахивая крыльями, взлетел крупный грач, ворчливо что-то прокричав с высоты. Стука копыт Дитер не услышал, но когда обернулся, повозки за оградой уже не было, и это показалось бы довольно странным любому наблюдательному мальчишке.