Деревня. Ужасы на ночь

– Я там это…, чучело сжег.

– Это не чучело, это сосед любопытный. Любит подглядывать. Видел, он крапивой обложился? Это от нечистой силы.

И криво улыбается.

– Я это…, слышал шум из леса.

– Знаю, за опушкой вырос молодой березняк. 6 июля люди всегда банные веники заготавливают загодя. Некоторые даже собирают веники, в которых по ветке от березы, ольхи, черемухи, ивы, липы, калины, рябины, смородины. Сейчас тебя смородиной накормлю. Хочешь?

– Поел бы.

– Сними рубашку, промокла и воняет.

– Так я это…

– Я тебе дам чистую.

…Ужин при массивных свечах в самодельном подсвечнике, с красным вином в хрустальных бокалах. Лунный диск за окном.

Без образов в углу торжество напоминает ужин у гоголевской всеядной Солохи. Солоха Алена двигает ко мне подсвечник.

– Там что – то написано?

– Да.

– Мое имя. Зачем?

– Затем.

Она стягивает с себя бретельки сарафана.

– Нет, – говорю.

Вскакиваю, бегу хлебнуть воды, "Где ковш? Ага." Хлебнул холодной воды, аж зубам больно стало.

Набираю из фляги, и снова обрызгиваю себя водой, – пью, а воды нет. Алюминиевая фляга на 20 литров только что была полна водой.

– Не можешь напиться?

Оглядываюсь, она сидит, не поворачивая головы, в том же положении, с голой спиной.

Черпаю ладонью бруснику на столе. Да чашка пустая. В глазах мутно.

Алена стоит передо мной, волосы распустила, – стесняюсь смотреть, – на ней нет одежды, но она стоит так, будто повисла в воздухе.

– Протяни руку.

Протягиваю руку. Трогаю ее – она бестелесна. Мне душно что – то. Как рыба хватаю ртом воздух. Смотрю – она стоит в другом месте, у порога в другую комнату, слышу – она окликает меня сзади.

Голова кругом. Уперся руками в стол.

– Смородина, возьми ее руками! Вот так, вот так!

Она захватывает горсть ягод и жует их так, что сок появляется на ее губах.

Слепой крот, пробую на вкус смородину, вот она, черные спелые ягоды блестят в дуршлаге – с них слили воду, ем, ем, ем, горстями. Не могу насытиться.

Смеется заливисто и звонко.

– Что такое?

– Может попробуешь смородину?

– А это что?

– Не ягода, точно.

– Где ты? Я не вижу тебя.

Дверь хлопнула. Я выскочил во двор, увидел ее в тени сада, она, стоя на коленях что – то копала, уже, правда, в одежде.

…Босой, я бежал по ночным улицам деревни, нагретым солнцем и коровьим дыханием. Заходил за деревья, переждать случайных прохожих под светом луны, припоминал что – то или ждал чего – то, пока не увидел большой костер перед одной городьбой, – подошел, это был дом Алены.

Значит, я как – то вернулся. Дом светился от пламени костра. В деревне я увидел несколько таких одиноких костров, в которых кроме дров лежали камни. Людей рядом не было. "Накануне Иванова дня духи греются", – сказал мне старик в кепке. Я отворил калитку. И снова передо мной вырос старик со словами: "В дом не иди, там не Алена, там…". Он волновался.

Я переночевал у старика, на заре он посадил меня на грузовик, который направлялся в город. По дороге я увидел женщин, таскавших простыню на лугу, так они собирали росу; потом с моста – людей, спускавшихся к реке. В голове перемешались все сцены вчерашнего дня, и только по – прежнему мне ясно и четко виделись глаза Алены, протягивающей бурый презревший помидор или пьяное надкушенное яблоко, я не разберу.

Ведьма померла, – теперь деревня не знает покоя…

Прелюдия

Василий Глазов меня заприметил еще за забором своего деревенского двора, что занимает свое законное место аж посреди одной знатной станицы Ростовской области. Но виду Василий не подал, брови скорее насупил, и энергично взялся за вилы. Нет, дурных намерений он не имел, любимым инструментом перекладывал туда-сюда навоз. Это называется «Управляться пошел».

– Чого бродишь? Куманек заслал? Ага. Байку "якусь" подавай. Ага. Подам щас, как же.

И не дав мне послать приветствие скомандовал своей дворняге: – Да замолкни! Гадость такая, – и тут же в сторону: – Мне балакать "николы"… (это он сказал в сторону), – и сразу мне: – Ну, "слухай", ага.

Василий Глазов знал, что я все равно не отстану.

– Дядь Вась, а может в дом, комары тут у вас от реки кусачие.

– Не-э, тут ор на весь двор поднимут. Покурим "тутычка", – на сём крылечке много баек выдал, и чаевничал, и ночевал, – в "другый раз" в хату не пущают – кину подстилку – "дывлюсь на звезды".

Глазов в аккурат вырвал у сигареты фильтр, что тебе язык у гадюки, глянул в даль (а там было беспросветно), и глубоко затянулся, да так, будто с утра ему курева не давали.

Сама история

1.