Убийца для оборотня

Лишь сейчас, спустя долгие недели разлуки, произнеся эту фразу, поняла, что герцогу угрожает серьезная опасность. Если его уже не уничтожили подручные короля, а в склепе на кладбище святого Персиваля не появилась табличка «Ланс Грир». Эта мысль была для меня как ведро холодной воды, вылитое на голову. Грир умен, силен, но не неуязвим. Однажды на него уже надели наручники. Конечно, после ареста и признания Касии он наверняка стал осторожней, но помогло ли это?

– И что же известно твоему другу? – Эмиль не заметил, как я переменилась в лице, он смотрел в окно на падающие снежинки.

– Не знаю, – старалась, чтобы голос звучал спокойно.

– Он не говорил?

– Не успела спросить.

Саттон отставил пустую чашку на стол, усмехнулся, но ничего не сказал. А я, досчитав до десяти, взяла себя в руки и продолжила:

– Ты же общаешься с президентом, так? Почему не продвинешь идею о том, что нужно всем соседним странам заключить союз, объединиться против Алабии, чтобы выстоять, когда она нападет? У вас по отдельности мало ресурсов и оружия, но вместе…

– Иногда я удивляюсь: ты очень умная, но такая наивная, – произнес любовник. Когда он говорил таким тоном, казалось, что в этом молодом и сильном теле живет глубокий мудрый старец. – Если война случится, то каждый будет сам за себя. Более того, пока бьют одних, другие будут радоваться. Такое было тысячи раз. Знаешь, какая самая страшная книга на свете? Учебник истории. К тому же, что, по-твоему, должно объединить все страны? Догадки? Нет ни одного доказательства о готовящемся вторжении.

– Пф-ф! – фыркнула я. – В чем проблема? Если бы ваши шпионы поймали и допросили с зельем правды кого-то из приближенных короля…

– …это был бы грандиозный политический скандал, – живо перебил Эмиль.

– А война, что, лучше?

– Ты еще предложи Айзека убить!

– А почему бы и нет? – ответила абсолютно серьезно. – Ликвидируем короля – устраним основной источник угрозы.

Саттон засмеялся и притянул меня к себе, он принял слова об уничтожении кровожадного монарха за шутку. Слишком долго я общалась с Миртом, Гриром, Касией и другими ненормальным, потому забыла, что в мире обычных людей, параллельном вселенной жестокости, иные законы и отличная от нашей мораль.

43. Берег воспоминаний

Когда Саттон уходил на службу, где пытался распределить скудный городской бюджет на все нужды Лазура, я шла к морю. Вдыхала прохладный воздух, всматривалась в спокойную даль, наблюдала за рыбаками. Пару раз среди всех прочих видела худого старика, с которым познакомилась в первый день пребывания здесь. Сегодня он решил подойти ко мне.

– Что, – сказал без приветствия, будто наш разговор прервался несколько минут назад, – не дождалась еще своего парусника?

– Разве не очевидно?

– И не дождешься, я думаю. Ведь теперь корабли ходят только в сопровождения военных, а нынче, мне только что сказали, у Нола ланрудцы два наших фрегата взорвали, – он покачал головой и тяжело вздохнул, будто сам только что узнал эту новость от меня.

– Печально, – только и смогла ответить. – Есть погибшие?

– Наверняка, – обреченно ответил рыбак. – Ты ж не местная, да? Уезжай отсюда по суше. В Алабии-то, говорят, еще не так плохо, как тут. Это у нас здесь корни, никуда не денешься.

– Мне нечего делать в Алабии.

– Занятие-то всегда найдется, коль руки на месте, – мужчина, видимо, решил, что я боюсь не найти там работу. – Да ты и из благородных, как будто. Тебе и замуж можно просто выйти и жить себе. За герцога какого-нибудь.

Он что, издевается? Конечно же, нет, просто сочувствует и по-стариковски учит жизни.

– Спасибо за совет, но, пожалуй, мне без герцогов лучше.

– А замуж-то все равно надо бы, – решил продолжить нравоучения рыбак. – Каждому семья нужна.

– Мне – нет.

И зачем он вообще завел этот разговор?

– А чего это?

Я хмуро посмотрела на деда, понимая, что объяснять что-то или спорить с ним бессмысленно.

– Так исторически сложилось, – ответила, не слишком хорошо скрывая раздражение, и, сославшись на срочное дело, пошла от него подальше. Топала размашистым шагом вдоль берега, сжимала кулаки так, что ногти впивались в ладонь. Это немного отрезвляло.

Вопросы и разговоры о семье даже спустя почти два десятилетия после смерти родителей были для меня болезненными. Рана казалась зажившей, пока не заденешь.

Если бы не чахотка, если бы не война, если бы не все остальное, то… Я бы осталась жить где-то в предгорье, недалеко от родового гнезда, не стала покидать те прекрасные места по своей воле. Мы бы с семьей разводили лошадей, ездили с отцом на охоту, мать встречала нас в дверях и шутливо ругала за то, что опять слишком задержались в лесу. Вечером собирались бы за сытным ужином, папа весело рассказывал, как к нему за конем приехал какой-нибудь граф, который не знает, какой стороной в седло садиться, мама бы закатывала глаза и вздыхала. Красивый кузнец с большущими руками и широченной улыбкой, подковывающий наших лошадей, носил бы мне цветы и кидал камушек в окно, когда на мир опускается ночь.

Жизнь, которой никогда не будет, проносилась перед мысленным взором, а я шагала и шагала вперед, пока не поняла, что уже вышла за пределы города.

Здесь не слышен шум улицы, досюда не долетал многоголосый гомон, тут царило спокойствие. Низенькие волны набегали на берег, слизывая падающие снежинки, тихие всплески успокаивали разбушевавшийся разум. Маленький домик, судя по всему, заброшенный, смотрел на меня темными оконцами, на покосившейся скамейке у крыльца примостилась чайка. Я отогнала ее, смахнула снег и устало опустилась на лавку.

– Ты ничего не решаешь в этой жизни, – сказала себе. – Она просто идет.

Зябко поежилась и подняла воротник пальто. Кажется, зима утвердилась тут окончательно. Вдалеке разглядела лодку с одиноким рыбарем – сначала приняла темный силуэт за дрейфующую по морю корягу, пока человек после долгого сидения на месте не зашевелился, подсекая и вытягивая улов.

Снова вернулась серая чайка, подлетела, уселась на другой край скамьи и нагло, с вызовом, смотрела. Могла бы говорить, наверняка, ничего хорошего в мой адрес не сказала.

– Чего тебе надо? – поинтересовалась у птицы. – Лети по своим делам.

Раздался громкий всплеск. Я сразу посмотрела в сторону суденышка, и поняла, что рыбак с нее куда-то исчез. Да понятное дело куда. Несколько секунд смотрела на воду, ожидая, что вот-вот покажется голова и раздастся крик или ругань, однако это все не происходило.

Кажется, кто-то сегодня умер. И я даже не при чем.

Пора возвращаться домой. Поднялась, вновь спугнув чайку, и пошла к морю, волны легонько поцеловали носки ботинок. Нет, я не полезу туда. Очень холодно, к тому же я не самый лучший пловец. Но главное – мне нет никакого дела до незнакомого человека.

Никто так и не вынырнул. Повернулась в сторону города, прошла десяток шагов, но остановилась и опять уставилась на пустую лодчонку. Почему не могу просто так уйти?..

– Проклятье, – процедила, расстегивая пальто. – Что я делаю?

44. Маленькая рыбачка

Спешно скинула одежду и побежала в обжигающее морозом свинцовое море, если заходить медленно, то точно передумаю. На мгновение, когда ноги уже не доставали до дна, показалось, что все мышцы свело, а потом парализовало, даже сердце остановилось как будто. Значит, вскоре местные рыбаки выловят не один, а сразу два трупа. Остановилась на мгновение, сгруппировалась – немного отпустило, хотя по-прежнему части тела слушались плохо и вообще ощущались какими-то чужими, словно управляла не собой, а марионеткой. Я поплыла в сторону суденышка, которое казалось таким далеким, дыхание сбивалось, каждое движение давалось тяжелее, чем предыдущее. Если развернуться к берегу сейчас, то точно выживу. Но я, вопреки здравому смыслу, все отдалялась от него.

Время перестало существовать, я не понимала, сколько уже плыву. По ощущениям, прошло полчаса, а на самом деле – пара минут, наверное. По крайней мере, преодолела я расстояние футов в триста. Лодка приближалась. Вот я могу уже разглядеть ее, вот – прикасаюсь. Дерево кажется теплым, когда хватаюсь за борт. Ныряю, ничего уже не соображая. Холод проникает в уши, бьет озноб, я глотаю соленую воду. Барахтаясь, выныриваю, отплевываюсь. Вторая попытка, на этот раз получилось погрузиться глубже, но найти или даже разглядеть никого не могу. Наверное, течение отнесло рыбака в сторону.

Теперь точно бесполезно его искать. Уверена, что утопленнику конец, никаких шансов у него нет, и мои тоже тают с каждой секундой, проведенной тут. Надо возвращаться. Но вместо этого опять глубоко вдыхаю до боли в груди и опускаюсь под воду, на этот раз плыву не под лодкой, а немного влево. Голову обручем сжимает боль, ломота в теле становится почти невыносимой, но я продолжаю погружение. Понимаю, что воздуха не хватает, я не смогу никого спасти. Для рыбака точно все кончено. По крайней мере, я пыталась.

Но когда уже начинаю подниматься наверх, замечаю что-то темное совсем рядом. Легкие разрываются, но все равно плыву в ту сторону, сама не понимая, зачем. Хватаю, тащу. Кажется, надо взять за волосы, ведь так говорят? Но я не понимаю, где у этого человека голова и есть ли она вообще. Волоку как придется, грести одной рукой невероятно сложно, вода заливается в рот и в нос, я дрожу, трясусь, но продолжаю борьбу со стихией, со смертью. Берег приближается слишком медленно…

Несколько секунд или минут выпали из памяти: вот я плыла, тащила кого-то, и вот уже выползаю на берег, крепко – пальцы, кажется, окостенели – держу маленькое тельце. На суше, как будто, еще холоднее, да еще и ветер… Слышу, как стучат собственные зубы. А ребенок, девочка, не дышит, вроде бы. Да, конечно же, не дышит, ей пришлось провести под водой не меньше пяти минут.