В поисках случайностей

Мне показалось, что в одной из комнат я слышу разговор, однако там никого не было. Еще чуть-чуть – и я пойму что-то важное. В этом доме меня не покидало это ощущение.

В другой комнате я увидел странную кровать. Вернее, странность была в том, что кровать занимала центральное место в комнате. Все линии, узоры мебель были выстроены и поставлены так, что в центре все этого могла быть только эта кровать и ничего больше.

Я сел на нее, матрас казался несколько твердым. Мне не хотелось спать, просто было любопытно, удобно ли лежать на ней, на пару минут. Я лег, закинув руки за голову. Только сейчас я смог увидеть рисунок на потолке полностью. Линии завораживали, в основном мягкие и плавные, в некоторых местах пересекаемые прямыми и бескомпромиссными штрихами. Это было похоже на лабиринты, какие печатают в детских журналах, где герою нужно найти выход из клубка запутанных линий. Любопытства ради я начал следить за одной из линий – куда она меня выведет. Это затягивало.

– Немедленно выходи из дома! – слышал я отдаленный голос, но оторваться от узора было выше моих сил. Кроме того, по мере продвижения по линиям, я начал слышать какие-то звуки, голоса. Меня начало трясти. Сложно описать все ощущения, которые были, когда я следил за линиями на потолке. Каждый сантиметр приносил какое-то…удовлетворение. Меня трясло все сильнее и сильнее.

– Сейчас я распутаю этот клубок! – сказал я сам себе.

Пустота. Всего на мгновение я ощутил пустоту. Без эмоций, звуков, людей. Без всего. Просто безграничная пустота.

Я открыл глаза. Больничный запах неприятно ударил в нос. Меня трясла медсестра. Обеспокоенный доктор стояла рядом с невыспавшимися глазами:

– Марк, вы меня напугали, – она подошла, положила большой палец мне на запястье и посмотрела на часы. Несколько секунд никто не разговаривал. Медсестра протирала мне лицо влажной тряпкой.

– Пульс в порядке. Странно, – доктор отошла к окну посмотреть какие-то бумаги.

– Вы меня слышите, понимаете? – тихо произнесла она, посмотрев на меня.

Я кивнул. У нее были усталые серые глаза и красивые руки.

– У меня сегодня двое пациентов погибли. Тут еще вы, Марк. Вы ведь шли на поправку. Потом медсестра сказала, что вас лихорадит, пульс зашкаливает и вы давно не просыпаетесь. Я не спала сегодня, у меня через 2 часа смена кончается и, – она снова отвернулась, – не делайте так больше.

Мне хотелось помочь ей, я понимал, что не могу говорить, я боялся даже попытаться, помня боль, которую испытал в прошлый раз. Однако, к своему удивлению, без особых усилий сказал:

– Постараюсь вас больше не расстраивать.

– Хорошо, – ответила она. Потом резко развернулась, вмиг оказавшись у моей кровати.

– Как ты это сделал? У тебя..хмм, у вас  поврежден нижнечелюстной сустав, я сделала снимки только вчера.

Она повернула голову набок, появился легкий румянец, смотрела не мигая. Обошла кровать с другой стороны и наклонила свою голову в другую сторону. Потом одела синие латексные перчатки и стала ощупывать мое лицо, нос, знакам попросила меня открыть рот, потом закрыла его сама ункзательным пальцем.

– Я удивлен не меньше вашего, доктор, – нисколько не лукавя сказал я, убирая ее руки с моей лица в попытках понять как работает моя челюсть.

– Марк, меня зовут доктор Мария Райс, а вы в отделении нейрохирургии – убирая руку, сказала она.

– Как бы там ни было, я рада что вам лучше, но не всем так повезло, а мне пора делать утренний обход, всего доброго!

У меня было ощущение, что я вижу механизм, который застрял, должен работать но не работает. Как если бы я видел мост, и знал что одна из его опор постепенно разрушается. Как только это произойдет, рухнет весь мост, но если немного укрепить, прослужит еще долго. Внешне все хорошо, но глядя на доктора Райс, я отчетливо понимал, что должен кое что сделать.

– Поговорите со мной, доктор, я давно не разговаривал. Сейчас шесть утра, и если вы уделите мне еще 5 минут, это ведь не страшно. Тем более что мое состояние несколько странно и вам надо понаблюдать за мной, немного – сказал я, улыбнувшись.

– А вы жук, Марк. Хорошо, – она улыбнулась и, пододвинув табуретку, села рядом с больничной койкой, – о чем вы хотите поговорить?

– О вас, Мария. Расскажите мне про себя.

Ее озадачило или возмутило мое предложение. Я не понял до конца. Она некоторое время вопросительно смотрела на меня. Я приподнял одеяло и убедившись, что абсолютно раздет под больничным одеялом, сказал:

– Ну же, доктор Райс, вы явно знаете про меня гораздо больше, чем я о вас, и это абсолютно не честно. Я ведь должен доверять своему врачу, а я вас знать не знаю.

Она кивнула, а потом говорила в течение минут двадцати или получаса. Как будто прорвало. Я лишь направлял и за все это время говорил не больше 5 минут. Она говорила о студенчестве, о своих мечтах. О том днем, когда я поступил и о сегодняшнем дежурстве. О том, что давно не может вырваться из бесконечной рутины. О трех дежурствах в неделю, каждый месяц. О том, что доехать до дома занимает иногда 4-5 часов и тогда – проще переночевать в машине, а утром умыться и переодеться в туалете закусочной на углу. О том, что если бы кто-то взял у нее сейчас анализ крови, то нет никакой уверенности, что обнаружили бы там что то, кроме кофе. Уже несколько лет все вот так. О том, почему ей нравится ее работа и за что она ее ненавидит.

Я видел, что ей становится плохо с каждым словом, но так было нужно. Я, напротив, чувствовал себя лучше, уверенней. Она была как пружина, которую давно сдавливали обстоятельства. Мне нужно было, чтобы пружина выстрелила не завтра, не когда-нибудь, а здесь и сейчас. Мы продолжали. Было ощущение, что мне это было нужно не меньше, чем ей. Она, сама того не понимая, давала мне подсказки. В полунамеках, жестах, словах я видел ее сильные и слабые места, понимал – когда надо прервать ее, а когда не произносить ни звука. Я чувствовал, как меняется что-то внутри нее. И одновременно понимал, что не узнаю себя.

Не было ничего общего с психологией, мне вообще никогда не нравилось само термин «психология». Я не пытался понять ее, представить ситуацию, ставить себя на ее место, а действовал на основе ощущений, почти интуитивно. Что-то внутри Марии хотело вырваться, надо было только открыть замок. Знать комбинацию, последовательность, код. И я подбирал.

В какой-то момент она начала рассказывать о своем путешествии в Южную Америку, которая поменяла ее жизнь. А потом просто перестала говорить, а на меня навалилась усталость, приятная как после пробежки или тренажерного зала. Мы оба понимали, что разговор исчерпан. Руки доктора немного дрожали, поэтому она крепко вцепилась в свои колени.

Я не знал наверняка, что сейчас происходит с ней. Только чувствовал. Когда я сам для себя пытался объяснить это чувство, то вспомнил Валери. Бывает, что от обиды близкий человек постепенно отдаляется от тебя. С каждым днем все меньше понимания остается между вами. И в какой –то момент вы просто забываете почему были близки. Ссоры и споры бывают разные. Но иногда, после такой ссоры, когда наружу выходят все те обиды, разочарования и стремления, которые привели к ней, вы чувствуете, что все это ерунда, вспоминаете, почему вы вместе, и понимаете, что у вас все получится. Тогда хочется просто помолчать вместе, потому что так тепло вам не было очень давно.

Такая же теплота исходила сейчас от Марии. Она светилась.

– Кто ты?..  – медленно и почти по слогам спросила она таким тоном, который не требует ответа. А потом выражение ее лица резко поменялась:

– Кажется мне пора, не пугай меня больше. До встречи, Марк, и спасибо, – устало сказала она.

– Откуда ты такой взялся? – уже стоя в дверях, улыбаясь, добавила Мария.

– Всего доброго, доктор Райс! – ответил я.

Она ушла. Я думал, что не уже не смогу сегодня заснуть, но через несколько минут провалился в сон без единого сновидения.

КАН.

Кан сидел в баре. Он был не в себе, вернее вне себя от ярости. Они почти поймали одну «тень» в прошлый раз: она шла прямо к ним, к нему в руки. Техник установил “метеопушку”, все было готово. Но тень исчезла, как только подошла к городу. Он сам, своими глазами видел грозовой фронт, темноту, которая сплошной стеной должна была поглотить город. Он стоял тогда на крыше у ограждения, пока техник возился с проводами и чувствовал мощь и неизбежность того, что произойдет. Кожей чувствовал, всем своим существом страх, непонимание, даже своего рода уважение к этой неподдающейся логике стихии. Но, не было ничего кроме маленького дождя с грозой. Да, в новостях объявили, что одна из молний попала то ли в столб то ли в дерево и оно упало на стоянку. Кан же кричал о возможной катастрофе. С тех пор ни намека. Просто издевательство.

Ему казалось, что над ним все смеются. После «ночи пожаров» к нему почти прислушались, его восприняли всерьез.  А теперь – все коту под хвост. И спутники и станции.

Куда могла вся эта мощь могла исчезнуть. В природе так не бывает, закон сохранения энергии никто не отменял…

В висках стучало. Алкоголь особенно не помогал. На барной стойке перед ним были раскиданы графики, бумаги, расчеты. Он машинально просматривал сводки погоды.

Домой не хотелось. Тем более, что дом его представлял из себя скорее штаб-квартиру. В холле висело несколько больших телевизоров, два сервера, мониторы, осциллографы, сейсмографы, аппараты бесперебойного питания, был даже генератор на случай отключения электричества.

В спальню можно было пробраться разве что по стенам, оклеенным изрисованными картами. В центре зала стояло кресло, его трон, с которого он следил, регистрировал. На крыше было установлено два телескопа и недавно Кан поставил над ними небольшую будку. Телескопы управлялись удаленно, посылаю картинку на отдельные мониторы.

Обычно Кан только в этой обстановке чувствовал себя уютно. Несколько месяцев назад, когда был в командировке, он понял, что не может уснуть без размеренного гула всех этих приборов, пришлось включить радио на неизвестную частоту и телевизор на минимальной громкости, только тогда удалось уснуть.

Ну не мог он сейчас туда пойти. Кан листал телефонную книгу, может быть, удастся встретится с кем-нибудь из старых друзей. Оказалось, что звонить не кому, разве что коллегам. Тень улыбки промелькнула у него на лице, когда он нашел номер сестры. Они жили сейчас в одном городе, а общались также часто, как когда он был на другом конце мира.

– Алло, Лина, это я… Ты занята? Да, я в городе, в баре. Не очень. Место называется «Zero point». Да, я уже, и да, я понимаю, что сейчас половина девятого утра.

Во сколько Кан пришел в бар и сколько здесь сидит, он не помнил. Вообще представление о дне и ночи он различал только с научной точки зрения, для него большой разницы в них не было.

Не прошло и пятнадцати минут, как в бар зашла Лина. Она была одета по-деловому, в сером легком плаще, на высоких каблуках, с идеальной прической.

– Ты отлично выглядишь, сестра! – устало улыбаясь, сказал Кан.