Староверы Псковского Поозерья. Невельский уезд

А далее приходит к совершенному искажению фактов: «Федосеевская невельская община была первой известной нам беспоповской общиной городского типа… федосеевцы и смогли создать в Невеле строго дисциплинированную, вероятно, первую городскую беспоповскую общину»[14 - Там же. С. 322.].

Безусловно, первая обитель Феодосия Васильева, располагавшаяся не в самом Невеле, а в Невельском уезде, была совсем не городской, а находилась в сельской местности, на местах, расчищенных от лесов, о чем ясно свидетельствует «Житие Феодосия Васильева», написанное его сыном Евстратом. Другие исторические документы также подтверждают этот факт.

Профессор П. С. Смирнов писал: «Известный новгородский расколоучитель Феодосий Васильев в 1699 году переселился в Польшу, в Невельский уезд, во владения пана Куницкого, в Кропивенскую волость, близ деревни Русановой. „Услышано же бысть в России, по странам“, Феодосиево „отшествие, множество христиан градов, весей и сел, любовию распаляеми, потекоша во след его, желающе… под руководством его пребывати“»[15 - Смирнов П. С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. СПб., 1909. С. 56—57.].

Автор у поклонного креста на месте Русановской федосеевской обители. Урочище Обитель, июль 2008 г.

Среди документов Синода имеется весьма любопытное дело, во многом проливающее свет на местонахождение первых федосеевских обителей (Дело №386/257. 17 июля/2 ноября 1722 г. По доношению Ямбургского попа Константина, о присоединении к православию раскольника Ивана Парфенова, и других раскольников Ямбургского и Дерптского уездов, на которых указал при допросе в Синоде Парфенов). В деле, в частности, говорится: «Иван Парфенов родился в православной семье, в деревне Касанове Опоченского уезда, жители которой также были все православные. Когда Ивану было около 15-ти лет, в его родную деревню пришел расколоучитель Семен Григорьев, родом Корелянин. „Усмотря его, Ивана, в малолетстве, отводя от людей“, Семен говорил ему, что семейные его и все их погоста крестьяне имеют „не самую сущую христианскую веру“, поносил „богомерзкими и хульными словами“ церкви Божии и православные обычаи, а свою раскольническую „прелесть“ называл „самою сущею христианскою верою“. Наслушавшись Семеновых речей, Иван вскоре оставил свое семейство и отправился с Семеном странствовать, не оставляя еще, впрочем, решительно православия. Два года прожили они в келье, устроенной Семеном в лесу, в Новгородском уезде, за Старой Руссой, на р. Робье; по прошествии же двух лет, они вышли из лесов на дорогу и пристали к толпе раскольников, которые, в числе более ста человек, на сорока подводах, переселялись за польский рубеж; ни кем не задерживаемые, без всяких видов, они перебрались за рубеж в Невельский уезд и поселились в Крапивинской волости, на лесных угодьях, принадлежавших пану Куницкому. Выстроив два скита, мужской и женский, они проживали, с женами порознь, в имении пана Куницкого шесть лет, платя владельцу оброку по тридцати рублей в год и занимаясь хлебопашеством. Здесь, чрез три года после поселения, Иван окончательно „возлюбил раскольническую веру“. Семен Григорьев, по совещанию с другими расколоучителями, окрестил его в реке и назвал Киприяном; при этом елеем и миром он его не помазывал; после троекратного погружения, Семен водил перекрещенца, с его восприемниками, трижды „по солнцу“ и „отрицал его от православной веры“, заставляя при отрицании проклинать живущих в ней, а попов и диаконов называть волками и уча его молиться двуперстно и только образам „стариннаго изображения“ писанным на „дсках“. Живя в этих скитах, переселенцы собирались на моление в простую избу, исповедывались у раскольнического учителя, „простца“ Федосея Васильева; причащения у них никакого не было. Из имения пана Куницкого, Иван, вместе с другими скитниками, переселился в Луцкий уезд, в Вязолкскую (sic!) волость, принадлежавшую князю Меншикову; через четыре года, в продолжении которых переселенцы платили князю оброк, „по указу Великого Государя“ и по приказанию Меншикова, они переведены были в Ряпину мызу, Дерптского уезда. Прожив в ней более десяти лет, они „самовольно“, по неизвестной причине, разбрелись все врознь, по разным местам. Иван поселился в деревне Кокотове, Дерптского уезда, впрочем не на долго. Через год, именно в Феврале 1721 г. он добровольно явился в Ямбурге к священнику Константину Федорову и, в беседах с ним, познав, что „раскольническое учение прелестное и вера не истова и не правая“, присоединен был опять к православию чрез присягу, исповедь и причащение св. Таин, после двадцати-пятилетнего пребывания в расколе»[16 - Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Том I (1542—1721). СПб., 1868. С. 434—435.].

Дерптский бурмистр Ульян Григорьев показал, что он, «родившись в Новгороде, был прикащиком в Новгороде и в Пскове и в то время не держался раскола. Но, поехав для торговли за польский рубеж в панщине пана Куницкого „восприял раскольничество“ от Федосея Васильева, у которого в обители жил полтора года. По возвращении же в Псков, сам уже стал распространять раскол и даже перекрещивать. Так было до 1710 года. В этом году он женился и венчался в православной церкви»[17 - Там же. С. 437—438.].

«Указом 7-го Апреля 1723 года Св. Синод поручил Зиновьеву, по доносу Псковского посадского человека Потафьева (обратившегося из раскола), снять допрос и выслать в Петербург трех раскольников, вышедших из-за Польского рубежа: Никифора Андреева, отставного солдата Старицына и Никиту Маркова. Двое из них бежали с дороги и следствие об этом побеге занимает довольно значительную часть дела.

В Октябре 1723 г. Зиновьев донес, что Псковской епархии, в пригороде Велье, вотчины генерал-прокурора Ягужинского, также в монастырских и дворцовых вотчинах, близ Польского рубежа, живут раскольники и говорят: «ежели он, поручик Зиновьев, в те места к ним приедет (для сбора), то-де они уйдут за Польский рубеж», что священники Псковской епархии «о детех духовных подают к прежде поданным прошлаго 1721 году книгам в пополнение и пишут их в исповеди и в приобщении Св. Таин, а сказывают, что-де в прежде поданных книгах прописаны безпамятством», а между тем штрафов с них, за бедностию, взять нечего, и что цыфра исповедующихся из неисполнявших прежде христианского долга заметно возросла во время переписи раскольников.

По первому из этих доношений Синод приговорил: описи раскольников в тех местах не производить, на основании указа 14-го Февраля 1716 года; а по второму: штрафы править. Вместе с сим Зиновьеву велено было употребить все средства отыскать раскольничьих учителей Михайлова и Ивана Бедра и прислать их в С. Петербург»[18 - Там же. С. 661—663.].

№145/271. 24 мая/23 февраля 1726 г. По доношению иеромонаха Иосифа Решилова, о бывшем в расколе священнике Новгородской епархии Старорусскаго уезда погоста Черенчиц Флоре Харитонове и др.: «… на допросе в Невской Канцелярии священник Харитонов показал следующее: дед его и отец были попами в Черенчицком погосте, в котором он родился; 10-ти лет остался после смерти отца, потом женился (на Февронии. – К.К.) и в 205 (1697) году рукоположен в тот погост во священника митрополитом Новгородским Епифанием, где и священнодействовал 4 года. В раскол он впал лет 28 тому назад следующим образом: многие крестьяне его погоста держались раскола, особенно крестьянин Иван Михайлов, с которым Харитонов имел частыя беседы и разговоры о разногласии их с Церковью; «раскольническое разсуждение ему, Харитонову, показалось за правду и крестьянин, усмотря его к стороне их склонна, привел к нему раскольническаго начальника и учителя Федосея Васильева (который больше 10-ти лет, как умре); Федосеевыми разговорами и учением он, Харитонов, в том раскол и церковный разврат наипуще был привлечен. Когда дьячек Никита Федоров начал доносить на попа, то поп Харитонов, оставив жену и сына шестинедельнаго, сбежал за Польский рубеж и жил там за паном Куницким в деревне его Русанове близ бывшаго там его, Федосеева, и прочих его согласников скита. Федосей проклял бывший на Харитонове священнический чин, разстриг и перекрестил по своему учению тремя токмо в воду на реке погружениями и назвал Григорием, велел взять жену с сыном, которых Харитонов нашел уже в Старой Руссе просящими милостыню; там-же в дом раскольника Лазаря Бычатина пришел раскольник Семен Корела и ночью в реке крестил жену Харитонова. Видя в житье своем несвободность, Харитонов опять ушел за рубеж; по дороге сын его Савва заболел и был окрещен без миропомазания; в помянутой деревне Русанове Харитонов купил себе двор и жил 13 лет, обращая в раскол многих православных. В то время Федосеевцы покинули свой скит и переселились в Вязовскую князя Меньшикова волость, а часть их – в вотчину Новгородскаго Юрьева монастыря, где в деревне Луках жил с пол-года и Харитонов, но заслыша из Новгорода сыщиков, перешел в деревню Залучье. В 1715 г. сын Харитонова Савва взят на службу бывшим при Старорусских вотчинах маиором Коптеловым; к сыну-же в Старую Руссу переехали и они с женою и кормились там черною работою; тогда-же Харитонов, желая быть паки в вере, объявил о своем проступке и преосвященному Аарону епископу Корельскому и Ладожскому, но преосвященный прошения не принял и решения не учинил; объявил он о своей вине и Старорусскому протопопу Федосею Васильеву и тот послал его к иеромонаху Козьмодамианскаго Старорусскаго монастыря Дамаскину, который его исповедал и Святых Таин приобщил, также – и жена его, исповедалась и приобщилась и с тех пор они в расколе не были, кроме двоеперстнаго креста сложения, от котораго не могут отвыкнуть». При этом Харитонов перечислил до 200 человек крестьян, державшихся раскола, и прибавил, что во учении онаго раскольника Федосея «было людей многия тысящи»; и еще присовокупил, что в 1718 году архимандрит Старусскаго Спасскаго монастыря Варсонофий (потом – Новгородскаго Клопскаго), обличая Харитонова в расколе, посадил под караул на цепь и держал две недели, пока Харитонов не заплатил 10 рублей, после чего без всякаго запрещения был освобожден.

Сын его Савва Флоров показал, что о крещении своем ничего не знает, но в православную церковь до 1717 года не ходил; в 1718 году женился; до совершеннолетия и не знал, что находится в расколе»[19 - Описание документов и дел, хранящихся в архиве Святейшего Правительствующего Синода. Том V (1725). СПб., 1897. С. 258—260.]

«…Святейший Синод постановил: взятое из келейной бывшаго Новгородскаго архиерея Конторы все подлинное дело и по нему вышеупомянутого, раскольниками обнаженнаго и в расколе бывшаго, попа Флора Харитонова и жену его и сына и протчих отослать к преосвященному Феофану, архиепископу Великоновгородскому при указе с таким повелением, чтобы Харитонова, жену его и сына отпустить в дом их, но в священнодействие Харитонову не вступать, а поручить ему дело увещания раскольников и доносить о его трудах по этому делу, о всем-же протчем преосвященному учинить разсмотрение и указ по своему разсуждению»[20 - Там же. С. 260.].

К делу прилагалась представляющая значительный исторический интерес «Опись старописьменных икон, старопечатных книг, всяких писем и пожитков, принадлежавших бывшим в расколе попу Флору Харитонову и сыну его Савве Флорову»:

«Икон штилистовых разных Святых: неокладных 4, окладных 5; крест осмиконечный медный 1; створцов окладных 2 (одне пятитщатыя, другия – тройныя) и неокладныя тройныя 1.

Книг старопечатных и старописменных. В полдесть печатных: октаев 2, минея 1, псалтирь со следованием 1; писменных: прологов 2, выписанных из книг вопросоответов и житий святых 1, поминальная разных родов и молитвы 1. В четверть печатных: канонник 1, потребник 1, катихизис 1; писмянных: шестоднев 1, тропари и кондаки общие 1, певчих хомоней 4, ханжинских песен тетрадь 1. Святцы с тропари и кондаки печатные в восмуху. Тетрать печатная в полдесть о двоеперстном сложении. Тетратей писмянных: молитва входа церковнаго, поминальных 2, о разсуждении снов царя Мармера, о сотворении мира, канон за едино-умерших, о видении святому Макарию в пустыне диявола, о послании Пилатове в Рим к кесарю и роспятии Христове, молитва к Богородице глаголющих от наведения печали (писанная в целой лист уставом). Письма: грамота ставленая онаго роспопы за рукою Евфимия митрополита и за свидетельством Иова митрополита новгородских; советное к оному роспопе от Григория Макашева письмо о присылке во Псков на приезжий обителской двор книг; к нему-же роспопе от Луцкаго дворянина Хмелева письмо о приезде ему для учения детей его Хмелева (Хмелев тоже раскольник, но поп Флор к нему не ездил); отпись данная от поручика Коптелова во взятье с него роспопы и сына его за неисповедь 1718 года штрафных денег (но они на исповеди в 1718 г. были); письмо от Старорусскаго Мининскаго попа Петра Мефодиева того-же уезда к попу Петру, что онаго роспопы Флора жена Февронья, а его Мининскаго попа дочь духовная поехала тогда в тот погост к брату своему и на исповеди у него Мининскаго попа была и антидор требила, а Причастия не сподобилась»[21 - Там же. С. CDLXIII – CDLXVI.].

Что касается конкретного местонахождения Русановской федосеевской обители, то, можно сказать, на сегодняшний день оно вполне установлено – это урочище Обитель на территории Окнийской волости Новосокольнического района Псковской области, в 1 км южнее деревни Петровка. Когда-то эта местность входила в состав Невельского уезда. По воспоминаниям стариков-старообрядцев Окнийской волости, еще в начале ХХ века земли к востоку от озера Ассо (у д. Отрадное) звались «Акунищиной» (вполне вероятно, по имени магната Куницкого). На копии карты польского приграничья 1767 года, сохранившейся в Варшавском архиве (Mappa graniczna wojewodztwa Poloskiego 1767 roku), явственно указаны земли Кунинского (Куницкого?), расположенные именно в этих местах. К тому же, именно вдоль польского рубежа в совсем недавние времена тянулась полоса старообрядческих сел: Сергие, Молотовка, Вишневка, Петровка… также и Обитель. Здесь до конца 1930-х годов существовала старообрядческая моленная, а сама деревня Обитель просуществовала до начала 1950-х годов, когда в период укрупнения сел отсюда уехали последние староверы. Название деревни говорит само за себя. Сохранилось и старообрядческое кладбище, надгробия на котором и величина растущих здесь деревьев указывают на его глубокую древность.

Участники установки памятного поклонного креста на месте Невельского общежительства. 27 июля 2007 г.

* * *

После девяти лет жизни в Польше, в Невельском общежительстве, Феодосий Васильевич и его последователи вновь вернулись в Россию и поселились в Вязовской волости Великолуцкого уезда (1708). В 1707 году земли эти были пожалованы Петром I своему любимцу князю Александру Даниловичу Меньшикову, а уже на следующий год основатель федосеевского безпоповского согласия Феодосий Васильевич, лично знакомый со «светлейшим князем», получил разрешение переселиться со всей братией на его новые земли. Через торопецкого и великолуцкого коменданта Антония Алексеева А. Д. Меньшиков дал лист на имя Феодосия Васильева и его помощника дворянина Захария Бедринского[22 - Он был прадедом фельдмаршала М. И. Кутузова по материнской линии.], по которому староверам была обещана «в вере их вольность» и разрешено молиться по старопечатным книгам. С помощью столь могущественного покровителя федосеевцы получили не только возможность открыто исповедовать старую веру, но и защиту от мирских и духовных властей.

Светлейший князь Александр Данилович Меньшиков

«4 апреля 1708 года Меньшиков на имя Феодосия Васильева и Захара Бедринского дал лист, которым разрешалось этим выходцам из Польши, со всею „братией“, поселиться на принадлежащих Меньшикову землях и там свободно отправлять богослужение по старопечатным книгам. „Понеже, – говорилось в данном листе, – прежде сего жившие за Польским и Литовским рубежем избранники, в них же первые общих мужска и женска полу жительств совещатели Феодосий Васильев и Захарий Ларионов также миром общежительств семьи с женами и с детьми, возжелали из за тех рубежей выдти в сторону его царскаго величества, на наше имя, и по его царскаго величества указу оных избранников мы приятно принять, и в Великолуцком уезде, в дворцовой и разорения не чинил; также и сверх наложенных на них податей от нас излишняго ничего, а наипаче подвод и людей в провожатые, никуда ни за чем брать отнюдь да не дерзает, под опасением его царскаго величества жестокаго указа; чего ради во свидетельство дан им сей лист, за подписью нашей руки, за печатью нашею, в главной квартире, в Могилеве“[23 - Рукоп. Киевской академии из издания митрополита Макария № Аа. 120. Л. 142 – 142 об.]. Получив такое разрешение, федосеевцы в большей своей части переселились на новое место[24 - Некоторые из владений пана Куницкого переселились в вотчину Новгородского Юрьева монастыря и поселились частию в деревне Луках, частию в Залучье. (Опис. док. и дел. Синода. Т. V. С. 259).], и зажили здесь сначала довольно привольно»[25 - Смирнов П. С. Споры и разделения в русском расколе в первой четверти XVIII в. СПб., 1909. С. 58—59.].

Известно, что А. Д. Меньшиков покровительствовал старообрядцам. И это неслучайно. Здесь, по-видимому, не обошлось без влияния его духовника. В 1722 году крестовый поп князя Меньшикова Никифор Терентьев Лебедка был привлечен к делу о старце Варлааме (Василии) Левине. Оказалось, что он был «совращен в раскол» в 1707 году, встретившись в Новгороде с прежним своим духовным сыном, новгородским посадским человеком Гаврилою Нечаевым. «Нечаев только что возвратился из брынских лесов, где прожил несколько лет между раскольниками и сделался их ревностным последователем. Прежний духовный сын Лебедки совратил его с пути православия и Лебедка принял горячо учение о пришедшем на землю антихристе в лице Петра. „У нас в книгах это написано“, говорил ему Нечаев, и Лебедка верил ему безусловно. Живя у Меньшикова, Лебедка покровительствовал своим собратьям, но вел себя так осторожно, что никто и не подозревал в нем раскольника. Мог ли думать Меньшиков, преданный так глубоко Петру, что самое близкое ему лицо в доме, его духовник, раскольник и заклятый враг преобразователя России?»[26 - Есипов Г. Раскольничьи дела XVIII столетия, извлеченные из дел Преображенского приказа и Тайной розыскных дел канцелярии. СПб., 1861. С. 13.] В результате, крестовый поп князя Меншикова Никифор Лебедка был казнен 7 августа 1722 года в Москве, у тиунской избы: «он сознался, что был раскольником и считал Петра антихристом»[27 - Там же. С. 49.].

С разрешения князя Меньшикова, в 1708 году в Вязовской волости были устроены две общежительные обители – мужская и женская – по образцу прежде бывших невельских. Число насельников, которое в Невельском общежительстве достигло почти полутора тысяч человек, с каждым годом умножалось, и возникали серьезные проблемы с обеспечением такого количества насельников продовольствием. Согласно некоторым сведениям, именно здесь Феодосий встречался с царевичем Алексеем Петровичем, тайно сочувствовавшим старой вере и приезжавшим послушать службу по старому чину. Однако в этих местах федосеевцам пришлось прожить недолго. Из-за неурожаев и эпидемии моровой язвы, истребившей значительное число насельников в 1710 году, наступило «великое оскудение и нужда», и Феодосий был вынужден искать более удобного места.

В том же году благодаря ходатайству сподвижника Феодосия дворянина Негановского федосеевцы получили во владение от князя А. Д. Меньшикова Ряпину мызу под Юрьевом Ливонским (ныне Тарту, Эстония), вошедшем в состав России в ходе Северной войны. Однако князь медлил с разрешением на переселение, и чтобы дать делу ход, Феодосий отправился вместе с сыном Евстратом в Новгород, к чиновнику, от которого зависело продвижение дела. Неожиданно отец с сыном были схвачены слугами новгородского митрополита Иова, закованы в кандалы и посажены в палату под митрополиьчей кельей. После допросов и бесплодных состязаний и увещаний со стороны Иова и других лиц Феодосия заперли в Орловой палате, полной «темноты и праха», где он через «четыре седмицы» мученически скончался 18 июля 1711 года.

Дореволюционные историки склонны были изрядно принижать роль и значение в истории раннего старообрядчества «преславного и досточюдного учителя Феодосия». Часто он оставался в тени своих знаменитых современников и совопросников – выговских киновиархов братьев Андрея и Семена Денисовых. Между тем, роль его в раннем старообрядчестве, особенно в беспоповской его ветви, была чрезвычайно велика. Даже новообрядцы, по словам автора «Дегуцкого летописца», называли Феодосия «староверческим патриархом». Именно Феодосий, подобно Моисею, изведшему израильский народ из египетского плена, возглавил исход русских староверов из охваченной еретической чумой страны. Благодаря этому исходу не только многие особенности древлеправославной культуры будут бережно сохранены, но и сами земли Речи Посполитой (а в действительности, исконно русские земли), на которых широко расселились староверы, впоследствии войдут в состав Русского государства. Нынешние новгородские, псковские, латвийские, литовские, эстонские, белорусские и польские староверы – это, в основном, потомки сподвижников и последователей Феодосия Васильева.

* * *

Сын Феодосия Васильева Евстрат, арестованный и заключенный в кандалах под стражу при архиерейском приказе, был оттуда освобожден «по шести седмицах» после смерти отца, благодаря заступничеству новгородского воеводы Корсакова.

Старообрядческое распятие, найденное на месте б. Ряпиной мызы. XVIII в.

На новое место федосеевцы переселились уже после мученической смерти Феодосия Васильева в Новгороде в 1711 году, когда его место занял сын Евстрат (1692—1768). В Ряпину мызу к 6 декабря 1711 года было тайно перевезено и там погребено тело мученически скончавшегося в Великом Новгороде Феодосия Васильева. С этого времени Ряпинская федосеевская община стала главным руководящим центром для всего этого согласия. Вскоре был получен официальный указ от новгородского воеводы Корсакова, разрешавший всем «хотящим староверцем из Вязовской волости преходити на житие в Ряпину мызу» («Житие Феодосия Васильева»). Из Вязовской обители и окрестных мест в Ряпину мызу переселилось до 2 тысяч человек.

Строй жизни и устав в Ряпинской обители (точнее, обителях, поскольку обителей было две – мужская и женская), судя по всему, были установлены те же, что и в прежних федосеевских обителях – Русановской и Вязовской. Переселенцы устроились здесь «с удобствами», им покровительствовал «управитель» мызы «генерал Левольд» (Левенвольде). В обителях были устроены часовни с колоколами («со звоны»).

Автор на месте бывшей Ряпинской обители. Ряпина (Эстония), сентябрь 2009 г. Фото П. Г. Варунина

«Плодородная земля, обширные лесные пространства, река, отдаленность от центров – все это благоприятствовало процветанию обители. Для нужд обители были устроены кузница и ряд других хозяйственных построек. Главным источником существования являлось хлебопашество и рыболовство. „И живяху Божиею милостию снабдеваеми, в великом изобилии хлебом и рыбою и прочими потребами“ („Житие Феодосия Васильева“)»[28 - Заволоко И. Н. История Церкви Христовой. Рига, 1991. С. 152.].

Поскольку число насельников в Ряпинских обителях неизменно умножалось, и здесь становилось всё теснее и теснее, по образцу Ряпинских были устроены поселения в окрестных деревнях и мызах – например, обитель в мызе Разиной (в 15—20 верстах к северу от Ряпиной), в деревне Кириллино и т. д. «Были несомненно обители и в других мызах и деревнях ряпинской округи. Но но все жили в особых обителях. Много „христиан“ жило и просто по различным окрестным деревням дворами. Здесь обстановка жизни – обычная крестьянская – была не так удобна для целей строгого подвижничества и по необходимости конечно несколько омирщала. Но наставники путешествовали по этим деревням, укрепляя слабых в благочестии»[29 - Иустинов П. Д. Ряпинский период в истории федосеевсщины (1712—1719 гг.) // Христианской чтение. 1906. №11. С. 697—698.].

План Ряпиной мызы XIX в.

Главными руководителями в Ряпинских обителях (и во всем федосеевском согласии) после мученической смерти Феодосия Васильева стали его сын Евстрат Федосеевич и брат Егор Васильев. Учительные сподвижники «блаженнаго страдальца» стали теперь товарищами в духовном делании и его сыну. Это Илья Яковлев, Семен Иванов, Иван Золотов. Константин Федоров, Терентий Васильев и другие. В обители, устраивавшиеся в окрестных деревнях и мызах, поставлялись тоже свои наставники, которые творили здесь духовные дела, подчиняясь главным ряпинским настоятелям. В обители Кириллинской наставником был Иван Иванов Бедра, а в Разиной мызе – Терентий Васильев. В Ряпине Илья Яковлев был «духовником всех главных учителей».

В Ряпиной мызе федосеевцы прожили до 1719 года, когда по доносу их бывшего наставника Константина Федорова, присоединившегося к господствующей церкви и впоследствии получившего сан священника, к ним была послана военная команда, разорившая новые обители. Поводом к разорению послужил ложный донос о скрывающихся беглых солдатах. Многие, испугавшись, бросили все и разбежались кто куда мог. Из взятых на Ряпиной мызе федосеевских учителей Илья Яковлев «сидя под караулом… помре; тело его отвезено в Канцы и закопано в землю» (1719 год); Семен Иванов 7 апреля 1720 года «за караулом умре»; Калина Михайлов и Ларион Бедринский принесли покаяние и присоединились к никонианской церкви. Ивану Золотову и Якову Григорьеву удалось сбежать из-под караула (из Петропавловской крепости).

Несмотря на то, что донос отступника Константина Федорова оказался ложным, в 1722 году Ряпинская обитель была уничтожена, а колокола, иконы и старинные книги были отвезены в новообрядческую Юрьевскую Успенскую церковь.

2. Староверы на территории Невельского уезда в XVIII – начале XIX века

После разорения Ряпинской обители ее руководитель Евстрат Федосеевич снова переселился в Речь Посполитую, где продолжил проповедь староверия. В Польшу эмигрировали и многие другие федосеевские наставники. Евстратий вместе со своим дядей Егором, Терентием Васильевым и Иваном Бедрой поселился во владениях какого-то «пана Эльзана» (возможно, помещика Георга Константина Гильзена, мариенгаузского старосты; ум. 1737); Макар Никитин «с братией» – в Курляндии, а некоторые другие – в Стародубье и иные места, благодаря чему федосеевское учение распространилось не только по всей России, но и далеко за ее пределами. «В 1720—1760-х федосеевские общины в северо-восточной части Речи Посполитой – в Ступилишках (Лифляндия), Балтруках (Курляндия), в Давыдово (позже Себежский уезд Витебской губернии), в Гудишках и др. – сделались одними из видных руководящих центров раннего федосеевства за границей. Между этими зарубежными и федосеевскими (также поморскими) общинами в России поддерживалась связь, происходила оживленная переписка и иногда проводились собеседования»[30 - Барановский В., Поташенко Г. Староверие Балтии и Польши: Краткий исторический и биографический словарь. – Вильнюс, 2005. – С. 59.].

Автограф Евстрата Федосеевича. ОР РГБ. Ф. 17. №308. Л. 33

В условиях постоянных гонений старообрядцам было особенно важно созидать свою духовную жизнь, быть организованными, сплоченными, иметь своих пастырей, руководителей, участвовать в церковных таинствах, духовно питаться и расти. Нужны были духовные центры. Такими центрами обычно становились старообрядческие поселения, по преимуществу монастыри и скиты. Отсюда осуществлялось руководство Церковью, рассылались на приходы священники и наставники, составлялись всевозможные соборные послания к верующим, писались сочинения в защиту староверия, воспитывались апологеты и проповедники древлеправославия. В некоторых местах сосредоточивалось несколько скитов и монастырей, объединявшихся под руководством ведущего монастыря, наиболее видного и уважаемого. Таких крупных духовных центров в истории старообрядчества было несколько. Наибольшую известность получили Выговское поморское общежительство, Керженец, Стародубье, Ветка, Иргиз, Преображенское и Рогожское кладбища в Москве, Малоохтинское, Волковское и Громовское кладбища в Петербурге, Гребенщиковская община в Риге.

Все эти духовные центры одновременно являлись и «культурными очагами», где бережно сохранялись ростки древнерусской культуры и получали творческое продолжение традиции книгописания, иконописи, древнего знаменного пения, многих народных промыслов. Значение этих старообрядческих духовных центров для русской культуры трудно переоценить.

Благодаря близости границы и той легкости, с какой ее можно было тогда преодолеть, в конце XVII – начале XVIII века на территории русско-польского пограничья складывается восемь локальных групп старообрядцев со своими духовными центрами (две группы в Себежском и шесть в Невельском уездах), которые сыграли весьма существенную роль в истории русского старообрядчества. Сейчас этот живописнейший регион с сотнями больших и малых озер обычно называют Псковским Поозерьем. Проживавшие здесь староверы жили достаточно независимо, обрабатывали землю, строили свою общинную жизнь, пользуясь свободой исповедания древлеправославной веры. Здесь же проходили важнейшие церковные события – соборы староверов-федосеевцев, которые (по понятным причинам) невозможно было легально проводить в то время в России и на которых принимались решения, обязательные для всех представителей этого крупнейшего старообрядческого согласия. Местные старообрядцы (в основном, принадлежавшие к федосеевскому беспоповскому согласию) со временем получили название «польских федосеевцев». Как отмечала А. А. Заварина, «первые крупные поселения староверов в Польше возникли на территории собственно Витебской губернии…, в частности в Невельском уезде, где поселился Феодосий Васильев со своими последователями, и в Себежском уезде, на территории которого неоднократно, и, видимо, не случайно проходили соборы федосеевцев»[31 - Заварина А. А. Латгальские староверы. Историко-этнографические очерки разных лет. Рига: Рижская Гребенщиковская старообрядческая община, 2019. С. 25.].

Значительная часть федосеевцев вернулась на место своей прежней обители – в Вязовскую волость, а также в соседние с ней Невельский и Себежский поветы (уезды). На территории Себежского уезда одним из важнейших духовных центров старообрядчества становится федосеевская обитель близ деревни Давыдово (впоследствии – просто деревня Обитель), основанная в 1720-е годы сыном Феодосия Васильева Евстратием (после разгрома Ряпинской обители в Дерптском уезде в 1719 году). Старообрядческая община просуществовала здесь до 30-х годов XX века (самой деревни уже не существует). Другая деревня Обитель, основанная еще самим Феодосием Васильевым в Невельском уезде, продолжала существовать вплоть до Великой Отечественной войны.

Массовая эмиграция русских старообрядцев в Польшу продолжалась на протяжении всего XVIII века, тем более что большого труда это не составляло. Документы того времени свидетельствуют, что россияне из соседнего Великолуцкого уезда «проходили в Польшу в день». Переход границы облегчало и то, что пограничные заставы были маленькими и располагались на большом расстоянии друг от друга. Минуя пограничные заставы, по потайным тропам и дорогам, из России в Речь Посполитую и обратно почти беспрепятственно могли проезжать малые и большие группы людей с повозками, гружеными имуществом. Люди целыми деревнями уходили за «польский рубеж». «Пересечь границу было нетрудно, так как один из наиболее преданных сторонников Феодосия Васильева, пропагандировавший его убеждения на Новгородско-Псковской земле, Игнатий Трофимов, умело организовал отдельные этапы перехода»[32 - Иванец Э. Из истории старообрядцев на польских землях: XVII – XX вв. М., 2019. С. 66.].

Игнатий Трофимович (Трофимов) (ум. 1745[33 - Эту дату указывает «Алфавит духовный» Василия Золотова. Согласно Павлу Любопытному, родился в 1676 году, а умер в 1761-м.]) был известным федосеевским наставником и духовным писателем. Родился в Старой Руссе, где жил и проповедовал учение Феодосия Васильева, неоднократно ходил к нему в Польшу и принимал деятельное участие в переправке староверов с Новгородчины за польский рубеж. В 1700 году был благословлен в наставники в Москве. Согласно «Алфавиту духовному» Василия Золотова, был первым беспоповским пастырем в Москве, удостоенным «степени великоотеческой». В 1724 году переселился в Польшу. Вот какую интересную характеристику дает ему историк-поморец Павел Любопытный: «…отличный житель в Польше и тонкий буквалист, славный пастырь и учитель феодосианской церкви в реченном месте, ревностный защитник галилейства и употребления надписи Пилатовой титлы на кресте Христовом, тщательный снискатель в защиту своего лжемудрия и утверждения своей церкви. Муж был подвижной в созидании церкви (тоже своей), строгой жизни, хорошаго сердца и незлобив. А при сих отличиях он был миролюбив и почитал раздор церковный за тяжкий грех. Для того не раз ездил в Выгорецию, не раз и убеждал настоятельно письмами и словами всех феодосиан к принятию соединения с поморскою церковию. Он многократно испытывал от чудотворных и святых предметов о надписании бытия Пилатовой титлы на кресте Христовом. Москва, Выгореция и прочия страны правоверных часто обращали на него свои взоры с немалым вниманием и важностию. У феодосиан он был столп, утверждение, слава и честь их. Впрочем, при всех таковых качествах, часто открывал он в своих деяниях самонравие, непокорность просвещенным мужам и нарушение честных своих слов, держась твердо правил своей церкви. Он был росту средняго, лицем бел и продолговат, взор имел скромный и приятный, браду окладистую и мало продолговатую, украшенную всю сединами: все это оказывало в нем мужа важнаго и редкаго. Он скончался в своей отчизне честно, 1761 года, от рождения своего 85 лет»[34 - Любопытный П. О. Исторический словарь и каталог, или Библиотека староверческой церкви. М., 1866. С. 130—131.].

Рукопись «Отеческих завещаний» С. Гнусина с перечислением имен «польских» отцов (ОР РГБ. Ф. 17. №683. Л. 17 об.-18)

Бывший старообрядец-поморец Григорий Яковлев (1703—1756?) в своем сочинении «Извещение праведное о расколе беспоповщины» сообщает о том, как он в конце 1730-х годов пересек российскую границу и посетил некоторые польские, лифляндские и курляндские обители: «ІІо сих я с их потаенными раскольниками Евфимом и Иваном Тимофеевыми (которых сестра родная, девка ІІарасковья Садовская, в Руссе имеется) выехал в Польшу, и был у Ивана Иванова, лжеучителя их, прозываемаго Бедра, в нарекованной обители его, – а в собрании у него обоего пола душ с 30 было, в коем же месте, – того не помню. Потом в Лифляндию: у главнаго их лжеучителя, Терентия Васильева, такоже в нарицаемой обители собрания его бых, – у него же обоего пола имеется с 60, a всех ста два будет, с другим их лжеучителем Савином Михеевым, в собрании. Места же именования такоже не упомню, понеже мимоездом те места проехал есмь. Таже в Курляндию прибыл под пана, именуема Александра Кокеевича, маетность[35 - Маетность, маентность (из польск. majetnosc) – имение.], и тамо въ раскольнических жилищах жил четыре месяца; тако же со лжеучителем их Макарьем Никитиным, который при мне умре, по вышепоказанному же обходихся с ними, и художеством своим питомствуяся и на проезд свой промышляя. Раскольников же тамо имелося семей шестьдесят, которые в безвременство регенства[36 - 15 (26) или 16 (27) октября 1740 года императрица Анна Иоанновна назначила курляндского герцога Эрнста Иоганна Бирона регентом при малолетнем Иоанне VI Антоновиче. Однако Бирон не пользовался поддержкой в обществе и в гвардии, и через 3 недели после смерти императрицы Анны Ивановны, в ночь на 9 (20) ноября был арестован Х. А. фон Минихом. Бирон был сослан в Пелым с лишением всех чинов, орденов и имущества.] вси в Литву и в Великопольшу разбежалися»[37 - Яковлев Г. Извещение праведное о расколе беспоповщины. М., 1888. С. 59—60.].

«Начатое в 1723 г. сооружение пограничного рубежа Рига – Великие Луки – Смоленск не только не обеспечивало надлежащей охраны с российской стороны, но и было настолько ненадежным, что сквозь него по потайным тропам и дорогам из России в Речь Посполитую и обратно почти беспрепятственно проезжали малые и большие группы людей с повозками, гружеными имуществом»[38 - Поташенко Г. Староверие в Литве (вторая половина XVII – начало XIX): Исследования, документы и материалы. – Вильнюс, 2006. – С. 248—249.]. Указ императрицы Анны Иоанновны, изданный по Ведомству военной коллегии 19 мая 1739 года, гласил: «Ее Императорскому Величеству известно учинилось, что крестьяне оставя свои домы, бегут в Польшу, а особливо из Велико-луцкой, Псковской и Новгородской Провинций, которых при границах в некоторых местах за сведением форпостов, а в иных за малолюдством удерживать некому. Того ради, Ее Императорское Величество указала: Смоленского гарнизона один полк, укомплектовав людьми, мундиром, ружьем и амунициею, отправить немедленно на Великие Луки, и по прибытии туда, распределить по форпостам, начав от Лук Великих до самой Лифляндской границы; а в прочих местах, такие форпосты содержать, как прежними Ее Императорского Величества указами определено, во всем непременно, и о непропуске таких беглых за границу, по всем пограничным форпостам подтвердить наикрепчайшими указами»[39 - Полное собрание законов Российской империи с 1648 г. Собрание 1. – СПб., 1830. – Т. 10. – №7807.].

Однако никакие форпосты не могли удержать русских людей, не желавших изменять вере своих предков, от бегства за границу. Пограничный комиссар майор Сковидов писал из Псковской провинции в Сенат 16 октября 1762 года: «…многие отступники от Православной кафолической церкви превратились к проклятой Раскольнической ереси, чрез лесные наставления находящихся тамо (в Польше. – К. К.) везде здешних же беглецов той ереси лжеучителей и так один другого, хотя бы который из них и вознамерился из раскаяния о своем преступлении, не допускают; да иной час от часу нетокмо по одиночке или семьями, но целыми деревнями со всеми своими пожитками и скотом дезертируют, а удержанию их от того побегу никаким образом невозможно, ибо имеющиеся по границе форпосты бутка от бутки в дальней расстоянии, да и на тех солдат токмо человека по три, при том числе немало есть таких, кои совсем престарелые и неимеющие никакого движения; к тому некоторые форпосты состоят не на настоящих пограничных местах, а внутри России… Итак ни форпостными, ни резервными командами в каком они не были состоянии побегов пресечь невозможно; посылаемые по подаваемым от здешних помещиков их поверенных доношениях к польскому шляхетству о выдаче беглецов требования почти бесплодны остаются, ибо они о том и думать не хотят, что в требованиях Российской стороны какое удовольствие сделать и добровольно выдачи чинить и нетокмо прежних не выдают, но и вновь приходящих принимают и в своих моентностях (имениях) укрывают непрестающе; когда идет требование отдать, кои при побеге или выходе из Польши причинили России немалое воровство, разбои и разорения, по обстоятельному же о жительстве их расследовании, тогда отзывается словесно, якобы во владениях их деревень таких беглецов нет и чрез такие случаи столько теперь умножилось в Польшу беглецов, что и умещать уже их на своих землях негде; то многие, узнав про воровство в Российских беглецах, природных своих крестьян в чужие моентности отпускают, а в те места российских посылают. Другие <помещики>, которые имели только землю по малому числу и сами пахали, ныне от содержания беглецов здешних разбогатясь полученными от них доходами приумножили земель и имеют большие маентности…»[40 - Цит. по: Поташенко Г. Староверие в Литве… – С. 196.]