Староверы Псковского Поозерья. Невельский уезд

В 1767 году дворяне Великолукского уезда в составленном им наказе депутатам в комиссию по подготовке проекта Нового Уложения так определяли главную причину своего бедственного положения: «Главнейшей причиной всех изнеможений нашего Великолуцкого уезда дворян есть причиняемые разорения от побегов за польскую границу крестьян, в коем, егда надлежащих предпринято не будет мер, не только здешнее дворянство, крестьянство в крайнейшее бедствие придти может, но и армия Ея Императорского Величества лишается несколько тысяч человек людей, годных в службу Ея Величества… Крестьяне от помещиков бегут в Польшу целыми семьями… Пришедше беглые к заставе и видя караульного или двух, не могущим им против большого их числа никакого препятствия от побега учинить, да к томуж и караульныя, расположенные по границе будки одна от другой не ближе как в семи и восьми верстах расстоянием обстоят; а как в каждой будке караульных есть не более двух человек, кои никоим образом усмотреть и воздержать беглых не могут… Помещик, предузнав о их побеге, не может за ними послать погони, для того самого, что пока он известится о их уходе, до того времени беглые его уже давно в Польше; ибо расстояние российских деревень есть от Польши не далее двух и трех верст, а многия и по близости самой границы поселенныя состоят…»[41 - Сборник Императорского русского исторического общества. – СПб., 1875. – Т. 14. – С. 365—368.]

Один из первых историков старообрядчества в Витебской губернии единоверческий священник Василий Волков (Волкович) опубликовал в 1867 году любопытные документы, переданные ему «стариком раскольником филипповского согласия, живущим в Невельском уезде на рубеже Витебской и Псковской губерний». Документы представляли собою шесть контрактов. «Это бумажные ветошки, на которых за сто лет тому назад записаны имена домохозяев, выходцев из Великороссии раскольников и некоторые условия на поселение их в Невельском уезде в имениях Радзивиллов. Писаны эти контракты по-польски, однообразно слово в слово, с занесением только других деревень и домохозяев. Самый точный перевод сих контрактов на русскую речь – гласит следующее: „1769 года ноября 8 дня. Я нижеподписавшийся выдаю сие мое условие или контракт, на основании данной мне доверенности графинею Констанциею Радзивилловою воеводшею Минскою и поверенным комиссаром Францем Вышинским от Его Сиятельства князя Иеронима-Флориана Радзивилла, хорунжего великого княжества Литовского, выходцам из России (имена…) в том, что им дозволяется поселиться на земле Невельского уезда, Фарантовского войтовства в деревнях… названных и занять земли сколько им нужно; за пользование этою землею имеют или платить аренду, положенную в инвентаре 8 октября 1750 года; а если же не пожелают проживать на той земле, то по уплате арендных денег, могут проживать где пожелают. Поверенный и эконом Довкинд“. В шести такого содержания контрактах поименованы следующие домохозяева: Филипп Григорьев, Федот Меркуров, Иван Меркуров, Григорий Онуфриев, Емельян Ларионов, Денис Сергеев, Емельян Данилов, Стефан Сергеев, Юрий Гаврилов, Марк Григорьев, Евдоким Никифоров, Василий Севастеев, Лев Григорьев, Василий Григорьев, Евстафий Григорьев, Алексей Григорьев, Киприан Симонов, Роман Федоров, Моисей Федоров, Косьма Фоков, Константин Фоков, Ларион Алексеев, Михаил Моисеев, Стефан Лукьянов, Герасим Игнатьев, Максим Титов и Карп Агафонов с родственниками их»[42 - Волков В. Письменный документ о времени поселения раскольников в Витебской губернии // Витебские губернские новости. – №41, 1867 г. Неофициальная часть.]. По мнению В. Волкова, все это были староверы-филипповцы, которые могли оказаться на территории Речи Посполитой после предпринятой ими в 1765 году попытки захвата Зеленецкого монастыря в Новгородской епархии и последовавшей за этим гарью, однако каких-либо подтверждающих это мнение фактов у нас нет.

Князь Иероним Флориан Радзивилл (1715—1760)

Контракт, заключенный поселенцами, не заключал в себе никаких стеснительных условий и даже предоставлял им право оставлять занятую ими землю и искать другой. «Раскольники в Витебской губернии селились на порожних местах помещичьих имений, на землях, принадлежавших монастырям униатским и латинским и выбирали преимущественно места лесистые, самые глубокие и уединенные трущобы. Заселение таких мест, которые до того ни помещикам, ни монастырям не доставляли никакой пользы, было неожиданною находкою как для тех, так и для других. В первые десятки годов поземельная плата, или по-здешнему аренда, была самая ничтожная; она производилась грибами, орехами, ягодами, вывозкою дров, медом и прочими мелочами. Но это зависело не от бескорыстия владельцев, а от расчетов их. Им нужно было сперва, чтобы раскольники обстроились, обселились и распахали землю, а потом они уже возвышали цены на землю и, как раскольники жили без контрактов и без паспортов, землевладельцы прибирали их в свои руки и некоторые записывали крепостными»[43 - Волков В. Сведения о начале, распространении и разделении раскола и о расколе в Витебской губернии. Витебск, 1866. С. 51.]. И действительно, в дальнейшем мы видим, что уже дети, внуки и все потомство упомянутых выше вольных поселенцев вплоть до 19 февраля 1861 года были крепостными князя Витгенштейна, Кардо-Сысоева, Соколовских, Меллина и других помещиков.

Еще один любопытный документ, относящийся к истории староверия на Невельской земле в XVIII веке, был опубликован в «Полоцких епархиальных ведомостях» за 1888 год. Приводим его целиком.

«Обвинение униатского священника в незаконном совершении брака православного крестьянина с раскольницею. 1763 года августа 13—24.

Невельскаго уезда, Себежскаго деканата, Долысской церкви униатский священник Ширкевич повенчал брак крестьянина православной веры, Невельскаго уезда, помещика Шишки, Захара Иванова, с какою-то неизвестною девкою, богомолкою, раскольницею, насильно захваченною им в Невельском же уезде, на дороге в лесу. Девка этому браку решительно противилась, в деревне Кубецкой, поднимала отчаянный крик, но была принуждена к венцу уже побоими священника и, по его приказанию, самого жениха. Против такого насилия и вмешательства униатского священника в православное ведомство писали к униатскому архиепископу Невельский управляющий (gubernator) Михаил Савицкий и игумен Невельскаго православнаго монастыря Соколовский; причем иоследний просил предписать униатскому духовенству, в особенности же смежному с Невельщиною и Себежчиною, не вторгаться в паству и не допускать подобных настоящему безаконий. Невельскiй же униатский приходской священник Куксенский, в виду объявленнаго ему, чрез Невельскаго протопопа, лично униат. архиепископом в Полоцке замечания, заявляет, что он, по особенной милости Божией, от своего начальства не получал замечаний, и таковое архиепископское считает крайне обидным для своего сана. Причем объясняет, что они (т. е. он неизвестно с кем) были приглашены Невельским управляющим (оd. раnа gubernatora panstwa Newelskiego), 23 августа, в замок, для разсмотрения и обсуждения дела об упомянутом браке, совершенном Долысским священником Ширкевичем, и нашли, что в виду заявления о. игумена о принадлежности жениха к православию, а невесты к расколу, и по правилам Тридентскаго собора, брак этот, как совершенный без взаимнаго согласия жениха и невесты и к тому же ненодлежащим священником, признали они незаконным и подлежащим расторжению, а потому разослали новобрачных каждаго в свой дом, впредь до получения разрешения архиепископа по сему предмету.

В этом деле 5 документов, из них 2 ветхие, все на польском языке. Архив Полоцкой Духовной Консистории, №441—445».[44 - Полоцкие епархиальные ведомости. 1888. №23. С. 495—496.]

* * *

Выше уже упоминалось об одном из важнейших духовных центров старообрядчества в Польше – федосеевской обители близ деревни Давыдово Себежского уезда, основанной Евстратием Федосеевым. Именно здесь проходили все важнейшие соборы «польских федосеевцев» в XVIII веке (Яблонецкий, Голубовский, Давыдовский)[45 - Подробнее см.: Кожурин К. Я. Староверы Псковского Поозерья: Себежский уезд. [б.м.]: Издательские решения, 2021.]. Но наиболее важную роль в истории этого старообрядческого согласия сыграл знаменитый Польский собор 1751 года и принятые на нем «польские статьи».

Собор состоялся 1 октября 1751 года. На нем присутствовали 17 наставников из окружных моленных. Они составили 48 правил, относящихся к религиозной и общественной жизни «польских федосеевцев». Среди участников собора были известные старообрядческие наставники и начетчики. Соборное определение записано так: «Во имя святыя, единосущныя и неразделимыя Троицы, Отца и Сына и Св. Духа, единаго Бога: Всем, иже древнее православие хранящим святыя, восточныя апостольския Церкве благочестно держащим; правило же и уставы и предание от святых апостол и богоносных отец положенныя неизменно с любовию хранящим благоверным и боголюбивым христианом о Господе радоватися, нижеподписавшиеся извествуем осмыя тысящи двесте шестьдесятаго года, месяца октября в 1 день было у нас общее собрание в Польше во обители о церковных вещах и присовещали общим отеческим и братским советом, подтверждение нашея христианския веры, дабы нам последовати прежним страдальцем и учителем. Статей четыредесят осем».

Эти статьи, или правила, были составлены «по повелению всех духовных человек и книжных, того же общаго совету более других ученых Михайлом Дмитриевым», и подписаны нижеследующими лицами: «К сему приговорному письму Терентий Васильев руку приложил, Савин Михеев, Павел Иванов, Матвей Федосеев, Стефан Афанасьев, вместо Артамона Осипова, Матвей Федосеев руку приложил; Михайло Дмитриев, Никита Григорьев, Петр Герасимов, Иван Егоров, Петр Федоров, Афанасий Симеонов, Иван Федоров, Федор Никифоров, Андрей Гаврилов, иконописец Федул Дмитриев, Сергей Иванов руку приложил; конец приговорному списку».

До сих пор среди исследователей нет единого мнения по поводу места и времени проведения знаменитого Польского собора, хотя дата проведения собора указана в соборных деяниях точно – 1 октября 7260 года, что при пересчете на современное летоисчисление означает 1 октября (по старому стилю) 1751 года. Одни исследователи полагают, что Польский собор 1751 года (или 1752 года) проходил предположительно недалеко от деревни Колпино Себежского уезда, в местности, называемой Обитель (Волков, Сементовский, Иустинов, Никонов, Кожурин). Другая группа ученых считает, что собор проходил на территории Литвы в деревне Гудишки (ныне Игналинский район) (Ярошевич-Переславец, Горбацкий, Поташенко).

«Феодосианец книжной». Гравюра из книги А. И. Журавлева «Полное историческое известие о древних стригольниках и новых раскольниках, так называемых старообрядцах…» (1795)

В сборнике, составленном в 1785 году известным витебским купцом-старовером, писателем, краеведом и собирателем древностей Иваном Ивановичем Собольщиковым (1763—1836), говорится о «Колпинском собрании» – собрании 17 наставников старообрядцев-беспоповцев, состоявшемся 1 октября 1751 года в окрестностях деревни Колпино (впоследствии в составе Себежского уезда Витебской губернии). В заключительном документе говорилось: «…было у нас общее собрание в Польше, во обители, о церковных вещах. Присовещали общим отеческим и братским советом подтверждение нашея христианския веры, дабы нам последовати прежним страдальцам и чтителям». По мнению единоверческого священника и одного из первых историков старообрядчества Витебской губернии Василия Волкова (Волковича), «указание в предисловии на обитель, как на место, где 1-го октября 1752 года был собор Федосеевцев, дает нам полное право заключать, что собор тот был действительно в Витебской губернии, в Себежском уезде, внутри нынешнего Колпинского православного прихода, в 10-ти верстах от самой церкви, во обители, которая по разным политическим и местным обстоятельствам, с того времени, в течении ста слишком лет, потеряла свой характер и сделалась почти деревнею, но и до ныне носит имя обители и населена Федосеевцами обоего пола более 60-ти душ. Обитель эту в настоящее время окружают деревни: Стайки, Жолобно, Анишково, Поддача, Голубово, Сеньково, Давидово и Островно. Во всех этих деревнях Федосеевцев, относящихся к обительскому наставнику, как духовнику на всю окружность, обоего пола до 400 душ, кроме жителей самой обители»[46 - Волков В. Сведения о начале, распространении и разделении раскола и о расколе в Витебской губернии / [Соч.] Действ. чл. Витебск. стат. ком. свящ. Василия Волкова. – Витебск: тип. Губ. правл., 1866. С. 47—49.].

О том, что данный собор проходил именно в Себежском уезде, говорит и рукопись Покрово-Норского монастыря 1834 года: «Егда бысть собор за Рубежем, в Польше, в Себежском уезде во обители в лето 7260-е октября 1-го дня»[47 - Там же. С. 130.]. Эту же мысль подтверждает и историк П. Иустинов: «Несомненно центр Польской федосеевщины – хотя бы на протяжении с 1739 по 1751 год – не перемещался, и поэтому „Обитель“, в которой составлен „Польский устав“, и дер. Давыдово должны были находиться где-либо близко одна от другой»[48 - Иустинов П. К истории Федосеевского толка. [Игнатий Трофимов] // Богословский вестник 1910. Т. 3. №9. С. 692.]. Как нам известно, в деревне Обитель (Себежская, или Заполоцкая Обитель) на протяжении XVIII—XIX веков существовал крупный духовный центр старообрядчества с общественной моленной, построенной до 1826 года и потому избежавшей закрытия в самые мрачные гонительные времена царствования Николая I.

* * *

28 мая 1772 года, по соглашению с Австрией и Пруссией, России были возвращены Витебские и Могилевские земли, в том числе и Невель. В связи с этим неизбежно изменилась и жизнь местных староверов. Указом Сената от 23 октября 1772 года было объявлено об образовании Псковской губернии, с центром в городе Опочке, в которую вошли 5 провинций: Псковская, Великолукская, Двинская, Полоцкая, Витебская. Указом Екатерины II от 14 декабря 1772 года Витебская, Полоцкая и Двинская провинции были причислены к Псковской епархии. Сенатским указом местечко Невель в 1773 году было преобразовано в город. Он стал центром Невельского уезда, который первоначально входил в Полоцкую провинцию Псковской губернии; при этом уезд входил в черту оседлости. В 1778 году был утвержден план города, а в 1781 году – его новый герб.

24 августа 1776 года Екатерина II издала указ «Об открытии Полоцкой и Псковской губерний». Полоцкую губернию образовали Двинская, Полоцкая и Витебская провинции. 22 марта 1777 года Полоцкая губерния была разделена на одиннадцать уездов, в число которых вошел и Невельский уезд. 10 января 1778 года был издан штат Полоцкого наместничества; Невель показан в числе уездных городов этого наместничества.

6 мая 1788 года именным указом, данным Синоду «О разделении епархий сообразно с разделением губерний» границы Санкт-Петербургской, Новгородской и Псковской епархий устанавливались в соответствии с границами этих губерний для «удобнейшего управления церквами». Указом от 12 декабря 1796 года Полоцкая и Могилевская губернии были объединены в Белорусскую губернию, в состав которой вошел Невельский уезд. 20 февраля 1802 года, по докладу Сената, в Белорусской губернии были учреждены Могилевская и Витебская губернии. При издании штата Витебской губернии 12 июля 1802 года Невель назначен уездным городом этой губернии.

Память о том, что земли эти когда-то принадлежали Польше, сохранялась среди местных староверов вплоть до недавнего времени, что отразилось в самоназвании: жители деревень, располагавшихся на юг от озера Язно, которое некогда служило границей двух государств, продолжали называть себя «поляками», в противоположность своим северным соседям, которых именовали, как и всех псковичей, «скобарями».

Карта Полоцкого наместничества. 1792 г.

После присоединения земель Невельского уезда к Российской империи жизнь местных староверов изменилась. Развитие старообрядчества в Российской империи всегда находилось под пристальным вниманием правительства. Либеральная политика Екатерины II и Павла I по отношению к старообрядцам продолжалась и в царствование Александра I (1801—1825). В циркулярном письме всем губернским начальникам от 19 августа 1820 года задачи правительства в отношении старообрядчества формулировались следующим образом: «Раскольники не преследуются за мнения их секты, относящиеся до веры, и могут спокойно держаться сих мнений и исполнять принятые ими обряды, без всякого, впрочем, публичного оказательства учения и богослужения своей секты… ни под каким видом не должны они уклоняться от наблюдения общих правил благоустройства, законами определенных»[49 - Цит. по: Вургафт С. Г., Ушаков И. А. Старообрядчество. Лица, события, предметы и символы. Опыт энциклопедического словаря. – М., 1996. – С. 14.]. Считая староверие сектантством, которое со временем должно быть полностью изжито, и называя послабления послепетровского времени «мнимыми правами» старообрядцев, правительство Александра I, тем не менее, не желало начинать новых гонений. В государственном законодательстве этого времени ярко выразился тот же принцип, по которому господствующая церковь решилась на учреждение единоверия – «терпимость без признания».

В этом смысле характерно одно дело 1811 года из Канцелярии Синода. Крестьяне-староверы Витебской губернии обратились к властям с жалобой, суть которой изложена в следующем документе:

«Живущие старообрядцы, в белорусской витебской губернии, в разных уездах.

1-е

Принуждаются что б ведением были подчинены духовному начальству.

2-е

в духовной заказ ежегодно подавать им переписи поданным двум формам. 1-я о родившихся, умерших и браком сочетавшихся. 2-я великопостная роспись.

Просят как от духовнаго ведения и начальства так от великопостных и браком сочетавшихся росписей их освободить. По примеру протчих старообрядцов»[50 - РГИА. Ф. 796. Оп. 92. Д. 298. – По отношению к Варлааму, архиепископу Могилевскому, о непритеснении старообрядцев Витебской губернии духовным начальством (1811). Л. 1.].

На имя архиепископа Могилевского Варлаама, в чьем ведении тогда находились земли Витебской губернии, 28 марта 1811 года под грифом «секретно» из Синода (по-видимому, от обер-прокурора, но не подписано) было отправлено следующее указание:

«Дошло до сведения моего, что живущие в разных уездах Витебской губернии старообрядцы принуждаются якобы Православным Духовным Начальством ежегодно подавать в Консисторию исповедныя росписи и по форме табели о родившихся, браком сочетавшихся и умерших.

Я совершенно полагаюсь на Архипастырскую бдительность вашу о мире церкви святой, и удостоверен, что ваше преосвященство не допустите делать принуждение таким людям коих обращать на путь истинной надлежит духом кротости и долготерпения, предоставляя собственной их доброй воле познать со временем невежество свое; дабы отринув мечты, восприять истинны православной веры.

Не излишним однако ж считаю приватно списаться с вами; не случилось ли подлинно чего похожаго на дошедшие до сюда слухи, и в каком виде сие обстоятельство?..»[51 - Там же. Л. 2—2 об.]

На практике же политика правительства выражалась в том, чтобы «не замечать» старообрядчества. Старообрядцы также не должны были лишний раз напоминать о своем существовании. Во избежание «оказательства раскола» они были лишены возможности ходить крестным ходом вокруг своих храмов даже на Пасху, а старообрядческие духовные лица не имели возможности вне храма носить подобающую их сану одежду. Они могли собираться на общую молитву, но так, чтобы никто их не видел, могли содержать моленную, но так, чтобы по виду здания или по колокольному звону нельзя было определить, что это именно храм. Но несмотря на такое полулегальное положение, старообрядцы много строили: появлялись новые храмы и даже целые монастыри с многочисленными насельниками.

* * *

С началом правления Николая I (1825—1855) уже были забыты все помыслы о реформах и воцарилась неудержимая реакция. Старообрядцы лишились всех льгот, предоставленных им прежними царями: они снова были лишены прав гражданства, а главное – возможности открыто совершать богослужение на своей Родине. А ведь именно богослужение и было тем основным стержнем, вокруг которого формировалась вся старообрядческая культура с ее отличительными особенностями. Без преувеличения можно сказать, что основой старообрядческого мировоззрения и деятельности является богослужение.

Понимание своей жизни как служения (а в конечном итоге – Богослужения) вообще было характерно для сознания Средних веков: так жили и чувствовали не только на Святой Руси, но и в Европе, – пока она продолжала оставаться христианской. И для старообрядцев, ставших преданными хранителями ценностей Святой Руси, это понимание оказалось как нельзя более близким. Отсюда – особенно внимательное отношение к внешним формам богослужения как к необходимой составляющей веры в Живого Бога. «Богослужение – сотворчество Бога и верующего во Христа человека… Только посредством правильного, то есть православного богослужения возможно достижение единства Бога и народа. Богослужение определяет духовную преемственность поколений. Богослужение не заканчивается в церкви. Религиозным мироощущением освящается и быт христианина, в котором также присутствует богослужение. Только через сохраненное православное богослужение, только через правильное прославление Бога возможно не только удержание, но и созидание. Вот почему нужно было держаться за богослужение. Сохраняя богослужение, старообрядцы сохраняли Веру, сохраняли Святую Русь»[52 - Бужинский В. В. О роли старообрядчества в истории России // Старообрядчество: История, культура, современность. Материалы VII Международной научно-практической конференции «Старообрядчество: история, культура, современность», посвященной 100-летию издания указа «Об укреплении начал веротерпимости» и 100-летию распечатания алтарей храмов Рогожского кладбища. 22—24 февраля 2005 года. Москва – Боровск М., 2005. Т II. С. 43.].

И в этом смысле в богослужении не может быть ничего случайного и необязательного. Мысль о том, что в церковных таинствах и обрядах можно выделить «внешнее» (якобы несущественное) и «внутреннее» (составляющее их суть), вообще была чужда святоотеческой традиции и явилась позднейшим плодом схоластических штудий выпускников духовных академий. Это был чисто протестантский подход, который привился в отечественном богословии в результате никоновско-петровской «реформации». Что касается традиционного православного сознания, то для него всегда было характерно понимание равночестности вербальных (то есть словесных) и невербальных способов выражения религиозной истины. Еще апостол Павел писал, что Бог явил людям знание о Себе не только в словах Откровения, но и во множестве иных, не словесных материальных форм, «ибо невидимое Его, вечная сила Его и Божество, от создания мира через рассматривание творений видимы» (Рим. 1, 20). Отсюда, далеко не случайно, что «при всем почтении христианства к слову, в космосе христианской культуры значительное место занимает гармония всех символических форм выражения истины, среди которых иконопись, церковная гимнография, композиторское искусство, архитектура»[53 - Шахов М. О. Старообрядческое мировоззрение: Религиозно-философские основы и социальная позиция. М., 2002. С. 106.].

Император Николай I

В николаевское царствование новь принимаются законы, лишающие староверов элементарных прав. С 1834 года старообрядцам запрещено вести метрические книги (раньше выписки из них являлись юридическим документом и заменяли собой паспорт) – таким образом, староверы оказывались вне закона. Не признавались старообрядческие браки, а дети староверов являлись по законам того времени незаконнорожденными. Они не имели прав ни на наследство, ни на фамилию отца. С каждым годом «стеснительные меры против старообрядцев» только увеличивались: моленные и часовни, построенные и украшенные старообрядцами, стали отбирать и передавать единоверцам. В 1835 году был издан указ о разделении старообрядцев на: 1) самых вредных, куда были отнесены сектанты и старообрядцы, не признававшие браков и молитв за царя; 2) вредных – все остальные безпоповцы и 3) менее вредных – поповцев.

Правительством для борьбы со старообрядчеством создавались различные «секретные совещательные комитеты» с центральным комитетом в Петербурге, занимавшиеся слежкой и контролировавшие жизнь староверских общин с целью их подавления и закрытия (указ Николая I о создании секретных комитетов вышел 3 ноября 1838 года). Эти комитеты состояли из местного губернатора, епархиального архиерея, председателя государственных имуществ и жандармского офицера. Само существование подобных комитетов и их совещания должны были оставаться в тайне. Все дела, касавшиеся «раскола», велись под грифом «секретно». 8 декабря 1846 года такой секретный комитет был учрежден в Витебске, причем кроме установленных членов в суждениях и направлении дел этого комитета должен был принимать участие и витебский генерал-губернатор.

В 1823 году в Невельском уезде, по официальным данным (часто весьма далеким от полноты), значилось 540 старообрядческих семейств. Из них беспоповцев – 1548 душ мужского пола и 1848 женского, поповцев – 124 души мужского пола и 141 женского[54 - См.: Национальный исторический архив Беларуси (далее – НИАБ). Ф. 1430. Оп. 1. Д. 429.]. В 1826 г. «безпоповщины молящейся за царя и приемлющих брак» значится 163 души мужского пола и 172 женского – разных сословий, и 1185 душ мужского пола и 1368 женского – помещичьих крестьян; «старообрядцев приемлющих священство» – 122 души мужского пола и 136 женского (помещичьих крестьян)[55 - НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 674.].

В «Ведомости о расколах разных сословий и сект, находящихся в Невельском уезде за 1841 г.» перечисляются три старообрядческих согласия, существовавших на территории уезда: «1-я секта безпоповщина мужиковщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (1001 душа мужского пола и 1049 – женского), «2-я секта поповщина молящаяся за царя и приемлющая браки» (194 м.п. и 185 ж.п.) и «3-я секта безпоповщина молящаяся за царя отвергающая браки» (516 м.п. и 488 ж.п.). Всего по Невельскому уезду числится 3433 старообрядца различных согласий.[56 - НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 51589. Л. 66—69 об.] В 1846 г. эта цифра составляла уже 3770 душ[57 - НИАБ. Ф. 1430. Оп. 1. Д. 14822. Л. 57 об. – 58.].

Невельский уезд. Карта 1820 г.

Несмотря на гонения со стороны властей, нередки были случаи перехода в старообрядчество представителей господствующей церкви, а также униатов (во времена польского владычества все православные церкви на территории Невельского уезда были обращены в униатские; Николай I в 1830-е годы обратил униатские церкви в новообрядческие). Так, в 1835 году было начато «Дело по сообщению Полоцкой духовной консистории о совратившихся крестьянах помещиков Кардо-Сысоева, Сивоносова, Повало-Швейковского, Храповицкого и Антония Гласки из православия и унии в раскол». «Совратившихся» крестьян и крестьянок было более 20 человек, причем некоторые «совратились» вместе со своими семьями[58 - В рапорте невельского земского исправника на имя витебского губернатора от 10 марта 1844 г. уточняются имена «совратившихся»: «Крестьяне помещика Сысоева: Семен Яковлев, Никифор Федоров, Кондратий Константинов, Кузьма Иванов, Иван и Михайла Андреевы, Семен Яковлев, Антоний Михайлов; ныне казенного имения Ровнаго (а ранее помещика Севаноса): Никифор Панфилов, Мартин Степанов, Ксения Изотова, Прасковья Лукьянова, Дементий Алексеев, Василий Ефимов; Швыйковского: вдова Евдокия Андреева, Агафья Логинова, Михей Иванов, Федосья Логинова, Федор Лавренов, Матрена Лавренова; Храповицкого: Андрей Федоров и Прасковья Васильева» (НИАБ. Ф. 1416. Оп. 3. Д. 6775. Л. 26—27.]. Местный новообрядческий поп Георгий Спиридонов («наблюдатель Рыкшинской церкви») пытался «увещевать» староверов и отобрал при этом у них старопечатные книги. Однако гражданский чиновник от невельского земского суда заседатель Хржановский вместо того, чтобы препроводить староверов в Консисторию, распустил их по домам, а отобранные книги отдал им обратно. Впоследствии, 5 и 16 мая 1838 года. крестьяне были отосланы «для увещевания» в Невельское духовное правление, а крестьянка помещика Швейковского Матрена Лавренова – в Полоцкую духовную консисторию. Дело продолжалось несколько лет и, судя по всему, так ничем и не закончилось.

Здесь нужно сказать несколько слов о той важной роли, которую играла книга в жизни староверов. Как отмечал В. Г. Сенатов, «гонение на старую книгу способствовало тому, что она из храмов переселилась в частные дома приверженцев старины. Эти последние всякими способами, не щадя ни сил, ни умения, ни средств, старались приобрести гонимые книги, припрятать их и сохранить. И почти вся русская старопечатная и древнеписьменная литература чрезвычайно быстро распространилась среди русского народа, преимущественно среди низших классов его – купечества и крестьянства. Это явление имеет необыкновенно важное значение и может считаться почти единственным в истории. Оно означает, что почти все монастырские и церковные библиотеки поступили в свободное обращение среди народных масс»[59 - Сенатов В. Г. Философия истории старообрядчества. М., 1995. С. 28.].

Самым первым и главнейшим последствием введения новых книг явилось то, что старая книга перешла в народ. «Эта книга, попавшая в частные дома и убогие хижины, быстро привела чуть ли не к сплошной грамотности всей старообрядствующей массы. В данном случае не было школьного образования в нашем современном смысле, а произошло чисто народное, стихийное распространение грамотности. Деды, имеющие внуков, отцы, озабоченные о родителях и собственных детях, матери, кормящие грудью, девицы-красавицы, молодцы-удальцы – все находили возможным отрываться от своих злободневных занятий, научались грамоте и трепетно читали священные строки святых книг. По старообрядческим актам конца XVII столетия, всего через 20—30 лет после начала „раскола“, можно судить, что уже тогда старообрядцы имели книг множество и грамоту разумели. В XVIII веке, в первой четверти его, старообрядцы даже ощущают недостаток в книгах, особенно учительного и религиозно-бытового характера»[60 - Там же. С. 31—32.].

Старопечатные и рукописные «божественные книги» были не только эталоном в вопросах веры, но и учебниками, по которым дети осваивали свои первые азы. В первую очередь, наибольшим почитанием среди старообрядцев пользовались дониконовские богослужебные книги. Богослужебные книги, бытовавшие в старообрядческой среде, имеют очень древнее происхождение. Сведения о христианских богослужебных книгах имеются уже в III веке у Оригена, упоминающего в трактате «Против Цельса» о книгах, в которых содержатся молитвы, читаемые на богослужебных собраниях. В основном создание богослужебных книг было завершено около IX века. В Русской Церкви книги появились вместе с принятием христианства. Первым переводом богослужебных книг на славянский язык был перевод святых Кирилла и Мефодия. Они перевели с греческого Евангелие, Апостол, Псалтырь и избранные службы (Евхологий, или Молитвослов). Остальные книги были переведены уже позднее.

Служба св. великомученице Екатерине. Старообрядческий богослужебный сборник XIX в. (д. Ровное Рыкшинской волости Невельского уезда)