Смерть Отморозка. Книга Вторая

– Морда? – усмехнулся Ленька. – Морда – он такой, шутить не любит. Он вашему бойцу враз письку оторвет. А заодно и вам.

– Но ты же нас в Москве подстрахуешь? – живо откликнулся Дорошенко. Перспектива остаться без жизненно-важного органа его смутила. – Не отдашь на съедение?

– Против Морды я не потяну, – задумчиво проговорил Ленька. – Он Ельцину напрямую звонит, а я – что? Считай, шпана. Да и потом, у нас с ним сейчас нормальные отношения. Он папу не трогает, мы ему не мешаем. Если у него возникают какие-то пожелания: кандидата на выборах поддержать, деньжат подбросить, мы делаем. Папа с ним недавно встречался на юбилее театра, они там обнимались-целовались. Он папе обещал почетного гражданина Саратова дать. А тут – война!

– Есть за что воевать, – хитро заметил Дорошенко. – Целый Саратов на кону, не шутка.

– Риски очень большие, – подал голос Володя Коробейников. – Мордашов парень мстительный.

– Ты-то сам что молчишь? – обратился Ленька к Норову. – Морда ведь тебя убивать будет, не этого донхуяна криворожского.

– Один я, конечно, на баррикады не полезу, – проговорил Норов. – Но если ты поддержишь, то возьмусь.

Ленька без тени улыбки поскреб грудь, густо заросшую черной шерстью.

– Не знаю, Пашка, не знаю… И хочется, и колется, и мамка не велит…

В тот вечер он так ничего и не решил. Он перезвонил Норову через несколько дней, уже из Москвы.

– Ладно, – сказал он. – Была, не была! За компанию и жид удавился. Сделаем так: я даю полмиллиона зеленью, и ты начинаешь. Через месяц-полтора смотрим: есть результат – продолжаем; нет – разбегаемся. Мое имя нигде не должно фигурировать! С тобой до конца кампании мы встречаемся только в Москве. Все связи – через Володю. Идет?

Подобное предложение не решало ни одной из проблем. Пятьсот тысяч долларов для избирательной кампании такого уровня были смехотворной суммой. Давая их, Ленька оставлял за собой возможность выйти из предприятия в любую минуту. Таким образом, все риски, в том числе, финансовые, ложились на Норова. Брать на себя одного такую ответственность было неразумно, но отступать ему уже не хотелось.

***

– Где вы были в субботу вечером, месье Норов?

Тон Лансака был прежним, бесстрастным, лицо слегка насмешливо, но у Норова возникло ощущение, что шеф жандармов что-то прячет в рукаве. Он подобрался.

– Какое время вас интересует?

– Ну, скажем, около девяти вечера.

Норов потер лоб, изображая задумчивость.

– Точно уже не помню. Наверное, дома. Возможно, гулял.

– Вы гуляете так поздно? В темноте?

– Я не боюсь темноты, особенно здесь, в Кастельно, где вы с вашими подчиненными бдительно охраняете мою безопасность. Но к девяти я уже обычно возвращаюсь.

Он посмотрел на Анну и, увидев, что она напряжена, ободряюще ей улыбнулся.

– Вернулся, не помнишь? – спросил он ее.

– Да, кажется, – подтвердила она.

Лансак бросил на нее короткий взгляд, затем полистал свои записи и поднял бесцветные глаза на Норова.

– Один из ваших соседей утверждает, что видел вашу машину, направляющуюся к Альби в районе девяти часов вечера.

Вероятно, это и был козырь из рукава.

– Какой сосед? – поинтересовался Норов, выигрывая время.

– Не важно.

– Он ошибается, – пожал плечами Норов.

– Что ж, мы проверим. По дороге от вашего дома до Альби есть четыре участка с видеокамерами. Мы уже запросили записи.

А вот это уже было неприятно. Слова некоего соседа, по большому счету, мало что значили, но камеры – совсем другое дело, запись с них являлась уликой. Норов невольно нахмурился.

– Вас это беспокоит, месье Норов? – вкрадчиво осведомился Лансак, продолжавший наблюдать за ним.

– Ничуть, – поспешно ответил Норов. – Почему это должно меня волновать?

– Кстати, камера есть и на главной площади в Альби, – прибавил Лансак с нажимом. – Преступник наверняка на ней окажется. Как вы думаете, месье Норов?

Кажется, он не считал нужным скрывать своих подозрений.

– Надеюсь, – ответил Норов как можно небрежнее. – И надеюсь, на лбу у него будет надпись «Убийца», а в руке он будет нести огромную дубину, чтобы вы могли безошибочно отличить его от всех остальных. Хотя, какая мне, собственно, разница?

Разница на самом деле была огромной. Про камеру на площади он совсем не подумал. Черт! Ему следовало бы сообразить, – ведь их сейчас навешали повсюду. Впрочем, даже если бы он и вспомнил о ней, – что бы это изменило? Откуда было ему знать, что из Жерома к этому времени уже сделали отбивную?! Вот угораздило! Сначала какой-то паскудный свидетель, заметивший его машину, потом камеры на дороге, и вот – камера в Альби! А ведь это еще не все, Кит! Что еще? Отпечатки твоих пальцев в офисе Жерома!.. Ух ты! Неужели влип? Спокойно, Кит, их еще могут и не обнаружить… А могут и обнаружить! Убей, не помню, за что я там хватался!

Он опять взглянул на Анну. После слов Лансака о камерах она напряглась еще больше.

– Вы еще не посмотрели записи с этой камеры? – Норов заставил себя улыбнуться Лансаку. – Я полагал, что полиция с этого и начала.

– К сожалению, это займет некоторое время, – ответил Лансак с досадой. Сотрудников нам сейчас очень не хватает.

Было заметно, что он недоволен нерасторопностью коллег и что ему не терпится.

– А на офисе месье Камарка разве не было камеры? – поинтересовался Норов.

– Увы! – сердито отозвался Лансак. – Его секретарь не раз ему предлагала, но месье Камарк не хотел, чтобы некоторые из его клиентов попали в кадр.

Норов сразу испытал огромное облегчение. Хоть тут повезло! Краем глаза он заметил, что Анну тоже слегка отпустило.

–А вдруг убийца сбежит? – почти весело спросил Норов.

–Не сбежит! Мы его поймаем.

Норов хотел пошутить по этому поводу, но в лице Лансака было столько мрачной решимости, что он промолчал.

***

План предстоящей кампании Норов обдумал тщательно. Главным соперником Пивоварова считался Егоров, лидер саратовских коммунистов, бывший первый секретарь горкома партии. Человек решительный, последовательный и принципиальный, он, в отличие от Пивоварова и Мордашова, не вышел из партии после ее запрета, и в условиях подполья продолжил борьбу против режима Ельцина, ненавидимого большинством населения, особенно в провинции. Губернатора и мэра Егоров называл предателями и отступниками и требовал от власти защитить интересы народа.