Эпитафия

– “Джек, чёрт возьми! Дохлятиной несёт за версту, херас два тебе, чтобы это от меня!”

Услышав звуки торопливо накидываемой одежды, мне стало легче. Да, хуже точно не будет. Шаги. Звон металла. Всё громче и громче.

– “Вот блять, повезло так повезло. Джек, тут жмур!”

Небольшая пауза, в которой звучал только торопливый бег и беспорядочный звон, потом отдышка.

– “Ну так сваливаем, я не хочу себе день портить. Зайдем лучше ко мне, там хоть такого не увидишь.”

– “Мне проблемы не нужны, ты как хочешь, а я вызываю фараонов. А ещё, твоя хата выглядит страшнее, чем эта дохлая рожа.”

– “Подумаешь не прибрана! Агх-га, господи! Оставили бы его тут дальше лежать и дело с концом, Блять, ты меня никогда не слушаешь, думаешь самая умная, да?”

– “Да! Здравствуйте. Нуу-у, я тут на крыше нашла мертвяка… 7030s Harvstet… Белый мужчина с густой бородой, одежда вся черная. Может русский, не знаю как вам на вид определить. Нет, он лежит в луже крови. Да, конечно, хорошего вам дня офицер.”

– “Хорошего вам дня офицер.” – Дразняще провопил мужской голос. – “Мерзость то какая, со мной ты так хрен сюсюкаться будешь!”

– “Я про тебя ничего не говорила, проваливай мудак недоделанный, не хочу тебе день портить.”

Они жутко громко начали друг друга поносить, даже не стесняясь лежащего у ног покойника. Меня поразила мысль, что эти двое, неумеющие даже разговаривать друг с другом, ещё недавно пылали страстью между собой. Смерть все это время была рядом и точно слышала разыгравшуюся сцену и без проблем угадывала мои мысли. Почувствовал, что я её заметил, она обратилась ко мне.

– Не перенимай на себя их тяжбу. Они слепы, бьются как мухи в окно, не замечая тоненького, защитного стекла перед душой. Стекла, созданного для защиты столь хрупкого от колких ударов чужаков.

Они всё громче и громче кричат друг на друга, и я вижу, как их сердца тонут, задыхаются.

– Все, хватит. Не могу больше их слышать, я хочу… Хочу к Елене.

– Твоя воля, однако при первой нужде я верну тебя сюда. Тут ты ещё много интересного увидишь.

Звуки растворились и свет пропал вслед за ними. Нить, она снова передо мной, ждёт.

X

Время побежало невероятно быстро, точно мы с Еленой, взявшись за руки закружились в хороводе, а жизнь, согласно нашей скорости, замелькала цветными полосами. Дни исчезали незаметно, одаряя нас, в зачёт мимолётности настоящим счастьем. Елена стала для меня всем и кажется, стоит мне отпустить её руку хотя-бы на секунду, хоровод жизни, тут же выкинет меня из своего танца навсегда. К счастью, я могу держать её руку и мне хватит сил удержаться.

Сегодня выпал первый снег и вот, впервые в жизни, нога в ногу мы хрустим этим снегом вместе. Странно, раньше снег не доставлял мне столько удовольствия, видимо счастье множится, когда его есть с кем разделить.

Небо уже покрылось черным бархатом, а поверх этой ткани, только черные точечки пыли – звезды. Город к этому времени совсем затих, и только мы идем на свидание не в самое обычное место, но я усвоил урок Елены – любое место может быть прекрасным и уместным.

Уже совсем близко, из-за тоненького, деревянного заборчика блестят черные, полированные камни гранита, а поверх них белые шапочки снега. Елена слегка повернулась ко мне и нежно начала говорить, пока я рассматривал её румяное от мороза и украшенное снежинками лицо.

– Никогда не могла понять, почему люди так боятся кладбищ, памятников, трупов, похорон и всего в этом роде. Все это ведь стильно по-своему и даже красиво. Самое человечное в этом городе. – Её губы легонько ухмыльнулись. – У меня есть одна идея: съеду от родителей подальше и устрою дома пару анатомических скелетов, а главное – больше готического стиля! В чем прелесть идеи? Они никогда не решаться ко мне приехать.

И вот мы пришли, замедлив шаг, начали прогуливаться как туристы в музее, аккуратно мостясь по узеньким тропинкам. Как же она права, в этом не меньше красоты, чем в городе или диком лесу, просто эта красота другого порядка. Остановились возле шикарного камня, огромный зелёный пироксенит, в разы дороже гранита, а на нём белый портрет и золотые буквы под ним. Эти черно-белые, холодные, с отдаленным намеком на жизнь глаза, так контрастируют с живыми, голубыми глазами Елены… Ещё острее ощутил цену жизни, для всего нужен контраст. Меня манит её взгляд, нас тянет друг другу… Нет, лучше идти дальше....

Теперь мы остановились возле старого креста, где нет ничего, ни имени, ни даты, только место, но есть кое-что общее между этими двумя усопшими – оба они мертвы, смерть одинакова и ждала их обоих в равной степени и смерть сотрет память даже с того огромного куска пироксенита, это легко проверить. Пока я думал, копаясь внутри себя, словил её взгляд и снова тянет к ней, еще сильнее…

Мы медленно идем дальше, склоняясь то над одной эпитафией, то над другой, весь итог человеческой жизни в одном предложении… А мы движемся, привилегия живых, так сильно отличающая нас от мертвых. Елена глянула на меня, чтобы дать знать о своем желании говорить.

– И все же, хоть это место такое красивое, мне оно кажется таким глупым. Разве нужна мёртвым вся эта роскошь? Порой мне кажется, что похороны – глупый каприз скорбящих.

– А я с самого детства негодовал по этому поводу, особенно когда приходилось считать, как дорого все это обходится. Как сейчас помню, мне 11 лет, а я прошу отца кремировать меня в случае смерти, мило.

Двигаясь размеренно, неспеша мы обошли всё и вернулись к самому началу. Снова это взгляд, полный заботы и тепла, меня тянет к нему и вижу, что её тоже тянет эта же сила. То, о чём я боялся мечтать с первой встречи, чего не желал до первой встречи… По всему телу побежала сладостная дрожь, каждая клетка моего тела завидует этим прикосновениям, к её божественным губам и я чувствую, как весь пылаю. Её касания бросают в дрожь, объятия возвышают к небесам. Я точно обезумел от любви, не услышал эти самые слова, но понял, не сказал, но точно передал. Она любит меня, и я люблю её, теперь мы это точно знаем, знали давно, просто без слов. Чувства выше меня и слова, не приспособлены для описание того, что мной овладело.

Вот мы идём нога в ногу, чувственно дрожим от стойкой эйфории, молча – сейчас слова ничего не стоят. Уже возле её дома, звонит мой телефон, это одногруппница, Лиза, спросила, смогу ли я помочь с рефератом.

– Да, конечно.

“Ничего особенного” – пришло ко мне в голову, но взглянув на Елену, я понял, как сильно ошибся. Она оцепенела, чуть сильнее сжала мою руку, в глазах витает нечто дикое. Я чувствую сколь сильно мучает её ревность, каким испытаниям подвергает злая фантазия, но сам испытываю не то, что должно. Мне приторно сладко, невероятно хорошо – это заиграло отвратительное честолюбие. Ах, она любит меня так же безумно, если не сильнее и безрассуднее, чем я её. Не выходит скрыть улыбку, отсечь эту стыдную радость.

– Эшь, что я для тебя значу? – Голос дрожит, почти тухнет.

Удар в колокол… Из меня высыпалась вся гордыня и обуял страх. Ах если бы она могла знать, сколько для меня значит, какую власть надо мной имеет. Как я могу объяснить, что она – всё для меня? Нужно срочно тушить пожар, перенять пламя на себя обняв, пробудить от кошмара поцеловав…

– Представь, что жизнь – это движение, а я – поезд. В такой аналогии ты мои рельсы и без тебя мне суждено увязнуть в почве, остановиться.

Я вернулся домой полный тепла, богатый воображением и не способный на сон или бездействие. В меня въелось, впилось, ожило. Я бросился в пыльную кладовку и среди отложенного и выброшенного вытянул старые, провисшие хосты, покрытые щедрым слоем пыли. Пять лет, не меньше, они покорно дожидались сегодня. Дождались!

Пишу не я – гений внутри – мне остается только смотреть и восхищаться. Идей слишком много, вдохновение льётся через край. Беру второй холст. Чётко и точно наношу слой за слоем на первый и пока он сохнет, прыгаю ко второму. Моя рука – рука Леонардо, а я сам – великий танцор, носящий гения куда ему нужно. Рассвет. Почти готово. Смотрю на свою работу и дрожу от восторга, не веря, что способен на такое. Однако доказательства повсюду, руки в красках, масло ещё не высохло, и моя одежда пропахла им, да и нет вокруг больше никого, только я.

Вот первый холст – “Муза”. Здоровое человеческое сердце толстыми, грубыми мазками и его нежно обнимает дикое пламя, тонкими, воздушными мазками. Этот огонь напоминает девичий лик и не трудно рассмотреть вьющиеся по ветру локоны.

Ах… Второе полотно – “Бутон алой крови”. Две руки крепко держат друг друга. Одна мужская, грубая и неотесанная как камень, а вторая – женская, нежнее крыла бабочки. Между собой кисти сжимают стебель шипастой, алой розы с пышным бутоном. По стеблю этой розы, закручиваясь поднимаются вверх две капельки крови. Сосуд Гегеи.

Снова знакомый щелчок, тьма закрывает собой картины.

XI

– Ты кое-что пропустил, но это не столь важно, поэтому я тебе и не мешала наслаждаться прошлым. А сейчас слушай внимательно, интересное начинается. – Закончив, Смерть привычно улыбнулась, осветив тьму.

Вокруг снова заплясали звуки, но уже не совсем те, что были. Нигде не играла музыка, её место занял тихий шёпот, редкие шаги, какой-то шелест и спешный бег ручки по бумаге. Только эхо сигнализаций и свист ветра никуда не делись.

– “Коронер уже поднимается” – Заявил басистый голос и за ним остановился бег ручки, шелест бумаг.

Коронер, это значит, что у детектива проблемы и он запросил помощь, следовательно моя смерть не слишком обыкновенная…

– “Ох, здравствуйте, я детектив Генри. Вот пол кило бумаг по этому делу, но все же расскажу все в быстрой форме.” – Тот же басистый голос и шаги приближаются ко мне. – “Перед вами Власов Аркадий Витальевич, русский мигрант, в Чикаго проживает уже четвёртый год. От роду ему тридцать три года, в браке не состоял и не состоит. Сожительствует с русским другом Артуром, он и подал на поиски своего товарища. Четверо суток назад они заехали в бар, напились и прибились к компании, с которой сюда и приехали. Как-то так.”

– “Опрашивали жильцов дома, осмотр бара, места жительства проводили?”

– “Сейчас наши офицеры опрашивают всех в районе, остальным мы ещё не начинали заниматься.”

Слушаю внимательно, подмечая от незнакомцев крупинки чистой правды о себе, самом таинственном предмете. Очень близко ко мне дыхание, и я слышу голос коронера очень громко.

– “Ну-с, посмотрим. Умер быстро, точно не сопротивлялся, труп лежит все четверо суток. Очевидно, был пьян до жути, не потрёпан от слова совсем… Из видимых причин смерти, порезы на шее… Как же плохо видно из-за бороды. Артерия пробита, порезов достаточно много, это сделано очень острым ножом, он даже оставил голые проплешины. Не смотря на очень, не естественные углы порезов и все обстоятельства, думаю он мог нанести их себе сам.”

– “Это подтверждают отпечатки пальцев на ноже и все же не верится мне, что это суицид. В жизни не видел такого дерьма!”