Эпитафия

Раздался стальной визг, который заглушил на несколько секунд все остальные звуки, даже ветер. Тишину прервал молодой, мужской голос.

– “Детектив, эта девушка утверждает, что была с пострадавшим в ночь происшествия.”

– “Мне офицер обещал, что займет не больше десяти минут и я буду свободна.” – женский голос, да, очень похож на голос Елены.

– “Просто расскажите нам, что произошло в ту ночь.” – Коронер уже был далеко, у той самой девушки, говорил так приятно, располагая.

– “Да ничего особенного, пила я со своими в баре и к нам подошли русские, присоединиться захотели. Ну мои выпили вместе и решили домой праздник перенести и этот поплелся с нами, прямо ко мне в квартиру, да в добавок говорил всю дорогу что-то на русском. Я подумала, выпьем у меня и разойдёмся, делов, а эта обезьяна начала приставать ко мне! Отшила я это бородатое животное и все. Куда дальше он пошёл я не знаю, какое мне дело?”

Зависла небольшая пауза, в которой только ручка прозвучала немного дольше основного массива звуков. Наконец коронер обратился с ещё одним вопросом.

– “Скажите пожалуйста, а какими именно словами вы его называли?”

– “Животное или бомж, обросший… Я, не уверенна… Я была пьяна… Извините, можно мне идти?”

– “Да, конечно.”

Меня охватила злость и обида, простые, бездумные слова сумели пронзить душу, прервать царившее в ней, великое наслаждение.

– Смерть, почему она так жестоко и плохо посмела говорить обо мне? – Ничтожный голос, хрупкий.

– Потому что всем наплевать, ты просто плохой человек. Такая позиция многим людям упрощает жизнь, лишая их длинных и тяжелых размышлений. Ты и сам порой не способный заглянуть в суть вещей вешал ярлыки.

В этом был смысл, не от ненависти или зла люди говорят такое, а от невысказанных чувств, глупости или даже страха. Собравшись, я продолжил слушать. Все молчат, шумит только шелест бумажных листов и ветер. Снова говорит коронер.

– “Думаю я понял, что тут случилось, но вы будете смеяться это немного глупо. Лучше делать выводы только если я полностью в них уверен.”

Тут же голоса со всех сторон принялись его уговаривать, толкая на откровение и достигли успеха.

– “Ладно-Ладно, кажется дело было так. Аркадий, получив укол обиды от леди сердца решил прихорошиться и снова попробовать себя. Не знаю почему он выбрал крышу в качестве уборной, но пусть, это мы ещё разберём. Далее он поднялся и принялся сбривать бороду, но был настолько пьян, что зарезался по глупой случайности.” – Его чёткий голос замер, выделив обсуждения вокруг, сквозь которые проблескивали усмешки. – “Но это ещё не точно, предстоит ещё много работы.”

– “Да вы остряк док, шутка просто убивает наповал.” – Молодой голос, с усмешкой.

Кто-то из зевак не смог удержать смех, развивая полушёпотом шутку вместе со своим напарником и залился чистым, громким хохотом. Этот смех – удар в колокол и звон прожигает всё на своем пути. Меня тоже. Два величавых хлопка ангела. Свет исчез за ним растаяли и звуки, за звуками и звон.

– Будь осторожна душа, ибо только ты и твои взгляды на вещи делают их опасными. Винить себя, так же страшно губительно, как и винить других. Победи же внутреннее убеждение и победишь врага.

Я почувствовал мудрость Смерти, но не желая отвечать, тут же дернул за нить.

XII

Время побежало неуловимой вереницей, лёгкой рукой списывая неделю за неделей из наших жизней. Из-под моих кистей вышли ещё восемь картин, но они совсем не так хороши, в них нет того прекрасного, в моих руках больше нет того таланта. Артур же, осматривая мои работы пришёл в самый искренний восторг, а остановившись на “Бутоне алой крови” застыл как вкопанный.

– Бери себе, пусть радует своим видом в гостиной, как раз стены у тебя все голые. Только если кто-нибудь спросит – автор неизвестен.

– Как скажешь, дружище. – Даже не оторвал взгляда от полотна, что же он отыскал в этом сюжете для себя?

Мой талант оказался очень пугливым. Получив порыв смелости, он окреп на одну ночь и тут же начал слабнуть и прятаться. С той ночи многое изменилось, и, возможно гений зная больше меня, убежал не без причины. В мою невероятно удачную, белую линию жизни прокрались чёрные полосы, но все хорошо – такова шаткость человеческой судьбы, кто этого не знает?

Вот мы идём по жидкому от растаявшего снега бульвару держась за руки. Самые яркие и роскошные краски весны играют безупречными мускулами только для нас двоих, и в данный момент времени на наших лицах счастье. С того самого звонка Елену сильно ранит любая моя связь с женским полом, даже если эта связь её же мысль, но как же не понять этих чувств! Так и бывает, чем сильнее ценишь сокровище, тем больше крови ты готов за него пролить. И всё же… Даже понимая её чувства, мне страшно, каждый новый взрыв ревности множит силу последующих, которые, очевидно, неизбежны. Во всем этом становится тесно жить и только её объятия, касания, взгляд, вся она позволяет забыться и поверить в счастье, в будущее.

Мы всё так же идём, держимся за руки, я чувствую себя прекрасно. Полон сил и улыбаюсь во все зубы, посмеиваясь веду непринужденный, даже глупый разговор. Взгляд-молния. Все перевернулось. Моя кровь обратилась в колкий лёд, сердце выпало из меня, на лбу выступает холодный пот. Я вижу, нам на встречу идёт моя старая одноклассница, Маргарита. Я её не видел три года и смог узнать вопреки короткой стрижке, так сильно изменившей её внешность. Всё, чего я хочу – чтобы она меня не заметила, не узнала или проигнорировала, я боюсь будить спящий в Елене вулкан… Вот, мы уже очень близко, пять шагов. Три…

– О, привет Аркадий! Мне нудно бежать, ещё поговорим. – Даже не замедляясь кинула Маргарита мне в спину.

– Привет. – Отшвырнул я уже ей в ответ.

Готовясь к извержению, я повернулся к Елене, заняв самую естественную позу. Помпеи промелькнули в голове, она – Везувий. Нет, плохая шутка. Елена говорит, я напряжен до предела.

– Ну и похож на бабу этот твой друг. Боюсь представить, где ты его нашёл. – Непринужденно заметила Елена с обычной нежностью.

И всё перевернулось обратно на ноги, кровь продолжила свой естественный ход. Впервые в жизни я начал подло лгать. В течении получаса, я искусно рассказывал выдуманные истории и особенности моего выдуманного друга, встреченного на выдуманных курсах живописи. И пока я, не краснея брехал, меня душили собственные мысли – впервые в жизни я ощутил себя угасающим огоньком, от нехватки кислорода. Больше всего душил глупый факт лишения, несправедливого грабежа со стороны любимой.

Снова всё не важно, её нежные объятия забрали всё, одарив спокойствием и блаженством. Спокойно. Два чётких хлопка…

XIII

Я вернулся в свою великую, бесконечную обитель, она заметно изменилась и капает холодком на меня. Раньше, выходя из воспоминания я был полон счастья, расцветал и мрак был тёплой тьмой. В этот раз от воспоминания побежал зябкий холод, захватывающий дух, тьма снова начала колко сосать, как соль в ране.

Все ещё ничего не было слышно, только мысли бегали вокруг, как бы независимо от меня. Поразительно, что из памяти всплыло так мало людей, даже собственных родителей мне не довелось коснуться.

– Смерть, от чего в моей памяти так мало людей? Я понял, что не был общительным, но, кажется, воспоминания вырезали очень многое.

– А скольких ты смог познать, скольких душ за столь короткую жизнь сумел коснуться по-настоящему, обогнув внешнюю маску? Не всем дано встретить за жизнь хотя бы одного настоящего друга и одну настоящую любовь. Ещё реже вам удается достичь с родителями хотя бы такой же сильной связи, как дружеская. Так чего же тогда удивляться, что в твоей памяти не больше человеческих душ, чем пальцев на руках.

Звуки ожили, две пары ног тяжело шагают подо мной. Стук деревянной двери, ещё одна дверь и за ней открылся фон города. Теперь ноги на ровне со мной, одна пара удаляется, друга замерла.

– “Извиняюсь конечно, но где нормальная машина, нам нужно тело все-таки перевести.” – Басистый голос детектива.

– “Я сам не в восторге с такого расклада, это ведь моя личная машина. Вышло все, как и всегда: документы оформили быстро, сказали врач ждёт через пол часа и только тут нам сообщают, что нет свободных машин на выезд… Чёрт с ним, сади на пассажирское.”

Теперь шаги совсем рядом, скрип сиденья, шум города немного затих. Голос детектива искажался салоном автомобиля, такие мелочи не захватывали моего внимания при жизни…

– “У этого парня всё не как у всех, самая настоящая звезда.” – После короткой паузы заметил детектив.

– “Это тот самый русский? Его сегодня по телику показывать будут.”

– “Ага, он оказывается ещё и художник. Кажется, завтра он очень заметно нашумит, сюжет точно киношный. Мы осматривали пару часов назад квартиру, которую он снимал с другом и нашли в ней просто невероятную картину, написанную покойничком – “Оковы любви”. Ну и его друг, Артур, заявил, что в складском боксе хранится более ста подобных работ. Будем завтра проводить осмотр, к нам уже затесались репортёры, тяжелый день выйдет.”

– “Просто охренеть можно… Тогда сделай пару фотографий, мне уже интересно стало. Что с телом будут делать, ещё не известно?”

– “Семья хочет вернуть на родину, постараемся быстро работу сделать и отправить. Сколько бумаги уже исписано, ты бы знал.”

Голос детектива был уже не такой басистый и быстрый, кажется он утомился. Зато второй голос только разыгрывался и обретал силу и харизму, затягивая беседу настолько, насколько это было возможно.

– “А, чёрт, ладно, мне уже пора ехать, времени совсем нет… Генри, пристегни моего пассажира, не хочу получить штраф от копов.”

– “Ха-ха” – С жестокой иронией и некоторой усталостью выдал Генри. Кажется спеша убежать.